Тюрьма (СИ) - Литов Михаил - Страница 72

Тимофея усадили на стул. Виталий Павлович взял со стола сифон, нажал на рычажок и направил жесткую струю в лицо пленнику. Это занятие немного развлекло восходящего на политический небосклон гонителя мастеров и гениев, а затем развеселило и прочих, сердца оттаяли, пробежал легкий шорох освобождающихся от скованности тел, кто-то кашлянул, стали хохотать, глядя на физиономию, как бы размываемую тонкой и острой струей воды. Тимофей, не мастер и не гений, с трудом пробуждался; слабо пошевеливался он, приходя в себя после муки, принятой им в подвале.

— Открывай глаза, парень! — крикнул уже вполне сосредоточившийся на Тимофее хозяин особняка.

Тимофей с тяжким усилием поднял веки, огляделся и спросил:

— Где я?

— В раю! — выкрикнул кто-то из ребят. Хохотали снова.

— Тихо! — распорядился Дугин-старший. — Шутить буду я. Буду играть с этим пареньком, как кошка с мышью. Остальные — нишкни! Паренек, у меня к тебе вопросы. Первый: признаешься ли ты в убийстве судьи Добромыслова? Второй: где твой брат?

— Где мой брат? — переспросил Тимофей, теперь уже выпучив глаза.

— Ты услыхал только второй вопрос? Хорошо. Так где же он?

— На зоне. Меня напрасно мучили… Меня мучили в подвале, но у меня только один ответ, а все равно били… А за что? На зоне, говорю я…

— Итак, ты хочешь уверить нас в своей правде? Твоя правда в том, что тебе ничего не известно о побеге брата?

Из толпы приспешников выдвинулся мясник, тот самый, что в машине ударил Тимофея по голове резиновой дубинкой:

— А я ему верю, и у него одна правда, он действительно не знает. Он не выдержал бы побоев — потому что я от души бил — не выдержал бы, говорю, если бы у него была хоть какая-то возможность соврать. Он не мог сказать неправду.

— Ну, допустим… — Дугин поджал губы, поразмыслил. — Не совсем улавливаю логику, но допустим… — сказал он после паузы и пристально посмотрел на Тимофея, обращаясь уже непосредственно к нему: — Я тебе верю. У тебя одна правда. Так скажи, где он может быть, твой брат, как по-твоему? Где этот негодник прячется?

— Я не знаю… — Тимофей, насколько это было ему по силам, пожал плечами. — Не понимаю, чего вы от меня добиваетесь. В подвале тоже чего-то… Кто вы такие?

— Не понимаешь? Не знаешь? В чем дело, паренек? У тебя все-таки не одна правда, и ты что-то от нас скрываешь? Уж не вздумал ли ты водить меня за нос, пускать мне пыль в глаза? Не советую! Ты видишь эти гарнитуры и дивные ковры? Моя подружка очень рассердится, если ты забрызгаешь их своей паршивой кровью.

В этот момент в гостиную вернулась Валерия Александровна. Красный халат был наглухо застегнут и плотно облегал ее прекрасное, поражавшее пышными своими формами тело. Приблизившись к Тимофею, она окинула его придирчивым взглядом.

— Ни капли крови, — поспешил заверить ее Виталий Павлович.

Продолжала Валерия Александровна испытующе всматриваться.

— Ни капли? А это что? — Женщина, нагнувшись, ткнула пальцем в губы Тимофея.

— Губы… Язык… Открой рот, парень. Видишь, всего лишь язык и больше ничего… ничего такого…

— Вы превратили это помещение в пыточную. Это застенок. Вы палачи.

Виталий Павлович не сдавался:

— У него невероятно красный язык… И кровь, надо сказать, неуемная, течет и течет! Ребята говорят, они видели. Хорошо еще, что смогли остановить, и теперь все в порядке. Ребята, подтвердите.

— Будете допрашивать его в моем присутствии, — решила Валерия Александровна.

Она уселась в кресло напротив Тимофея и, сложив руки на животе, вперила в несчастного пронзительный взор.

— Уйди, ради Бога, не мешай работе! Ты распущенная, а у нас дело нешуточное. На кону…

— Приступай!

— Так что же, а? — возобновил допрос Виталий Павлович. — Не знаешь, где твой брат? Куда он мог пойти, где спрятаться?

— Я не знаю…

— Врет! — определила Валерия Александровна.

— Ты врешь в глаза этой удивительной женщине? Ей, которая проницательна как не знаю кто… Ты принуждаешь меня не в меру огорчиться. Я осунулся. Ладно, оставим пока это и обратимся к первому вопросу. Ты убил судью Добромыслова?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я не знаю никакого судьи… — пролепетал Тимофей.

