Презумпция невиновности (СИ) - "feral brunette" - Страница 80

Мне кажется, что без Астории не было так пусто в Мэноре, как без тебя. Я должен думать о своей умершей жене и сыне, но я думаю о тебе. Когда-то я уже такое переживал, и тогда это закончилось плохо для тебя. Но сейчас я не хочу причинять тебе боль, Грейнджер.

Я твердил тебе о том, что между нами нет любви и есть только больная зависимость. Теперь я уверен в этом, и я готов называть это любовью, потому что это заставляет меня чувствовать себя живым. Никогда в жизни я не был более живым, чем рядом с тобой. Неважно, тогда или сейчас.

Того, кто способен любить ещё можно спасти. Ты откажешься, конечно же, но я подам тебе руку. После того, как сам же толкнул тебя.

Гермиона бросила письмо на пол, слыша каждую строчку его голосом, словно Драко сидел рядом и сам всё зачитывал. Ей стало интересно, есть ли внутри Малфоя другие личности? Наверное, да. Иначе было невозможно объяснить такие эмоциональные качели и штормы его настроения. Они друг друга стояли.

Девушка поспешно принялась за второе письмо, не отгоняя от себя заплаканную Флокс.

Привет, Грейнджер!

Пишу так, будто бы мы с тобой закадычные друзья, а не враги. Ты не ответила на моё прошлое письмо, поэтому я снова скажу тебе, что я жду тебя.

Мне совсем не хочется тебе писать в своих письмах о том, что там решил суд, что происходит в стенах Визенгамота. Я пишу тебе в надежде получить ответ, но почему-то все меньше и меньше верю в это. У тебя есть полное право игнорировать и ненавидеть меня. Твой голос не выходит у меня из головы, ты всё так же продолжаешь там кричать о любви ко мне, а я не устаю это слушать.

Ты была всегда так добра ко мне. Прям костьми ложилась, защищая меня и мои интересы, отстаивая меня, пусть и в ущерб себе. Я говорю не о суде, конечно же нет. Будь ты хотя бы немного жёстче ко мне, и я бы не сломал тебя, а так — я убил тебя. Не один раз.

Ты не обязана была сжигать себя, чтобы согреть других. Чтобы согреть меня.

В нём по-прежнему было столько власти над её разбитым сердцем. Она была готова бесконечно гореть, если бы он только попросил, и совсем неважно, сколько бы сил на это потребовалось бы. Гермиона нашла бы их в себе.

Она достала со шкатулки третье письмо и ещё два оставалось.

Ответь мне, я прошу тебя.

Не хочешь возвращаться — не нужно, просто ответь мне. Я схожу с ума без тебя. Сегодня я всю ночь просидел в твоей спальне, и могу поклясться, что чувствовал тепло от простыней. Твой аромат, твой голос — это всё навсегда отпечаталось в этих стенах.

Ты как-то заметила, что эльфы не убирали в моей спальне после смерти Астории. Я им запретил убирать и эту комнату, потому что пытаюсь уловить хоть что-то после тебя. Ты прошлась ураганом по моей искалеченной душе, но ты залечила её. Может, потому что я никогда по-настоящему никого и не любил, за одним только исключением.

Тут остались твои вещи, и я всё время касаюсь их, чтобы представить, будто бы только что видел тебя, и ты вышла. Ты жила со мной под одной крышей, ненавидела и проклинала меня, но ты была рядом. Это было похоже на то, что было в Хогвартсе — я просто был живым от мысли, что утром мы снова встретимся.

Тут навсегда останется твоя не заправленная постель.

— Что же сделал с нами, Малфой? — тихо прошептала Гермиона. — Что мы оба сделали с нами?

Она вскрыла четвёртое письмо, набрала полные лёгкие воздуха и принялась читать.

Я готов обойти все города, чтобы найти тебя. Я готов умереть, сгореть и снова воскреснуть, но только бы ещё раз увидеть тебя. Я готов на что угодно, только бы хоть на минуту увидать тебя в гостиной Мэнора.

Ты спрашивала меня «почему?» так много раз. Я отвечу, хотя тогда можно больше не надеяться на то, что ты когда-то ещё появишься на моём пороге. Ты заслуживаешь эту правду, хоть ничего хорошо в ней нет. Правда редко бывает сладкой на вкус, почти никогда.

