Прелестная сумасбродка - Дэвис Мэгги - Страница 31

Он развернулся и начал мерить шагами библиотеку, держа руки за спиной.

— Все остальное ты, несомненно, знаешь из лондонских сплетен, — мрачно продолжал он. — Мисс Фенвик влезла ко мне в экипаж посреди улицы, заявила, что где-то на моих землях страдают бедняки и я должен немедленно исправить зло, которое им причинил. Я вежливо объяснил, что не понимаю, о чем это она, и попросил ее убраться вон из кареты. Она в ответ устроила скандал, пригрозила шантажом… В общем, мне пришлось привезти ее сюда и послать за ее отцом. Поскольку своим поступком мисс Фенвик нанесла непоправимый ущерб и своей, и моей репутации, мне не оставалось ничего другого, как сделать хорошую мину при плохой игре и на ней жениться.

— Да, помню, некоторое время ты представлял ее как свою гостью, — дипломатично подтвердил сэр Роберт. — Пока не… э-э… не созрел для помолвки.

— Что? — рассеянно переспросил герцог. — Да, она жила в доме на правах гостьи. Ты видел ее несколько раз на вечерах.

— Из нее получилась очаровательная хозяйка дома.

— Да, очаровывать она умеет! — со злостью ответил герцог.

— Я бы сказал, — протянул сэр Роберт, — что никогда не видел такой красавицы. Но она ведь очень молода — мне показалось, ей не больше восемнадцати?

Но герцог его не слышал.

— А потом она сбежала, — гневно продолжал он. — Исчезла посреди ночи, пока я спал! Просыпаюсь, а ее нет! Ни записки… ничего! А я-то, дурак, уже решил после свадьбы выделить ей десять тысяч фунтов в год — такой суммы хватило бы на дюжину голодающих городов!

Сэр Роберт задумчиво потер подбородок.

— Так ты считаешь, что она просто решила над тобой посмеяться? — спросил он. — А ты не мог ее как-то… ну, может быть, ты сказал или сделал что-то такое, что ее обидело?

— Мы крепко повздорили из-за шахматного хода, — признался герцог, — но это же не причина, чтобы стремглав бежать из Лондона! Нет, Бобби, она просто меня провела! Нет, не спрашивай, я сам отвечу, — поспешно добавил он. — Клянусь душой, до сих пор еще ни одна женщина не покидала мою постель разочарованной! Правда, Мэри была девственницей, но… нет, ей очень понравилось. Когда я засыпал, она казалась совершенно счастливой.

— Может быть, ее обидело то, что ты заснул? — предположил сэр Роберт, хотя самому ему в это не верилось.

— Ерунда! — отрезал герцог. — Могла бы меня разбудить! Одним словом, я послал своих людей в… черт, забыл название… в общем, в ту дыру, откуда она родом…

— Стоксберри-Хаттон, — подсказал сэр Роберт.

— Точно! — воскликнул Доминик. — И скоро поеду туда сам. Взгляну своими глазами на эти чертовы фабрику и шахту. Не может же быть и в самом деле все так ужасно, как она рассказывает! Узнаю наконец-то, откуда берутся мои деньги, посмотрю, что я могу сделать для этих рабочих и шахтеров, будь они трижды прокляты…

— И увидишь ее, — добавил сэр Роберт. Герцог метнул на него свирепый взгляд, и Пиль поспешно добавил: — Только для того, чтобы потребовать объяснений.

— Вот именно! — прорычал двенадцатый герцог Уэстермир. — Выслушаю ее объяснения, повернусь и уеду! Не думаешь же ты, что я упаду перед этой дрянью на колени и стану умолять ее вернуться?

— Что ты, конечно, нет! — ответил сэр Роберт.

И почему-то усмехнулся.

15.

Три «неразлучные» шли по единственной узкой улочке Вересковой Пустоши — беднейшего квартала Стоксберри-Хаттона, где жили шахтеры и фабричные рабочие.

Вересковой Пустошью этот район назывался по старой памяти. Более сорока лет назад покойный Джеремия Пархем застроил пустырь одинаковыми одноэтажными домиками и поселил здесь рабочих, приехавших из Уэльса в поисках заработка.

С тех пор вереск здесь не рос. Не росло и ничто другое. Никакие, даже самые стойкие растения не выживали на зараженной почве, в зловонном воздухе трущобного квартала.

Девушки несли с собой молоко, яичную болтушку и другие приношения щедрых прихожан, в том числе и остатки обеда Хортонов.

Смеркалось; становилось холоднее, и висящая в воздухе сырость лишь усиливала специфические ароматы этого места.

