Ночники - Ахметшин Дмитрий - Страница 51

   Он сидел на полу в прихожей с таким видом, будто Варя его толкнула; девушка не помнила, чтобы поднимала руки. К брюкам прилипла пыль и тополиный пух, хотя все тополя давно уже отцвели. Словно он, шагая по ступеням крыльца, с каждой преодолевал по неделе.

   - Простите, - сказала она. - Я не хотела вас напугать.

   - Вы в моём доме.

   Подтянув колени к животу, мужчина попытался поправить покосившиеся очки, но руки его не слушались.

   - Уходите, - сказал он плаксиво.

   Что-то шевельнулось в груди. Варя смотрела на самого несуразного на свете человека. Хотелось высмеять и пожалеть его - одновременно. Напоминал коробку, полную тупых канцелярских кнопок.

   - А как мне лучше уйти? Через окно, как пришла, или можно уже через дверь?

   - Как хотите.

   Его звали Павлом Артёмовичем - Варя знала это из журнала. Это единственный человек с таким отчеством, с которым она имела честь быть знакомой, и они на все сто подходили друг к другу.

   Вопросы сыпались, как рис из дырявого мешка:

   - Чем вы занимаетесь? Когда я ехала сюда, то думала, что вы обычный коллекционер. Как все. Зачем вам эти старые вещи? Ведь можно же купить всё, что необходимо, в магазине. Гецель, как и все остальные, дерёт за любую из этих безделушек три шкуры.

   Начиная говорить, Варя думала, как он смешон и жалок, но закончила, чувствуя, как в груди закипает кровь. Неловко елозя, старик выползал из пальто. Фуражка упала с головы и лежала у правой руки, напоминая коровью лепёшку. Наблюдая за неловкими движениями, девушка презрительно сказала:

   - Это ценности, а вы, похоже, даже не знаете, как обращаться с антиквариатом.

   Выставив вверх лицо с болезненно подрагивающим подбородком, старик хрипло ответил:

   - Если ты из полиции по защите и моральной поддержке всякого старья, пожалуйста, предъяви-ка свой значок, корочки, или что там у тебя есть.

   Варя почувствовала себя не в своей тарелке. Впору вспомнить, что она влезла в чужой дом.

   - Я всего лишь работаю в антикварном, - сказала она примирительно. - В "Лавке старьёвщика" на Красносельской.

   Из горла мужчины вырвался блеющий смешок. Потом он закашлялся и вдруг уставился на неё с отчаянной мольбой.

   - Слушай, девочка. Я серьёзно болен. Разве не заметно? Я не могу общаться с людьми. Каждый раз, когда прикасаюсь к кому-нибудь или даже просто подхожу близко, мне становится дурно.

   Варя подумала, что неплохо было бы исчезнуть прямо сейчас, пока дело не приняло непоправимый оборот, но вместо этого опустилась на корточки, так, чтобы её глаза оказались на одном уровне с глазами мужчины.

   - Это какое-то душевное заболевание?

   - Скорее, физическое. Меня бьёт током. Каждое прикосновение для меня болезненно.

   Девушка фыркнула. Просто не могла себя сдержать.

   - Вот охота вам так из-за этого парится. Я вообще не люблю людей. И когда меня трогают, не переношу. Так что мы с вами в какой-то мере нашли друг друга. Можем сидеть по углам и болтать. Хотя я, наверное, всё-таки пойду... как только дождусь ответа на свой вопрос.

   Она кивнула на авоську с покупками.

   - Как вы в магазин-то ходите?

   Голова на тонкой шее качнулась.

   - Кое-как. В ларьке на углу меня все знают. Сначала я кладу деньги на прилавок и отхожу, а потом Марина Васильевна кладёт туда же сдачу и нагружает пакет. Она милая девушка. Думает, наверное, что в один прекрасный момент, когда она отойдёт, я схвачу пачку жвачки и убегу. Она знает, что прежде, чем войти, я долго стою у входа, пока не удостоверюсь, что кроме меня и неё в помещении никого нет. Чем больше людей, тем... словом, колотит так, что сердце из груди выпрыгивает. О поездке в транспорте вообще можно забыть.

   - А что врачи говорят?

   - В поликлинику я не хожу. Вообще никуда не хожу. У меня есть компьютер, и... и... - он огляделся по сторонам, - моё маленькое гнёздышко. Абсолютно, как я думал до сего момента, безопасное.

   - Извините уж, - без сожаления сказала Варя. - Но у меня был повод сюда прийти. Один человек меня очень обидел.

   - Надеюсь, не я? - Павел Артёмович сжался.

   - Не вы. Я даже не знаю, кто. Скажите, зачем вы покупаете все эти вещи? Они не дёшевы. И, если хотите начистоту, своё уже отслужили. Это символы прошедшей эпохи, - она нашла глазами советский флаг на стене. - Разве этим серпом жали, а молотом забивали сваи?

   - Отнюдь, - несмелая улыбка на губах хозяина вызвала у Вари желание возмущённо сплюнуть. - Они ещё могут послужить на благо человека, и под этим "человеком" я имею ввиду себя. Эти руки очень чувствительны, что совершенно точно связано с моей болезнью.

   Он с пристрастием изучил свои ладони, будто ожидал, что линия жизни превратится из едва заметной бороздки в овраг.

   - Когда в них оказываются старые вещи, я ощущаю прикосновения других людей. Все, кто когда-либо их касался, будто каким-то образом касаются моих рук. Они давно умерли, но... всё ещё живут в вещах и предметах, когда-то служивших им верой и правдой.

   Он приподнялся, чтобы взять стоящий на комоде фотоаппарат. "Ленинград", - прочитала Варя. Это вещь не из их магазина; Гецель не любил фотоаппараты и кинокамеры, считая, что с ними слишком много возни.

   - Один мужчина владел этой камерой. Он фотографировал птиц. Он снял их так много, что камера сама научилась спускать затвор в наилучший момент. Поэтому его кадры выходили такими живыми и волнительными. Он просто целился, и всё. Ловил в объектив очередную птаху и ждал, стараясь, чтобы не дрожали руки. Всё остальное делала камера. По крайней мере, ему так казалось. Он называл её "кошка с острыми коготками".