Бродячий цирк (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 47

«Ты делаешь это руками, — говорил Джагит, — А должен — головой и сердцем». Только это мне и оставалось, потому как руки показывали полную некомпетентность. В мячиках не было отверстия, куда можно было цеплять сознание, и я беспомощно попробовал превратить его в третий мяч, в дополнение к тем двум, что вполне удачно держали заданный узор. Почувствовал его вес, хрустящую на пальцах, будто снег, основу. Веки опустились, чтобы не смущать сознание пустотой.

Некая неуравновешенность, которую я ощущал смутно, как недостаток кислорода в насыщенном влагой тумане, компенсировалась, когда от Анны прилетел, как почтовый голубь, третий мяч. Он уже был у меня в руках, и заменить невидимое видимым не составило труда.

Точно так же я поступил с четвёртым. Видимо почуяв неладное, Аксель сказал: «оп!», и швырнул мне свой сапог. А затем довольно увесистую булаву. Это было для меня сюрпризом, но, в конце концов, главным сюрпризом для меня был сольный выход на сцену. Если уж я справился с этим, — сказал я себе, — я справлюсь со всем остальным.

К концу представления руки освоились с четырьмя разнородными предметами — два мячика спрятались в голенище сапога.

Я был гвоздём в крышку гроба затеи Капитана. Несмотря на то, что в итоге я получил в лоб от Капитанского сапога и сел прямо на тротуар, сопровождаемый грохотом падающих со всех сторон предметов, в шапке звякало, и этот звук звучал звоном похоронного колокольчика.

— Ничего, у всех бывают промахи, — уверял меня позже Аксель.

В моих глазах это не выглядело промахом. Это был оглушительный успех, что подтвердила, трогательно меня обняв, Анна. И Марина, которая поднесла мне свой Важный Деловой Вид.

— Тебе нужно поговорить с Акселем, чтобы он выделил тебе место в фургоне. Выбросил всё своё старьё, например. У него там валяется рама от старого велосипеда, представляешь? Ты теперь настоящий артист со своим собственным сольным номером, и тебе нужен свой угол.

А Костя прибавил:

— Старина Жернович бы сказал — тебе самое место среди этих цирковых животных.

Переполненный смешанными чувствами, я вдруг заметил белый халат, вспомнил кое-что важное и помчался за Акселем.

— Там стоит тот доктор, — сказал я. — Он уже два часа что-то от нас хочет. Но никто не говорит по-австрийски. Пан Джагит говорит, что его послали власти, посмотреть, чтобы никто не покалечился во время выступления. Он выглядит таким потерянным…

После встречи с доктором Аксель вернулся весьма растерянным. Будто бы док заразил его каким-то вирусом. У меня, надо думать, тоже был весьма растерянный вид после попыток с ним пообщаться.

— Он утверждает, что у нас кто-то тяжело болен. Утверждает, что ему в медпункт два с четвертью часа назад поступил звонок, и аноним сказал, что в бродячем цирке умирает человек.

Аксель повращал глазами и прибавил:

— Он сказал, что очень странно, что при таком уровне выступления, у нас до сих пор нет жертв. Может быть, местами они и разумные. Эти люди.

Под моим пристальным взглядом он развёл руками и зашагал в фургон, переодеваться.

Ночь прошла относительно спокойно.

— Город ещё нанесёт нам ответный удар, — сказал нам напоследок Капитан. Он выгреб из шляпы деньги, два раза их пересчитал. К моему изумлению, там попадались и довольно крупные купюры. Такое впечатление, что люди пытались откупиться от происходящего. — Он этого так не оставит. Нам нужно быть бдительными.

— Неплохая выручка, — заметила Анна.

Мы собрались в жилом фургоне, вся труппа, исключая Мышика, расселись по ящикам. Свечу сегодня заменяла керосиновая лампа, которую не помешало бы хорошенько вычистить.

Капитан разгладил у себя на колене мятую бумажку.

— Я собираюсь её пропить. Нас хотели купить, а мы им — такую фигу скрутим.

— Хорошо бы ещё заблевать половину города, — насмешливо сказал Костя.

— Да… — Капитан был так хмур, что даже не заметил сарказма.