— Не знаешь судьи, который судил твоего брата? Но это же абсурд. Кому ты втираешь очки, парень?

Дугин-старший повернулся к подручным и приподнял брови, призывая их в свидетели своего недоумения. Из зароптавшей толпы выскочил мясник. Его кулак пушечным ядром пронесся мимо пугливо съежившихся Виталия Павловича и Валерии Александровны и погрузился в Тимофееву плоть. Тимофей и Валерия Александровна одновременно испустили вопль. Тимофей — от боли и ужаса, а женщина потому, что тоже ужаснулась и как бы почувствовала боль, некое мучительное томление в груди. В тисках этого томления она поняла, что ее друг пуст и его жизнь лишена шанса на толкование в рамках той или иной разумной философии, отчего он похож на оставшийся от разбитой вазы — может быть, древнего ночного горшка, ничтожный осколок фаллического изображения.

— Дорогая! — подбежал к ней с чрезвычайной выразительностью пронизанный заботой, трепетный Виталий Павлович. — Ты нам мешаешь, прошу, уйди, это зрелище совсем не для тебя.

Женщина заголосила:

— Но вы издеваетесь над человеком! Разве можно так бить? Как вы все ужасны! А ты фрагментарен, — направила она пышущее жаром лицо туда, где, по ее представлениям, находился Дугин-старший, — ничего твоего больше нет, одни клочья, обломки, лоскуты… и никчемно торчащая рогулька, как у отжившего свое старика… Ничего былого, ничего все еще сильного и человечного… Это не по науке, не по доктору Фрейду. Где твоя нежность? Почему тебя оставил эротизм?

— Ну перестань! Я умоляю тебя, — Виталий Павлович в просительном жесте соединил руки. — Ты бредишь. Так мы никогда не доберемся до истины. Этот твой лай, этот вой… и эти отвратительные намеки, Бог знает откуда берущиеся в твоей башке образы… Сгинь, Богом заклинаю, уйди, милая!.. Ах, я путаюсь, и все, тварь, по твоей вине. Фрейдом клянусь, ты доиграешься, ты нарвешься в конце концов… Ребята, уведите ее! Напоите меня вином, накормите ее яблоками!

— Но дайте, дайте же и мне сказать! — выкрикнул Тимофей.

— Все мужчины как звери! Этот тоже! — Валерия Александровна презрительно кивнула на Тимофея.

— Он убил судью Добромыслова…

— И что с того? Вы зачем приволокли его сюда? Чтобы это животное все здесь испачкало своими испражнениями?

— Здесь все мое, и пачкаю, если хочу, а тебе до этого не должно быть никакого дела, — сурово высказался Виталий Павлович.

— А, вот, значит, до чего дошло! Вот как ты заговорил!

Виталий Павлович оттащил любовницу в угол гостиной и влил ей в ухо жаркий поток слов, заслоняя ее, однако, от жадных взглядов своих помощников. Он смутно и, возможно, без всяких на то оснований подозревал, что его подруга переспала не с одним из них, но не хотел, чтобы эта предполагаемая правда всплыла на поверхность и задала ему массу новых хлопот.

— Я человек волевой, могу разрешить тебе остаться, могу пинками выгнать. И хоть я человек непростой, сейчас моя мысль предельно проста, и я говорю: дорогая, иди себе с Богом, разденься, жди меня, я скоро поднимусь к тебе, найду тебя, — говорил он шепотом. — Ты перевозбудилась, а я, поверь, я нынче способен удивить тебя, я готов необычайно тряхнуть стариной и перевернуть горы, и думаю я только о тебе. Я сладострастен! Сладострастен, как Вакх, как тысяча чертей! Жди меня, я дам указания и поднимусь к тебе!

Таким образом, делец уверял любовницу, что возбужден и его сексуальность выходит за пределы обычного и естественного желания покрыть ее, однако она не верила, допускала, что он преувеличивает или искренне заблуждается. Ей казалось, что столь же страстным, каким он был, допрашивая Тимофея, ему уже не быть, тем более с ней, которой нечего таить и скрывать даже под пыткой. Она не обременяет его любознательностью, правильнее сказать, «отнюдь не приводит его к вопросам любознательности», и это умеряет его пыл, значит, вероятно охлаждение, и какая-то доля вины при этом ляжет и на нее. Возникает повод быть недовольной собой, по крайней мере отчасти. Куда ни повернись, отовсюду выглядывает и корчит насмешливые рожицы неудовлетворенность. Смахнув слезу, женщина тихо удалилась.