Там, за гранью - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 9

– В моем случае вы поступили иначе, – с горечью заметил Гамильтон. – Я – результат эксперимента по выведению породы.

– Это правда. Но ваш случай, Феликс, – особый. Ваша линия – элитная. Каждый из тридцати ваших предков добровольно принял участие в создании этой линии – не потому, что пренебрегал Купидоном с его луком и стрелами, а потому что был соблазнен возможностью улучшить расу. Каждая клетка вашего тела содержит в своих хромосомах программу расы более сильной, более здоровой, более приспособляемой, более стойкой. И я обращаюсь к вам с просьбой не пустить это наследие по ветру.

Гамильтон поежился.

– Чего же вы от меня ждете? Чтобы я сыграл роль Адама для целой новой расы?

– Отнюдь нет. Я лишь хочу, чтобы вы продолжили свою линию.

– Понимаю, – подавшись вперед, проговорил Гамильтон. – Вы пытаетесь осуществить то, что не удалось Великому Хану: выделить одну линию и сделать ее отличной от всех остальных – настолько же, насколько мы отличаемся от дикорожденных. Не выйдет. Я на это не согласен.

– Вы дважды не правы, – медленно покачал головой Мордан. – Мы намереваемся и впредь двигаться тем же путем, каким добились здоровых зубов. Вам не приходилось слышать о графстве Деф-Смит?

– Нет.

– Графство Деф-Смит в Техасе было административной единицей старых Соединенных Штатов. У его обитателей были здоровые зубы, но не из-за наследственности, а из-за того, что почва поставляла им диету, богатую фосфатами и флюоридами. Вы и представить себе не можете, каким проклятием являлся в те дни кариес для человечества. В то время зубы гнили во рту, становясь причиной многих заболеваний. Только в Северной Америке было около ста тысяч техников, занимавшихся исключительно лечением, удалением и протезированием зубов. Но даже при этом четыре пятых населения не имели возможности получить такую помощь. Они страдали, пока гнилые зубы не отравляли их организм. И умирали.

– Что ж общего это имеет со мной?

– Увидите. Сведения о графстве Деф-Смит дошли до тогдашних техников – их называли медицинскими работниками, – и они увидели здесь решение проблемы. Повторите диету графства – и кариесу конец. Биологически они были совершенно не правы, поскольку для расы ровно ничего не значит преимущество, которое не может быть унаследовано. Найдя ключ, они не сумели его правильно использовать. Мы же искали мужчин и женщин, зубы которых были безупречны, несмотря на неправильную диету и недостаток ухода. Со временем было доказано, что это свойство возникает, если присутствуют группы из трех ранее неизвестных генов. Называйте это благоприятной мутацией или, наоборот, называйте подверженность зубным болезням мутацией неблагоприятной, лишь по случайности не распространившейся на весь род людской – все равно. Так или иначе, наши предшественники сумели выделить и сохранить эту группу генов. Вам известны законы наследственности – вернитесь в прошлое на достаточное количество поколений, и окажется, что мы все произошли от всего человечества. Но вот наши зубы генетически восходят к одной маленькой группе, ибо мы производили искусственный отбор ради сохранения этой доминанты. А с вашей помощью, Феликс, мы хотим сохранить все реализовавшиеся в вас благоприятные вариации – сберечь до тех пор, пока они не распространятся на все человечество. Вы не станете единственным предком грядущих поколений, нет! Но, с точки зрения генетики, окажетесь всеобщим предком в тех характеристиках, в которых превосходите сейчас большинство.

– Вы не того человека выбрали. Я неудачник.

– Не говорите мне этого, Феликс. Я знаю вашу карту. А значит, знаю вас лучше, чем вы знаете себя. Вы – тип с ярко выраженной доминантой выживания. Если поместить вас на острове, населенном хищниками и каннибалами, то две недели спустя вы окажетесь его хозяином.

– Может, и так, – не удержался от улыбки Гамильтон. – Хорошо бы попробовать…

– В этом нет нужды. Я знаю! Для этого у вас есть все необходимые физические и умственные способности. И подходящих темперамент. Сколько вы спите?

– Часа четыре.

– Индекс утомляемости?

– Около ста двадцати пяти часов. Или немного больше.

