По дороге пряностей (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 49

Франческо непонимающе посмотрел на дочь, сперва не осознавая, то, что она сказала.

— Витале? Как такое может быть? Он же ребёнок! — не поверил он.

— Для тебя да! А нам с Еленой так не показалось! — Анна вытирала от слёз глаза, додумывая историю, которую по непонятной ей причине не стал сразу отвергать отец, — он изгалялся над нами, говоря, что напрасно все забыли кровную вражду между домами, поскольку он, отомстит нам так, что ещё долго оба дома будут об этом помнить!

Девушка закрывшись рукой плакала, но сквозь пальцы смотря на отца, который вместо того, чтобы не верить и выяснять подробности, лишь просто стоял, смотря в одну точку.

— Если не веришь мне, можешь спросить у Елены! — привела она последний козырь, надеясь, что любимый мужчина успеет за это время поговорить с сестрой.

— Что? — отец словно очнулся от наваждения, — и Елену он тоже обесчестил?

Анна не совсем поняла, почему он сказал тоже, но главное было то, что отец верил ей! А это значило, что она могла быть спасена от позора!

— Да! Да! — взмолилась она, и снова плача.

— Из дома ни ногой, — приказал он, зовя слуг, чтобы принесли верхнюю одежду на выход, — мне нужно увидеться с Контарини.

Она лишь могла кинуть, страстно молясь в душе, чтобы Бертуччи успел переговорить с Еленой.

Глава 30

Заседание городского совета было прервано, когда в зал, распугивая слуг и отталкивая охрану, вбежало сразу около тридцати человек. Энрико Дандоло подслеповато прищурился, с трудом различая, что за наглецы могли себе такое позволить, но яркие цвета на гербах пришедших, заставили его вздрогнуть и отозвать охрану. Главы сразу пяти знатнейших домов пожаловали со своими ближайшими родственниками, а это значило, что случилось, что-то очень нехорошее.

— Дож, мы, главы пяти великих венецианских домов, требуем у тебя справедливости, — начал с бледным лицом Франческо Бадоэр.

— Я внимательно слушаю уважаемого патриарха из дома Бадоэр, — произнёс он ритуальную фразу.

— Моя дочь и дочь сеньора Контарини, заявили сегодня во всеуслышание, что третий сын дожа, Витале Дандоло, их насильно обесчестил, — произнёс тот ужасное по тяжести обвинение.

Волосы на теле у Энрико едва не зашевелились от ужаса.

— Он ведь ребёнок, как физически он мог осуществить соитие? — попытался он, оставаться спокойным.

— Он сделал это рукой! — рядом с Бадоэр, встал хмурый глава дома Контарини, — дочь мне тоже всё рассказала.

— Когда мы это услышали, то пошли поинтересовались у своих родных, — рядом с ними встал молодой глава дома Джустиниан, — оказалось, благородные дочери Бадоэр и Контарини, не одни подверглись насилию. Перед лицом Бога и людьми, заявляю, что моя племянница Паола Джустиниан, была также обесчещена Витале Дандоло, поэтому я также, требую справедливости!

За ним, эти же фразы повторили оставшиеся два главы других домов. Энрико закрыл ладонью глаза. Тяжесть обвинений, была просто запредельной. Клятва «перед Богом и людьми» накладывала такие обязательства на сказавшего подобное, что просто так отмахнуться от этого было уже нельзя. Можно моментально распрощаться с должностью, а воспользовавшись этим, его враги тут же могут загнать Витале в ещё худшие обвинения. В то, что это правда, Энрико, как никто другой знавший сына, просто не верил. Сын был не такой человек, чтобы даже просто смотреть в сторону девушек, пока у него был корабль и земли, в которых он ещё не был. Видимо зависть и бесконечная жадность к его успеху и золоту заставила глав одной из крупнейших коалиций патриарших домов Венеции, выдвинуть подобные обвинения, прекрасно понимая, что в подобной кооперации, они любом случае могут остаться в выигрыше.

— Арестовать Витале Дандоло, — с тяжёлым сердцем распорядился Энрико, отнимая руку от лица, — поместить в тюрьму под дворцом дожа. Завтра мы заслушаем в присутствии всех глав домов обвинения и выслушаем его ответы.