Улицу пересекала широкая сточная канава; пешеходам приходилось ее перепрыгивать. От этой-то канавы, в которой доктор Стек видел основную причину болезней здешних жителей, и исходила невыносимая вонь, поражающая всякого свежего человека в Вересковой Пустоши.

— Не понимаю, почему здешние жители выливают ночные горшки прямо в канаву! — морща носик, пожаловалась Пенелопа.

— А куда их еще выливать? — рассудительно ответила Софрония.

— Можно построить туалет во дворе, — проворчала дочь учителя. — У нас есть туалет, а мы ведь совсем не богаты! Папа построил его своими руками. Я иногда думаю: может быть, правы те, кто говорит, что в бедности люди опускаются и начинают жить, как свиньи в хлеву?

Мэри возмущенно взглянула на подругу.

— Как свиньи?! Как ты можешь так говорить, Пенни, мне стыдно за тебя! Я не знаю в Стоксберри-Хаттоне ни одного самого бедного дома, который был бы похож на хлев — разве что те, где живут одни больные или дряхлые старики.

— Если бы бедняку попали в руки несколько лишних досок, — мудро заметила Софрония, — он не стал бы строить уборную, а бросил бы их в печь, чтобы его дети не замерзли холодной зимней ночью.

Одна за другой девушки перепрыгнули канаву и подошли к дому Коббов. Мать Джонни — высокая, худая, как щепка, женщина с лихорадочно блестящими глазами — встречала их на пороге, вытирая мокрые руки о юбку — она как раз мыла пол в доме.

— Благослови вас бог, барышни, — воскликнула она еще издали, едва увидела их. — Благослови вас бог, что не забываете нас с бедняжкой Джонни! А он-то как ждет вас, с утра сегодня от него только и слышно: «Когда добрые леди придут?»

Она отступила, пропуская девушек внутрь. Лачуга Коббов, которую фабричная администрация из сомнительной вежливости называла домиком, состояла всего из одной комнатки с каменным полом и крошечным оконцем, в которое почти не пробивался свет. Самой Молли Кобб не исполнилось и тридцати, но в волосах у нее уже белели седые пряди.

В отличие от других фабричных рабочих Молли нисколько не изменила своего отношения к Мэри. Она по-прежнему радостно встречала девушку и ни словом не давала понять, что слышала о ее лондонских приключениях. И неудивительно — ведь ей и ее детям была очень нужна помощь.

Пятилетний Джонни лежал у огня на подстилке из рваного тряпья, укрытый до подбородка старым, вытертым одеялом. Увидев девушек, он сел и радостно захлопал в ладоши.

— Здравствуй, солнышко мое, как ты тут? — поздоровалась Мэри, опускаясь на колени перед его постелькой.

Каменный пол неприятно холодил ей ноги; девушке подумалось, что лежать на холодном камне для чахоточного больного — верная смерть. Но что она могла сделать? В доме Коббов не было ни одной кровати, на полу спали все — и дети, и мать.

Мэри крепко обняла мальчика. Тельце его было хрупким и легким, как пушинка, на бледных щечках горели алые пятна — зловещий признак чахотки.

С другой стороны к мальчику подошла Пенелопа с чашкой молока.

— Ну-ка открой ротик, — весело заговорила она, — и выпей все до капельки! А потом получишь целую тарелку вареной картошки и в придачу ломтик бекона.

Джонни поморщился, когда в рот ему попала пенка, но послушно выпил все до дна.

— Мама говорит, чтоб выздороветь, надо больше есть, — сказал он. — Поскорее бы выздороветь! Тогда я пойду на работу с Беном и Джимми. Нам всем надо много работать, иначе нас выгонят из дому.

— Что ты такое говоришь?

Мэри вскочила на ноги и, подойдя к Молли, отвела ее в сторонку. К ним присоединилась Софрония.

— Как вас могут выгнать? — воскликнула Мэри. — Этот дом принадлежит фабрике, а вы — вдова рабочего. Разве вам не обещали, что вы с детьми сможете жить здесь столько, сколько захотите?

— Да нет, мисс, не то чтобы нас выгоняли из дому, — потупившись, отвечала Молли, — просто мистер Пархем требует, чтобы мы все шли на работу. Не только я, но и ребята. На фабрике сейчас мест нет, и он договорился с мистером Хетфилдом, управляющим шахты, чтобы тот взял нас в забой. Я умоляла их хотя бы Джонни не трогать, но мистер Хетфилд ответил, что Джонни вполне здоров и может работать наравне с другими.