Ангелы времени - Гаевский Валерий Анатольевич - Страница 6

— Ты что же, предлагаешь стать мне мучеником своей идеи? Мы в каком веке живем, Сулла?

— А при чем, скажи на милость, здесь век! — Мануситха наконец поднялся со своего эротического кресла, оттолкнул его ногой. Что-то жреческое, торжественное и вместе с тем заговорщически хитрое проступило в его облике. Кажется, он знал ответ на все, вернее, он знал, как следовало действовать, и он решился произнести, сказать об этом в абсолютной и тонкой надежде, что друг поймет его слова — слова-код, слова — лабиринт для путеводных нитей:

— Я не смогу тебе гарантировать безопасность, Дамиан, ни здесь в Академии, ни в Королевском Дворе. Более того, я постараюсь натравить на тебя и Лобсанга, и республиканцев, и царьков Гнилого Яблока, и князей Поющей Нимфы, и теократов с Громоподобной Наковальни, да и Снежная Лада, вероятней всего, объявит тебя политическим изгоем, но… Но послушай меня, Гомер… У тебя будет много друзей. Они сами всегда отыщут тебя и помогут во всем. Ты не должен расслабляться, ты не должен сдаваться инквизиторам. Вооружись, укради какой-нибудь хорошо оснащенный фрегат. Заставь всех гоняться за тобой и не забывай о проповеди. Пусть твоя жена будет рядом с тобой всегда, и вы пройдете этот ад вдвоем…

Гомер побледнел как белая стенка, он никогда не мог бы себе вообразить еще и такой сценарий, все эти «тяжкие», в которые следовало пускаться. Когда-то у него уже были «тяжкие», неужели и теперь? Ведь Мануситха не шутил. А шутил ли он сам, Гомер, когда стремился сюда? Вот, значит, какое творчество выходило, вытекало из его идеи!

— Что же будешь при этом делать ты, Сулла? — спросил он, собравшись с духом.

— Я?! — Мануситха неестественно, без малейшей улыбки рассмеялся. — Я думал, ты понял!

— Еще нет. Помоги понять.

— Я попробую воплотить твое безумие, друг Гомер! Я буду суфлером на этом спектакле, но ты, Гомер, ты будешь актером.

— Значит, в «спектакле», Сулла?

— Да, в спектакле.

— Спасибо, что не сказал в фарсе.

— Уж это вряд ли, — парировал Мануситха. — Но никто не знает, как все обернется. Никто. Ни я, ни ты, ни зрители. Каждый рискует не дожить до финала. Игра проста и ужасна, но эффекты… Эффекты дорогого стоят!

— Ты уверен, Сулла?

— Уверен. Хотя по временам тебе так казаться не будет. И это я тоже должен обещать. Твою слабость и смятение и даже то, что вокруг могут оказаться одни враги, циничные и беспринципные.

***

Да, Мануситха был прав. Осуществить такую идею без веры в нее, без публичного столкновения, без подвижничества, граничащего с ажиотажем, без обречения себя на скитания и преследования было невозможно.

Гомер почему-то вспомнил сюжет одного древнего романа, где герой, узнав о том, что ему остается жить считанные месяцы, решил творить добро. Разумеется, он тут же записался во враги всем своим бывшим дружкам. Но и те, кто когда-то пострадал от него и его выходок, тоже не могли принять в нем столь неожиданную перемену. Как выяснилось, главным вопросом для героя стало доверие, притом со всех сторон, ведь он не мог оставаться подлецом для одних и благодетелем для других.

В результате долгих перипетий и приключений этот невероятный парень нашел-таки духовное золотое сечение и обрел благодать, и тогда судьба дала ему еще один шанс.

Финал романа оказался и счастливым, и трагическим. Никакой смертельной болезни у героя не обнаружилось (врачи ошиблись), но вмешались некие сторонние, провиденческие силы… Герой гибнет под колесами автомобиля и оказывается в тонком мире среди исторических персонажей разных времен. Все они рассказывают ему свои истории. Но истории эти, отличные лишь в деталях, повторяют его собственную жизнь.

В конце романа этого духа-ангела подводят к какой-то древней книге, где он читает краткий сюжет своей жизни, после чего следует длинный список имен с разными датами.