Зашумевшие от радости нобили, стали кланяться и гордо покинули зал заседаний.

***

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Клянёшься ли ты Анна Бадоэр, перед Богом и людьми, что именно сын Энрико Дандоло, Витале, обесчестил рукой тебя и Елену Контарини в саду, на прогулке, летом 1194 года от Рождества Христова, — судейская коллегия Венецианской республики, зафиксировала утвердительный ответ девушки, вызывая следующую наследницу.

— Клянёшься ли ты Елена Контарини, перед Богом и людьми, что именно сын Энрико Дандоло, Витале, обесчестил рукой тебя и Анну Бадоэр в саду, на прогулке летом 1194 года от Рождества Христова.

— Да ваша честь, — твёрдо склонила голову девушка.

Следом, перед обвиняемым прошли остальные три юные девицы, говорившие о разных местах, где это происходило, но всегда показывали на Венецианца, как на главного злодея. Тишина в зале была такая, что был слышен скрип перьев писарей, ведущих весь судебный процесс под запись, в трёх экземплярах.

— Обвиняемый Витале Дандоло, что вы скажете в своё оправдание? — поинтересовался глава судебной коллегии.

— Я не могу быть обвиняемым ваша честь, — дерзко ответил тот, — поскольку таких ужасных преступлений не мог совершить.

— Против вас свидетельствуют сразу пять весьма уважаемых домов, — недовольный его вызывающим ответом, произнёс судья, — если вы продолжите запираться, у нас просто не останется другого выхода, как пытать вас.

Взгляд ребёнка моментально напрягся.

— То есть меня вы пытать будете, а тех, кто меня обвинил нет?

— Поскольку вы мужчина, то по правилам судебной тяжбы, первым пытать будут вас, и только если вы не сознаетесь, палачи примутся за обвинителей. Если конечно, не наступит примирение сторон.

Главный судья посмотрел в сторону сидящих кучкой представителей домов обвинения.

— Я прочитал ваши прошения сеньоры, и удовлетворил их.

Он повернулся ко мне.

— Если вы во всеуслышание признаете себя виновным, и заплатите штраф, главы домов готовы снять с вас свои обвинения.

— Позвольте услышать его размер? — поинтересовался ребёнок.

— Весь ваш капитал, корабль под именем «Елена», а также вся доля в производстве, принадлежащая вам совместно с главой дома Бадоэр.

Зал, в котором присутствовала уйма народа, ахнул от суммы прозвучавшего выкупа.

— Я невиновен, потому отказываюсь от примирения, — через минуту раздумий ответил ребёнок, — и даю слово, как только отсюда выйду, вы все очень пожалеете, что со мной связались.

Его угроза, вес которой знали все, не оставила никого равнодушным, поэтому вздрогнули все.

— Видите ваша честь, — поднялся с места глава дома Контарини, — о чём мы вам и говорили. Ввиду огромной опасности обвиняемого для города и его жителей, прошу удовлетворить нашу коллективную жалобу и оставить его в тюрьме на всё время процесса.

— Утверждено, — судья кивнул головой, показывая писарям закончить конспектировать и принести на подпись все три документа, которые подписали все судьи коллегии и заверили это всё печатью.

— Один экземпляр отправляется в Рим, поскольку обвиняемый отказался признавать свою вину, и мы будем вынуждены вызвать в город палачей и следователей от церкви, — закончил судья свою речь, отдавая один экземпляр стороне обвинения, — до их появления, обвиняемый будет находиться в тюрьме, под усиленной охраной.

Он повернулся в сторону бледных представителей семьи Дандоло.

— У вас есть, что возразить суду, уважаемый дож?

Высокий старик, чуть наклонив голову, едва слышно ответил.

— Нет, ваша честь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Тогда заседание суда Венецианской республики по делу Витале Дандоло, объявляю закрытым.

***

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Витале! Дорогой! Признайся! — рыдала матушка, когда стража тюрьмы сделала вид, что не видит посетителей.

— Нет, — ответил я, сжимая кулаки с такой силой, что ногтями проколол кожу.