Университеты - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 14

Жму руку так, будто нас фотографируют, даже замираю машинально для позирования. И откуда только взялось…

– Арман Легран, "Фигаро" – энергически трясёт мне руку подскочивший немолодой костлявый тип с кошачьими усиками на физиономии, весьма бесцеремонно оттеснив Мишеля, – очень рад знакомству! Признаться, сложно было поверить, но я сказал себе – какого чорта, Арман! Этот молодой, но талантливый юноша успел показать себя человеком, не склонным к тривиальным решениям! И вот я здесь…

– Месье… – он чуточку умерил напор и перестал наконец трясти руку, пристально вглядываясь в глаза, – вы и правда хотите сделать кинетическую скульптуру прямо… вот так? Шарман!

– Верно, – перехватил я наконец инициативу, – и вы даже сможете поучаствовать в её создании.

– Гхм… Готфрид Беккер, "Берлинер тагеблат", – рука сухая, с характерными мозолями от эфеса, поводьев и гимнастической перекладины. Да и сам подтянутый немолодой пруссак производит приятное впечатление, а не выглядит воплощением всех пороков, как его французский рыбоглазый коллега.

Конечно, впечатление может быть и обманчивое, но кажется на первый взгляд, что Арман откуда-то из…

"– Третьего состава" – любезно откликнулось подсознание.

Весьма вероятно! Такой себе… французский аналог бутербродного репортёра, пишущего всё больше мелкие заметки.

– Аарон Франкель, "Гацефира[18]" – деловито представился молодой мужчина, в котором даже я не опознал представителя жидовского племени. Образцовый такой поляк или литвин, без пейсов и кипы, да и руки тоже вполне себе мозолистые, рабочие. Держится несколько напряжённо, будто ожидая подвоха.

– Докер? – спрашиваю, чуть задержав руку.

– В Гамбурге, почти пять лет, – и оттаивает немного, – так что вы говорили по поводу участия в проекте?

– Пройдёмте! – в мастерской, очищенной заранее от всякого хлама, раскатываю на верстаке чертежи, над которыми сразу все и склонились.

– Вот это?! – с непередаваемой интонацией воскликнул француз, – Прошу прощения… я не должен был…

– Я не обижен, – прерываю его излияния.

– Ничего сложного, – заявляет папаша Мишель, переглянувшись с внуками и в волнении накручивая усы, – Так вы говорите…

– Да, вы можете стать одним из соавторов, если заранее откажетесь от всяких прав на скульптуру и составные её части.

– Я, кхм… – снова переглядка с внуками, – мы готовы! Отказываемся!

– Можно ли нам принять участие? – интересуется иудей решительно.

– Разумеется! Ни в коем случае не настаиваю, но если есть желание – можете не только задавать вопросы и фотографировать, но и стать, некоторым образом, соавторами. С аналогичными условиями.

– Интересно, – шевельнул аккуратными усами Готфрид, – месье Ришар, не найдётся ли у вас какого-нибудь фартука?

Фартуки нашлись, как и время для фотографий. Мишель сиял, а усы его, кажется, светились серебряным светом, когда он замирал, восторженно глядя в объектив.

Необычная деталь – сразу три репортёра с фотоаппаратами, а фотографов ни одного. Как человек, некоторым образом причастный к этой профессии, знаю прекрасно, что сделать качественный снимок не так-то просто, и недаром в редакциях есть отдельная вакансия фотографов.

Беккер явный любитель фотографического искусства, что выдаёт как недешёвая камера с лёгкой треногой, так и явственный опыт человека, не гнушающегося прогуляться с ней по горам в погоне за удачными снимками. Точно офицер… и бывший ли?

Франкель… ну тут вся ясно, от бедности. Газета относительно популярная в определённых кругах, но никак не богатая, а платить одну ставку, пусть даже и с доплатой за таскание треноги, это… узнаваемо.

Легран… первое впечатление, похоже, не обмануло – третий состав. Одноразовая камера на груди, да и сам…

Сияя внутренним светом, Мишель Ришар негромко подсказывал репортёрам, с азартом постукивающим по листовой меди. Они настолько увлеклись этим занятием, что даже забыли об интервью.

