Университеты - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 12

Щурясь, он дул на ложку, неторопливо ел и также неторопливо рассказывал своё виденье ситуации, удерживая фокус внимания. Последнее давалось ему тяжелее всего. Хотя Егор и учил разным хитростям психологического характера, но сказывался юный Санькин возраст, давящий присутствующим на сознательное и подсознательное.

Пассажиры помнили о специфической репутации Медоеда, но очень уж необычная выходила ситуация. Да и репутация, она как бы и есть, но в глазах людей, которых война зацепила разве что тенью, стоила немногого.

Это была не их война и не их герои, а потому и все слухи проходили между побасенками и приключенческой литературой для подростков. Одна ошибка в поведении, и Санька станет для них всего лишь непонятным вооружённым мальчишкой, а не лицом, имеющим несомненное право отдавать приказы.

– Морони, если по прямой, менее чем в сорока километрах, – озвучил он наконец, точно рассчитав момент.

– Рядом совсем, – закивал торговец-армянин, оглаживая иссиня-чёрную бороду.

– По-прямой, – веско уточнил Санька, – тащиться по джунглям, так путь встанет как бы не вдвое больше. Даже если бросить груз – дня три, вряд ли меньше.

– Если кто-то хочет уйти – не держу, – предупредил Чиж вопросы, обведя всех взглядом, – просто помните о местных милых обычаях и о том, что аборигены в здешних пасторалях проживают с рождения, и преимущество в вооружении, даже если оно и окажется у вас, не спасёт от копья, сунутого из кустов.

– И что вы предлагаете? – поинтересовался немолодой сефард, неправильно, но очень агрессивно строя фразу. Выпятив бороду, он подался вперёд, воинственно оттопыривая синеватую нижнюю губу и явно готовясь к оправданиям и долгому спору.

– Я? – деланно удивился Санька, привыкший к подобной публике, и не торопясь, черпанул ложкой, – Я не предлагаю, я делаю!

– Ф-фу… – подул он на варево, – очень вкусно! Сразу видно, настоящие женщины! Это ж надо так уметь, высадиться на диком берегу и сготовить в полевых условиях такую вкуснятину!

Польщённые женщины загомонили, и атмосфера разом стала не то чтобы вовсе уж идиллической, но всё ж таки заметно спокойней. Несколько минут потратили на обсуждение кулинарных рецептов, особенностей приготовления пищи на костре, и матримониальные планы самого Саньки и нескольких потенциальных тёщ.

– Сейчас, – всё так же неторопливо продолжил он, но уже с безмолвной поддержкой женщин, – мы делаем взлётную полосу, и вот тогда-то до Морони окажется ВСЕГО в сорока километрах.

– Вот оно как!? – воскликнул молчавший до времени армянин, и замер сусликом, уйдя в свои мысли и только яростно оглаживая бороду.

Чиж краем глаза покосился на подданного османской империи, более походившего не на купца, а то ли на матёрого контрабандиста, то ли на столь же матёрого боевика одного из революционных партий…

… и успокоился. Непонятный и неприятный занозистый тип, начавший было безмолвную, но явственную борьбу за влияние среди пассажиров, явно переключился на возможности аппаратов тяжелее воздуха. Разом ушло искрящееся напряжение, и стало ясно, что неприятности от Вазгена если и будут, то не в ближайшее время.

Здесь и сейчас этот восточный человек уже планирует что-то безусловно интересное, связанное с летадлами и с борьбой за… или против чего-то. Чиж на таких насмотрелся многажды, и по опыту знал, что вскоре армянин попытается влезть ему в душу, ради своего ли блага, или всего армянского народа – не суть.

Пусть! Есть интересные варианты…

– А это, позвольте, сколько будет время? – влез сефард с горящими глазами, и от волнения строя фразу вовсе уж криво.

– Меньше двух часов в обе стороны, – пожал плечами Чиж, – без учёта покупки нужных деталей, объяснений с колониальной администрацией и прочего.

– Это ж… – Иефет бен Абрахам покосился подозрительно на армянина и нахмурился, не без оснований посчитав того за конкурента. Сефард ещё не знал сам, в чём, но потенциал летадл пробрался к нему в голову и заворочался, гнездясь так основательно, как это вообще возможно.