Почему я не сказал тебе всех этих слов раньше? Потому что я — трус. Мне было важнее одобрение отца, нежели ты. Я всегда стремился ему угодить, а признайся я в своих чувствах к грязнокровке, то стал бы самым большим его разочарованием. Я был взращён его идиотскими идеалами, его бреднями о чистоте крови и о том, как это важно. Отец всегда был для меня на первом месте. Я восхищался его властью, авторитетом и хотел быть таким же, как он. Я — идиот.

Почему я ушёл тогда? Я не ушёл, Грейнджер. Я позвал МакГонагалл, я приносил Помфри ингредиенты, о которых она могла только читать на страницах справочников и старинных книг. Ты можешь у неё спросить, и она подтвердит это, а тогда старуха тебе этого не рассказала, потому что я попросил её. Я не мог стать в глазах всей школы или хотя бы в твоих — героем, потому что это было чревато последствиями. Уже тогда все приспешники Тёмного Лорда активно готовились к его воскрешению, и моя семья не была исключением.

Монтегю и Гойл не были моими друзьями, я ненавидел их. Но я был слишком труслив для того, чтобы открыто выступить против них, защищая тебя. Да, чёрт подери, я был малолетним трусом, который единственное, на что был способен — это держаться своей роли. Ведь все привыкли видеть Драко Малфоя заносчивым чистокровным ублюдком.

Это не оправдывает меня. Нет.

Мне просто хотелось быть крутым и классным, быть достойным своего отца, и я слишком поздно понял, что это совсем не круто. Я делал то, что эти отребья считали «крутым», а потом плакался Миртл. Да, Грейнджер. Я плакался призраку маглорождённой ведьмы о том, какое я ничтожество.

Она кричала так громко от своей боли, что Гарри услышал это с улицы. Казалось, что сердце раз за разом пропускали через мясорубку, склеивали «как попало», и снова повторяли. Гермиона упала на пол и вцепилась ногтями себе в бёдра. Она пыталась расцарапать свежие раны, чтобы физической болью заглушить душевную, но в этот раз это не срабатывало.

Все девять кругов Ада, что она прошла за свою жизнь сузились до невозможности и сковали её шею. Гермиона хватала ртом воздух, но боялась задохнуться, словно её кто-то топил на дне самого глубоко Чёрного озера. Огонь угасал в жилах, а вместе с ним и надежда в глазах. Все её личности стучались в металлические стенки души, поднимая там самый настоящий бунт, но она не слышала их.

— Тише! Тише, Гермиона! — Гарри прижимал её к себе. — Я рядом, моя хорошая. Я с тобой. Слышишь меня? Тише…

— Чем я заслужила такую боль?! — выкрикнула девушка. — Чем, Гарри? Почему именно я? Почему я…

— Мы вместе со всем справимся, Гермиона, — он начал её убаюкивать, как маленького ребёнка, а рукой приглаживал вьющиеся волосы. — Я всегда буду рядом с тобой. Держись за мою руку, Гермиона. Ты выберешься со своего кошмара, я тебе обещаю.

На дне шкатулки оставалось последнее письмо Малфоя.

— Прочти последнее, — взмолилась девушка. — Я должна его услышать.

Поттер не стал перечить и потянулся за конвертом, небрежно разрывая его.

— «Я проснулся на полу у твоей комнаты, — начал Гарри. — Я даже не помню, как оказался здесь, но только тут меня не мучают кошмары. От тебя так и нет ответа, но, как я уже писал в прошлый раз, я и не надеюсь. Я рассказал тебе всё, что мог рассказать о своей любви. Всё остальное останется навеки заперто в моей душе. В той комнате пожар не угасает уже много лет, а сейчас там бушует самое настоящее Адское пламя.

Но если ты когда-то попросишь меня, то я расскажу тебя… Одно твоё слово, Грейнджер, и я упаду на колени, я всё тебе расскажу.

Говорят, что любовь рождается выше облаков, но только не в нашем случае. Похоже, что наша была рождена где-то в самом сердце Преисподней. Это в самое сердце, на поражение, Грейнджер. Думаю, что ты понимаешь о чём я говорю.

Мне нет прощения, я и не прошу тебя о нём. Если мы когда-то ещё встретимся, если я когда-то всё же смогу тебя отыскать, то стану самым счастливым человеком. Мне хотелось бы верить в то, что когда-то ты позволишь мне вручить тебе весь мир, потому что это малейшее, что я могу тебе предложить.

Прости, что позволил твоему кошмару сбыться.