Сладкое искушение (ЛП) - Хиггинс Венди - Страница 42

Перехватив офигевшие взгляды парней, я прочищаю горло.

— Это Радж, наш басист; Майкл — солист; и Беннет — клавишник.

Отец пожимает им руки и представляет девушек.

— А это весь наш осенний колорит, — говорит он. — Кэтрин — девушка сентября. — Он указывает на блондинку в бордовом. — Эмили — олицетворение октября. — На что улыбается рыженькая в коричневом. — Ну а за ноябрь у нас отвечают сразу две: Фатима… — Черноволосая латинка в желто-золотом. — И Алина. — Смуглая девушка с шоколадными волосами и оранжевыми камнями. — Они будут отсняты вместе.

Фатима и Алина коротко целуются. Радж непроизвольно ахает.

Дилетант.

Какое счастье, когда отец приглашает нас на сцену. Его цвета видеть я не могу, но уверен, когда он представлял нас зрителям, это был бы пурпурный — цвет гордости. Все взгляды устремляются ко мне, заинтригованные, стоит только занять место за установкой.

Сын Ричарда Роу.

Мы начинаем играть. Как жаль, что нельзя вот так бить палочками всю ночь. Я не хочу даже думать, что чуть позже мне придется что-то кому-то доказывать. И пускай я не первый год посещаю подобные мероприятия, в этот раз все кажется иным. Но когда я поднимаю голову и вижу впереди танцующих женщин, начинаю осознавать, что дело не в вечеринке. Просто я стал другим.

Я стараюсь не думать об Анне, не представлять, что бы она подумала, попав сюда, но это невозможно. Ведь все мои мысли только о ней. Она бы расстроилась. Все вокруг такие искусственные, слишком приторные. Вещи, приемлемые здесь, не вписываются в стандарты нормальности в обществе, как, например, объективация женщин (*Восприятие женщины или отношение к ней исключительно как к объекту собственного сексуального удовлетворения). Слишком все мелко и поверхностно, и чертовски нагоняет депрессию.

Но, тем не менее, я знаю, что будет очень хорошо. И знаю это слишком хорошо.

Спустя пару часов, мы доигрываем крайнюю песню, а у меня уже горят руки. Комната взрывается овациями. Я перевожу взгляд на своих раскрасневшихся и взмыленных приятелей, завороженных морем тел, грудей, неподвластных силе притяжения, но зато тщательно подогнанных под понятия совершенства.

Омерзения к себе становится еще больше.

К нам приближается отец, он сияет, показывая на нас. Присутствующие снова взрываются овациями. Вслед за ним мы спускаемся со сцены и целая орда женщин сметает ребят. Девушки сезона оказываются рядом со мной, они уже потеряли где-то свои лифы из камней. Взглядом я цепляюсь за понимающую ухмылку отца, в то время как по моим рукам начинают водить акриловыми ногтями и демонстративно хлопать наращенными ресницами. Но под всей этой искусственностью есть теплая кожа, и прямо сейчас для меня нет ничего реальнее.

Грудную клетку сдавливает. Пускай отец считает, что я нахожусь под его властью, но моим разумом ему никогда не завладеть. Сегодня я буду работать, но это лишь потому, что не хочу позволять ему решать — как и когда мне умереть.

Анна верит, что и у меня в этом мире есть какое-то предназначение, но я в этом не уверен. Я привык считать, что мое предназначение — вот такая работа, но я ошибался. Не знаю, для чего я здесь, на этой земле, возможно, чтобы любить ее или защищать. Но если меня убьют, я не смогу уже ничего.

Мне придется. Я должен отпустить зверя. Я должен пережить этот день.

Глава 19. Зимние холода

"Когда живешь жизнью, которую должен отрицать,

Когда мы чувствуем то, что надо скрывать."

"Secret Love" Hunter Hayes

Несмотря на то, что в южной Калифорнии царит солнечная погода, у этой зимы есть все шансы стать худшей в моей жизни. После работы в Нью-Йорке меня переполняет отвращение к самому себе. Я безумно скучаю по Анне и уверен, что они с Коупом теперь вместе. Каждый мой день проходит в ожидании звонка от Марны с плохими новостями.

На Рождество я получаю тот самый звонок — который, с полной уверенностью могу сказать, меня добьет. Но, что удивительно, звонит мне Коуп собственной персоной. И моя первая мысль: что-то случилось с Анной — и внутри все обрывается.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Алло? — я стою посреди гостиной и сжимаю в руке мобильный.

— Брат Кайден. — Голос его слишком мягкий. Слишком, черт его дери, спокойный.

— Коуп. Все в порядке?

— Да. Все хорошо.

Так какого хрена ты мне звонишь? Я едва не срываюсь на него, но сдерживаюсь и пытаюсь совладать с собственным голосом.

— В таком случае, чем обязан? — спрашиваю я.

Он медлит и у меня возникает желание дотянуться до него через телефон и поколотить.

— Анна говорит, что ей ты не ответишь.

Па мгновение я замираю в ступоре. Да кто он такой? Ее лучшая подружка? Копано — последний, перед кем я стану оправдываться.

— Тебе-то какое дело? — напряженно спрашиваю я.

— Мне… ты ей по-прежнему небезразличен. Я лишь хочу узнать, взаимно ли это.

Я еле сдерживаю смешок. Запрокинув голову, я смотрю на потолок. Знаю я, к чему этот разговор. Для дальнейших действий Коупу просто нужно мое разрешение.

— Тебя это не касается. — Я ощущаю, как по телу растекается что-то неумолимое.

— Касается, потому что она страдает, — продолжает он. — Если тебе не плевать на нее, то свяжись с ней. А если плевать — отпусти.

Змей. Черт, я знал. Мне даже нравится, как он пытается свести все к ней, типа он ни при чем.

— Чтобы ты мог подставить ей свое плечо? — спрашиваю я. Сердце и легкие приходят в неистовство.

— Если ты против — я к ней не подойду. Только скажи.

Перед глазами вспыхивают яркие пятна. Неужели происходящее мне не мерещится.

Я едва разжимаю челюсть, когда произношу:

— Не у меня тебе надо спрашивать, Коуп. Поговори с ее папочкой. — Может быть Белиал и ему прочитает ту трогательную и ободряющую речь. Но эй, это же Копано, идеальный и безопасный вариант, да еще и незаинтересованный в ее работе — учитывая, что Белиал не желает Анне смерти.

Коуп хочет осчастливить ее. А хочет ли она подобного, и именно от него?

— Пожалуйста, Кайден. — Он кажется усталым и мне становится интересно где он и зачем. — Я не хочу ссориться.

— Скажи мне: она уже знает о тебе правду?

Он замолкает и я грустно усмехаюсь — только что ему напомнили, что он не идеал.

— Нет, — наконец шепчет он.

Я представляю, как он отпустит себя при Анне. Кто знает, что может произойти, если Копано потеряет контроль над собой?

— Будь осторожнее, — говорю я.

— Сейчас как никогда, брат. По теперь, скажи мне честно. Что ты к ней чувствуешь?

У меня вырывается смешок, но он вовсе не радостный. Ни капельки. Я чувствую себя подобно побитому и загнанному в угол зверьку. Прямо сейчас я ненавижу Копано, как никого другого. И ведь он знает, что я не могу ее удерживать. Решать может только она, к тому же мне запрещено с ней видеться. Да и раз уж я поклялся после саммита, что отпущу ее, — я не вправе рассчитывать на что-то, тем более на расстоянии.

И пускай для всего мира происходящее выглядит так, будто мне плевать на Анну, я уверен, что Коуп знает правду. Просто пользуется моим вынужденным бездействием.

По как бы меня это ни убивало, меня терзает вопрос — а что, сели это лишь испытание для меня? Если Анне лучше быть с Копано, смогу ли я отказаться от нее? Если они созданы друг для друга, смогу ли я остаться в стороне и не мешать им?

Я сжимаю глаза и пытаюсь не сдохнуть, выдавливая из себя следующие слова:

— Я уже ясно дал ей понять, что у нас нет будущего. Так что дерзай. И удачи.

Если бы я только мог искренне пожелать это. Или порадоваться за них. От правильных поступков ведь на сердце должно становиться легче. Но у меня все не так, потому что мое сердце полно злобы, и я боюсь, как бы она не сожрала меня живьем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я желаю Анне счастья. Чтобы у нее было то, чего никогда не смогу обрести я, даже если от этого мое сердце ежедневно будет разбиваться на осколки.