– Рефлекторная реакция?

Гамильтон пожал плечами. Неожиданно Мордан выхватил излучатель, но прежде чем Феликс оказался на линии огня, его «кольт» успел прицелиться в Арбитра и скользнуть обратно в кобуру. Мордан рассмеялся и также убрал оружие.

– Заметьте, я вовсе не играл с огнем, – сказал он, – я ведь прекрасно знал, что вы успеете выхватить оружие, оценить ситуацию и принять решение не стрелять куда раньше, чем средний человек сообразил бы, что вообще происходит.

– Вы очень рисковали, – с жалобной ноткой в голосе возразил Гамильтон.

– Ничуть. Я знаю вашу карту. Я рассчитывал не только на ваши моторные реакции, но и на ваш разум. Разум же ваш, Феликс, даже в наше время нельзя не признать гениальным.

Воцарилось долгое молчание. Первым нарушил его Мордан.

– Итак?

– Вы все сказали?

– На данный момент.

– Ладно, тогда скажу я. Вы ни в чем меня не убедили. Я понятия не имел, что вы, планировщики, проявляете такой интерес к моей зародышевой плазме. Однако в остальном вы не сообщили ничего нового. И я говорю вам: «Нет!»

– Но…

– Сейчас моя очередь… Клод. Я объясню вам почему. Готов допустить, что обладаю сверхвыживаемостью – не стану спорить, это действительно так. Я находчив, способен на многое – и знаю об этом. Однако мне не известно ни единого аргумента в пользу того, что человечество должно выжить… кроме того, что его природа дает ему такую возможность. Во всем этом мерзком спектакле нет ничего стоящего. Жить вообще бессмысленно. И будь я проклят, если стану содействовать продолжению комедии.

Он умолк. Немного помолчав, Мордан медленно произнес:

– Разве вы не наслаждаетесь жизнью, Феликс?

– Безусловно, да, – с ударением ответил Гамильтон. – У меня извращенное чувство юмора, и все меня забавляет.

– Так не стоит ли жизнь того, чтобы жить ради нее самой?

– Для меня – да. Я намереваюсь жить столько, сколько смогу, и надеюсь получить от этого удовольствие. Однако наслаждается ли жизнью большинство? Сомневаюсь. Судя по внешним признакам, в пропорции четырнадцать к одному.

– Внешность бывает обманчива. Я склонен полагать, что в большинстве своем люди счастливы.

– Докажите!

– Тут вы меня поймали, – улыбнулся Мордан. – Мы способны измерить большую часть составляющих человеческой натуры, но уровня счастья не могли измерить никогда. Но в любом случае, разве вы не думаете, что ваши потомки унаследуют от вас и вкус к жизни?

– Это передается по наследству? – с подозрением поинтересовался Гамильтон.

– Точно мы, признаться, не знаем. Я не в силах ткнуть пальцем в определенный участок хромосомы и заявить: «Счастье здесь». Это куда тоньше, чем разница между голубыми и карими глазами. Но давайте заглянем немного глубже. Феликс, когда именно вы начали подозревать, что жизнь лишена смысла?

Гамильтон встал и принялся нервно расхаживать по кабинету, испытывая волнение, какого не знал с подростковых лет. Ответ был ему известен. Даже слишком хорошо. Но стоило ли говорить об этом с посторонним?

Насколько Гамильтон мог припомнить, в первом центре детского развития он ничем не отличался от остальных малышей. Никто не говорил с ним о картах хромосом. Разумно и сердечно воспитываемый, он представлял безусловную ценность лишь для себя самого. Сознание того, что во многом он превосходит сверстников, приходило к нему постепенно. В детстве тупицы нередко господствуют над умниками – просто потому, что они на год-другой старше, сильнее, информированное, наконец. И кроме того, поблизости всегда есть эти недосягаемые, всеведущие существа – взрослые.

Феликсу было лет десять – или одиннадцать? – когда он впервые заметил, что в любых состязаниях выделяется из среды сверстников. С тех пор он начал стремиться к этому сознательно – ему хотелось превосходить ровесников, главенствовать над ними во всем. Он ощутил сильнейшую из социальных мотиваций – желание, чтобы его ценили. Теперь он уже понимал, чего хочет добиться, когда «станет взрослым».