Аксель, Анна и Костя ушли на поиски круглосуточного алкогольного магазина, шумя и воинственно потрясая фонариками, словно дети, отправляющиеся в чащу леса на поиски сокровищ. Мышик увязался с ними. Он любил ночные прогулки. Мы, — все остальные, — остались в лагере, с полными карманами обязанностей. Джагит сразу же слинял к своим змеям.

— Да ну, — сказала Марина. Пнула пустую сигаретную пачку. — Утром приберёмся.

Я ожидал услышать такое от Анны, но никак не от Мары. Но спорить не стал.

Мы немного поигрались с прожекторами, включая их и выключая, направляя в самые интимные и тёмные закоулки притихшего парка и друг на друга, но это быстро наскучило. От нечего делать я забрался на крышу автобуса, вытянулся там во всю длину. Звезды здесь были очень красивы. Огромные, крупные, похожие на гроздья спелого винограда. Мне подумалось, что если бы такая вдруг вознамерилась сорваться с небес, она бы не удовлетворилась одной крышей, а проломила бы ещё пару перекрытий, а возможно, добралась бы до предпоследнего этажа. Лежала бы там, дымясь и занимая полкомнаты.

Я вспомнил про свою звёздочку и проведал её в кармане джинсов.

На ночную прогулку по городу не тянуло. Я не желал находиться рядом с людьми, что присутствовали на сегодняшнем выступлении и хлопали Капитану. Даже рядом со спящими. Спускаться вниз, чтобы встречать Акселя, Костю и Анну в обнимку с бутылками тоже не хотелось. Я начал уже общаться со своим сегодняшним ночным-одиночеством-на-крыше-автобуса на ты, когда ко мне вскарабкалась Марина с огромным сэндвичем в зубах.

— О, ты тоже здесь, — не слишком натурально удивилась она.

— Как у тебя прошёл день? — спросил я так, как будто рассвет, полдень и вечер мы встречали порознь.

На самом деле я хотел знать её мнение относительно всего происходящего.

Мара устроилась напротив, скрестив ноги. Протянула мне сэндвич. На ней была мешковатая Костина куртка и подвёрнутые джинсы. Кажется, страсть к одежде на несколько размеров больше обитала где-то в глубине её натуры.

— Акс такой всегда. Он как айсберг, который дрейфует по морю… ну, знаешь, в ожидании очередного корабля какой-нибудь идеи. Бредовой идеи. Но они ему нужны. Неважно, насколько они бредовые, они ему нужны. Ещё ему нужна моя забота.

Под ломтями хлеба таился листик салата, ветчина, ломтик сыра и масло, каждый слой, кроме, пожалуй зелени, был размером с хлебный ломоть. Откусив, я решил, что такие бутерброды мне по вкусу.

— Тебе нравится такая жизнь?

Она дёрнула плечами.

— Я простая провинциалка. Сбежала из дома, и почти сразу… почти сразу Аксель оказался так добр, что взял меня с собой. Я знаю всего две жизни. Ту, прежнюю, и эту.

Я вернул бутерброд. Откинулся на спину, сложил под головой ладони.

— Это не жизнь, а сплошное приключение. Как в книжках.

— Знаешь, что мне кажется? Ты ещё новенький, тебе я могу рассказать. Все остальные просто не поймут. Разве что Костя, но… — Марина сделала два глубоких вдоха, вновь потеряв огрызок предложения, продолжила: — Здесь всё очень странное. Я, конечно, жила на ферме, у нас там был телевизор, но понимаешь, у меня не было времени его смотреть. И газеты я читала только когда заворачивала в них внутренности заколотого отцом поросёнка…

— Не смотрела телевизор?

Я словно бы счищал шкурку с какого-то незрелого фрукта. Я ничего не понимал. Я скашивал глаза и видел на её лице растерянное выражение. Она тоже ничего не понимала.

— Да. Всё должно быть по-другому. Мы слишком легко здесь устроились. Пересечь границу какого-то государства для нас, что перейти на другую сторону дороги. Принять кого-то в труппу для всех этих жонглёров — что позавтракать. А ведь это же опасность! Это ответственность! Меня давно должны были уже найти и вернуть родителям.

Вот теперь я понял. Я как первобытный человек. Слишком легко отдался на волю течения, не понимая мотивов реки. Почему она течёт именно в эту, а не в другую сторону? И куда она меня в конце концов приведёт?

Сэндвич снова перекочевал ко мне. Он был на самом деле большим, и мы могли есть его до самого рассвета.