– А если придут люди с моря? – подался вперёд малолетний португальский вперёдсмотрящий, после совместных приключений чувствуя себя вправе говорить с взрослыми на равных.

Вместо ответа Санька оскалился совершенно по-волчьи, и ответил с уверенностью, которую не чувствовал:

– Если мы будем в небе, то их не спасёт даже Бог!

– Так чего мы сидим! – подскочил сефард, и оказалось внезапно, что этот желчный и неприятный человек – прекрасный оратор, замечательный организатор и что самое удивительное – совершенно двужильный, неутомимый работник.

Оставив у пулемёта Вазгена, и придав ему в помощь востроглазого мальчишку-португальца, пассажиры и экипаж в едином порыве бросились на сооружение взлётной полосы. Сделали носилки из запасных парусов (за которыми пришлось возвращаться на тузике), и растянувшись на десятки метров, принялись за работу.

Таскали камни, щебень и песок, пытались трамбовать самодельными трамбовками, и менее чем через четыре часа взлётно-посадочная полоса была готова. Получасом позже пилоты, играя всё так же на публику, отрапортовали о готовности, и летадла Военгского, подпрыгивая чуть при разбежке, взлетела, распугивая местную живность неслыханным доселе зрелищем.

– К ночи ждём гостей, – с уверенностью бывалого пессимиста констатировал Адамусь, озирая необыкновенное оживление в джунглях, не думающее стихать.

После литвин с тремя членами экипажа взялся доделывать взлётно-посадочную полосу, подразумевая взлёт и посадку тяжело груженой летадлы без права на поломку или не дай бог – капотирование[17]. Доделки не самые серьёзные, требующие не столько рабочих рук и трудового энтузиазма, а скорее острого глаза и хорошего пригляда.

Санька же принялся за сооружение фортификаций, не от большой нужды даже, а желая занять людей, которые от безделья могут выкинуть что-нибудь этакое. Смутно понимая, что при нападении аборигенов подопечные ему женщины наверняка впадут в панику и будут активно мешаться, он определил им фронт работ, наказав огородить лагерь.

Так, по крайней мере, паниковать они будут в тылу, не мешая стрелкам. Да и отступить, ежели вдруг что, будет куда.

Наметив вешками границы, объяснил им суть работ, особо упирая на безопасность детей. Где почва позволяла, делали подобие двойных плетней, засыпая промежуток песком и камнем. Работа монотонная, но вполне посильная для женщин и детей. Убедившись, что у прекрасной половины их коллектива выделились адекватные лидеры, Санька удалился, забрав всех мужчин.

Предстояло ещё вырубить кустарник как можно дальше, и по возможности, устроить хоть каких-то ловушек. При всём своём скептическом отношении к боевому мастерству местных аборигенов, к стойкости своих временных подчинённых он относился немногим менее скептически.

Как нарошно, подобралась удивительная для колоний коллекция личностей травоядных, бестолковых, или напрочь негодных по причине здоровья. Не считая пилотов, сомнений не вызывали лишь Вазген и дон Лижейру, оказавшийся человеком вполне опытным и боевитым, пусть и несколько инертным поначалу. Иефет бен Абрахам, при всех своих достоинствах, человек отчаянно гражданский, а остальные…

… ещё хуже. Доставшийся ему экипаж, из числа непричастных к заговору, не иначе как нарочно подбирали так, чтобы те ни в коем случае не стали бы помехой при злодействе. Трусоватые, неумелые, негодящие… хуже не придумаешь!

Не мудрствуя лукаво и не требуя от гражданских слишком многого, Санька наравне со всеми вырубал кустарник тесаком, копал неглубокие канавки "ёлочкой", да вбивал колышки, заостряя их затем парой ударов. Не бог весть что, но впотьмах уже не побегаешь.

Работы прервали ещё до темноты, не рискуя понапрасну. Отошли за укрепление, и тут же почти раздался ликующий вопль:

– Летит! Летит! Да вон же, вон! – приплясывая, Хосе тыкал пальцами, удивляясь слепоте взрослых, а Санька только в бинокль смог разглядеть вдали птичьи стаи, грозовыми тучами вставшие над джунглями. Потом уже показался крохотный силуэт и донёсся стрекочущий звук, и Чиж подивился наблюдательности и остроте чувств маленького португальца.