Ничего не понимая в происходящем, герой пытается прочитать название книги… Тогда он читает название, на языке, которого не знает, но понимает смысл написанного: «Черновики Бога»…

Автор романа, весьма продвинутый философ, написал, в общем-то, притчу, однако объяснить ее смысл однозначно никак не удавалось никому. То ли писатель так хотел показать картину встречи человека со своими прошлыми воплощениями, которые были просто слепками друг друга, то ли идея выглядела совершенно иначе: даже достигнув благодати, не спеши принимать ее за окончательную реальность, ибо даже с ней ты можешь оказаться всего лишь «черновиком Бога».

Гомеру нравился этот последний вариант и вывод. Он предостерегал. Не кривлялся, не менторствовал, а именно предостерегал. Ведь даже добро в нашем особенном мире оказалось наказуемым. Что же тогда говорить о мирах исходных или чуждых привычной логики!

Гомер шел по вечерним полубезлюдным улицам Мизраха в поисках какого-нибудь кормящего заведения. Их попадалось довольно много, но большинство ресторанов и баров отталкивали, возможно, потому, что казались пустыми и разоренными, возможно, потому, что витражные окна у многих были разбиты, а световые рекламы сломаны, искорежены, но возможно, вовсе и не этот непривлекательный антураж волновал сейчас Гомера, а та самая неотступная пара глаз, что начала маячить позади с того момента, как он покинул здание Академии. Мануситха обещал — Мануситха исполнял.

Стремительное начало!

Голод, однако, пересилил все опасения. Поймав взглядом одну из витрин, за стеклом которой голографический официант в золотом камзоле выделывал с заставленным разной снедью подносом невероятные фокусы и фигуры, Гомер зашел в помещение довольно уютного с виду ресторана.

За стойкой раздевалки молчаливым изваянием сидел, уставившись фиолетовыми глазами в потолок, отключенный кибер-швейцар. Ничего необычного. Таких случаев Гомер насмотрелся вдосталь, и на терминалах Республики астероидов, и в космопорту Королевского Двора.

Психологическая реакция отключать «псевдолюдей» была записана, видимо, на подкорке тех, что не видел смысла в будущем. Хорошо еще, что несчастный кибер-швейцар не был сломан, не обезображен какой-нибудь битой, не торчали из его пластиковой головы разноцветные нейроволокна…

За несколькими обозримыми столиками сидело человек двенадцать: четверо военных, остальные, как следовало думать, — студенты, бывшие или настоящие, неизвестно, но пьяны были все. Компанию студентов разбавляли две девицы, вполне под стать тем, что сопровождали Гомера в лифте Академии. На приход нового посетителя никто из присутствующих не отреагировал.

Гомер занял свободный столик подальше от барной стойки, у пределов которой вились и вертели задами девицы, перебалтываясь с толстым флегматичным барменом и выкрикивая в сторону «отъезжающих» студентов какие-то бредовые фразы.

Студенты переглядывались, курили, икали и швыряли со щелчка сигаретные бычки в девиц. Бармен медленно жевал жвачку и, время от времени, нацелив на красоток «оптический прицел» пустого стакана, подмигивал, говорил «паф-паф!» и ставил стакан на место.

Гомер спокойно ожидал. Ему вдруг стало ужасно любопытно, кто первым появится перед ним: официант или та самая неотступная пара глаз, которая наверняка не упустила из внимания место его «вторжения».

Первым появился официант — полная живая копия танцующей на витрине голограммы. Золотой лоск его приталенного камзола, узких брюк и изящной бабочки на белоснежной сорочке отсылал к далеким и чудесным временам начала технической эры. Официант забавно изъяснялся, перечислял названия блюд и их цены. Цены были катастрофически высоки.

Гомер наугад выбрал что-то такое, что в сумме не превышало пятисот королевских цехинов. Официант вихляющей походкой отправился на кухню. Проходя мимо столика со студентами, он неожиданно схватил одного из них за шиворот, поддернул с места и направил в висок крупного размера пистолет, мгновенно извлеченный из-за полы драгоценного камзола…

— Будешь сорить в моем заведении — убью! — рыкнул официант и последовал дальше, так же быстро спрятав пистолет.