– А вы недурственный мастер, месье, – польстил мне старик.

– До вас мне далеко! – зеркалю комплимент, – Нет-нет, месье Ришар, ложной скромностью я не страдаю! Я весьма неплохой слесарь широкого профиля, но до вас мне далеко.

– В самом деле? – вежливо поинтересовался Беккер, не будучи реально заинтересованным.

– Более чем, герр Беккер, более чем! Я, собственно, потому и остановил свой выбор на мастерской месье Ришара. Не только поэтому, разумеется, но в том числе. Он настоящий художник, уж поверьте человеку, которого учили разбираться в искусстве!

– Однако, – удивился пруссак, по-новому глядя на приосанившегося и зардевшегося хозяина.

– Большой мастер, – подтверждаю ещё раз, – Знаете… есть такие люди, которые делают свою работу наилучшим образом, но в силу обстоятельств или из ложной скромности не обретают известности.

– Месье Ришар… – поворачиваюсь к смутившемуся французу, – вы зря убрали мастерскую так уж тщательно. Стоило бы оставить хотя бы десятка три интересных работ.

– Поверьте, господа, – обращаюсь к репортёрам, – оно того стоит!

– Я… сейчас! – мастер срывается с места, и возвратившись через минуту, начинает расставлять образчики по мастерской.

– Вы говорите, вас учили, – вцепляется Легран, без особой охоты возящийся с медью, – а кто? Насколько мне известно, классического образования вы не получили.

– Не получил, – не прекращаю работу, – но смотреть и видеть меня учили люди более чем компетентные. Антиквары и…

… усмехаюсь…

– … специалисты по подделкам.

Легран вспыхивает восторгом и засыпает меня вопросами. Кто, где, как…

– Это вовсе не секрет, месье. Я не скрываю, что вышел из самых низов общества.

– Расскажите, – не просит, а прямо-таки требует Франкель, – читатели должны понимать, через что вы прошли, прежде чем стать…

– Увольте, – перебиваю его, – не в обиду, но… вы же читали старые сказки? Не отредактированные? Не важно, братьев Гримм или Шарля Перро, просто без цензуры. Ну вот и представьте персонажа такой сказки. Страшненькой! Нет разве что магии, а в остальном…

Усмехаюсь кривовато и не испытываю желания продолжать.

– И всё же вы сумели… – не отстаёт Арман.

– Вопреки, – перебиваю его, – если подсчитать, сколько раз я должен был умереть от голода и побоев, сколько раз меня пытались целенаправленно убить, я до сих не понимаю, как остался жив и относительно здоров. Месье Легран… давайте поговорим на эту тему месяцев через несколько, хорошо?

Француз кивает нехотя, но всё-таки не выдерживает:

– А за это время что-то изменится?

– Так… – повожу плечами, – война никак не отпускает.

– Вы же… – пучит глаза Арман.

– Герой? – чувствую, как губы трескаются в подобии усмешки.

– Ээ…

– Как вы относитесь к монархии? – без излишних церемоний поинтересовался пруссак.

– Я убеждённый республиканец, но к монархии в целом… – жму плечами, – скорее нейтрально, если это монархия конституционная.

– А Романовы? – пруссак не отрывает глаз, и становится ясно, что вопрос много глубже и задан не мне, а нам…

– Это не я сказал, – не отрываю глаз, – а Пушкин Александр Сергеевич много лет назад, и если с тех пор что-то изменилось, то разве что в худшую сторону!

– Вам, немцам, – говорю не только от своего имени и не только Беккеру, а всем… кого бы там он не представлял, – повезло – династия у вас удачная. При всех недостатках именно монархии, Кайзер у вас способен не только сидеть на троне, но и править, и что удивительно – на благо народа.

Пруссак кивнул, и глаза его снова стали – глазами, а не дулами корабельных орудий. Но всё-таки… может быть и сильно зря, но проговариваю: