Молчание (СИ) - Булахов Александр - Страница 32

Магамединов посмотрел на Николаева, как на полоумного, и ухмыльнулся.

— А как же санитары? Они у меня покойников на улицу выносят.

— У вас там что, один ключ на все отделение? — удивился Павел Петрович.

— Да, так оно и есть, растеряли остальные. Собирались пару штук запасных сделать, да руки не дошли.

— Нашел проблему, — заметил Николаев. — Поставь кого-нибудь дежурить у двери с этим вашим единственным ключом.

— Вот Анфису и поставлю, — принял решение Магамединов. — Меньше по отделению будет шляться, больше шансов у нее останется выжить в этой гиблой обстановке.

Во второй палате терапевтического отделения, возле кровати обглоданного старика (в его теле были выедены внутренние органы и видны ребра, а также не было гортани), сидел Хонкин-старший и смотрел несчастными глазами на своего брата Женьку, который стоял в проеме дверей. Щеки и губы старшего брата были испачканы кровью.

Хонкин-старший медленно, не отводя взгляда от брата, встал на ноги. Женька громко заорал и сбил его с ног. Завязалась драка. В итоге младший сел сверху на старшего, стянул с кровати подушку и опустил ее на лицо брата.

Хонкин-старший пытался сопротивляться, но Женька не оставил ему никаких шансов. Несчастный больной перестал махать руками и умер от удушья.

Хонкин-младший убрал с лица брата подушку, взглянул на него и завыл от боли, ворвавшейся в его сердце.

Заскрипел замок, и открылась железная дверь. Из отделения пульмонологии на лестничную площадку восьмого этажа выскочил растрепанный и ужасно расстроенный Погодин. И через секунду туда же выглянул со злым лицом Воржицкий — лечащий врач этого отделения.

Петр Алексеевич, кривляясь, отвесил ему поклон чуть не до пола.

— Спасибо, Семен Семенович!

Воржицкий зло сверкнул глазами и недовольно буркнул:

— Да как вам не стыдно! В больнице такая беда, а вы черт знает, чем занимаетесь.

— У меня наряду с общей бедой, — заметил Петр Алексеевич, — еще имеется и своя, индивидуальная. Но вам меня не понять, потому что вы находитесь на поверхности проблемы, а я целиком и полностью — внутри нее.

— Ладно, идите с богом, Петр Алексеевич. Мне, простому смертному, действительно, трудно понять вас: «высоко летающих» или «глубоко плавающих». Я привык изъясняться простым и доступным языком, чего и вам желаю.

— И вам доброго здоровья, — произнес Погодин и начал спускаться по лестнице.

Воржицкий проводил его недобрым взглядом и закрыл дверь. Погодин спустился на несколько этажей вниз. Он развернулся на очередном лестничном пролете и резко остановился.

По лестнице навстречу ему поднималась девушка в черном платье с коротким рукавом и четками в руках. На плече у нее сидел ворон.

Девушка была завораживающе красивой и стройной. Она грациозно протянула вперед свои тонкие руки и заговорила дрожащим голосом:

— Пришло время вершить судьбы, мой господин. Я готова открыть свое истинное лицо. Готовы ли вы его увидеть?

Погодин, когда понял, кто перед ним стоит, схватился за голову.

— Боже, но так не бывает! Это сон или явь?!

Удивительно, что в шестнадцатую палату терапевтического отделения эпидемия так и не заглянула. Вика, Василиса, Сарнацкая и Чеславовна сидели на своих кроватях, выпрямив плечи и положив руки на колени. Все они внимательно смотрели на Валентину Петровну. Глаза у них были стеклянные, как у мягких детских игрушек.

Валентина Петровна, удобно расположившись на своей кровати, щелкала семечки и шелуху выплевывала прямо на пол. На стене за ее спиной мерцала ярко-синим светом ледяная корка.

— Эпидемия на втором этаже достигла таких масштабов, — заговорила двухметровая женщина-монстр и стряхнула с рук шелуху, — что бороться с ней, как со стихией, становилось бессмысленно. Она пожирала жизни людей, как некоторые из вас пожирают орешки за бутылочкой темного пива.

Вика не выдержала и подняла вверх руку, как послушная школьница.

— Минуточку, можно вопрос?

Валентина Петровна тяжело вздохнула.

— Давай, деточка, задавай.

— Почему на картинке все круги не замкнуты и один больше другого, а эллипсы пересекаются между собой?

— Все очень просто, попробуй смотреть только на круги или только на эллипсы, — спокойно объяснила Валентина Петровна. — И не забывай, что здесь можно применить уравнение восьмого порядка.

Вика свела глаза в одну точку и радостно улыбнулась.

— Спасибо… я поняла! — заверещала она. — Блин, неужели все так просто?

Валентина Петровна кивнула и продолжила свой рассказ:

— Врачи, казалось бы, все предприняли, чтобы чума не вышла за пределы отделения. Но один из санитаров, воспользовавшись дружбой медсестры с третьего этажа, спрятался от своих обязанностей в хирургии под видом больного этого отделения, заняв одну из пустующих кроватей.

Валентина Петровна громко высморкалась в больничное полотенце и обвела серьезным взглядом всех больных шестнадцатой палаты.

— И ровно через три часа именно в этой палате появился первый больной за пределами терапии, зараженный африканской чумой, — закончила она.

Шмыгнув заложенным носом, Чеславовна тоже обратилась к рассказчице:

— Валентина Петровна, мне не понятно правило Агиеса… И еще — что такое «первое колебание»?

— Хм… Правило Агиеса говорит о том, что чрезмерно мощный поток информации приводит к нарушению мозговой деятельности, — пояснила усталым голосом Валентина Петровна. — Из-за этого включается естественная защита мозга, в результате которой объект перестает адекватно принимать любую, даже очень простую, информацию.

Чеславовна нетерпеливо махнула рукой.

— Это мне понятно. А вот дальше…

— А дальше, если простыми словами, нужна сильнейшая встряска, нужен шок, чтобы естественная защита прорвалась. Этот удар и называется первым колебанием.

— Валентина Петровна, что там дальше было с этой чумой? — поинтересовалась Василиса. — Неужели никто ее так и не смог остановить?

— Не спеши, умница моя, — заявила рассказчица, — сейчас все узнаешь. Давайте только подождем Вику и Чеславовну, что-то они отстают с усвоением материала.

На первом этаже в вестибюле, где произошла страшная трагедия, стало тихо. Опустели скамейки и стулья. Остались эхо и Игоревич.

Пожилой мужчина притащил откуда-то строительную тачку и уселся на полу возле большой кучи человеческого фарша, в котором были перемешаны головы, руки и ноги людей. Воздух в помещении заполнился запахом свежего сырого мяса — «человечиной». Чем-то вонючим, непривычно сладким и чересчур пряным.

Вокруг, казалось, все стихло. Состояние у Игоревича было приглушенное, муторное — будто его контузило. Ему было плохо и душевно, и физически. Игоревич голыми руками вытянул из кучи несколько распиленных кусков человеческого тела и сложил их в тачку. Затем достал голову — она была вся в крови. Он посмотрел на нее: глаза открыты, в них остался страх, охвативший человека перед смертью.

Игоревич тяжело вздохнул. Он грязными пальцами закрыл глаза покойному, бросил голову в строительную тачку и вновь опустил руки в кровавое месиво.

— Эй, что ты делаешь?! — закричал кто-то.

Игоревич кинул кусок мяса, с одеждой и костями вперемешку, в тачку. Потом оглянулся и увидел, что к нему со стороны левого крыла вестибюля приближаются Николаич и Рыжов.

— Я собираюсь похоронить их в одной общей могиле, — ответил он.

Николаич и Рыжов подошли к нему вплотную. Рыжов весь съежился от жуткого зрелища. Он посмотрел на испачканные в крови руки Игоревича широко раскрытыми глазами и проглотил ком, подступивший к горлу.

— Думаешь, будет правильно? — засомневался Николаич.

Бледный Рыжов бросил взгляд на удивительно спокойного Николаича и резко отвернулся.

— Правильно, — сказал он, подавляя рвоту. — Не здесь же все это оставлять!

— Давай тогда поможем, что ли, — предложил начальник отдела технического обслуживания.