Тенор (не) моей мечты (СИ) - Тур Тереза - Страница 16

Артур. У него своя жизнь. Вот пусть так и остается. Поправится — и вперед на небосклон. Сиять.

А вот интересно, что никому из ворвавшихся в мою жизнь за эти сутки не пришло в голову позвонить. Ну, хоть для приличия, поинтересоваться: готова ли я кого-то принимать? Хочу хоть кого-то видеть.

Забавно.

Я неторопливо шла по Москве, окунувшись в успокаивающую меня суету, чьи-то улыбки, чье-то раздражение. В огонь реклам и новогодние украшения, которые отчего-то еще не сняли. Так что столица сияла по-прежнему как новогодняя елка.

И это успокаивало.

Побродив пару часов, поужинав в любимом ресторанчике, отправив смску дочери о том, что домой не приду, я неожиданно для себя самой оказалась на Большой Дмитровке, около родного театра.

Он, как и всегда, был полон. Все блистало. Вечерний спектакль уже начался. Сегодня, к сожалению, без моего участия.

Зато вот завтра «Летучая мышь», моя самая любимая. Моя самая первая.

Я тихонько вошла через служебный вход, никем не замеченная добралась до гримерки со своей фамилией. Села на родной продавленный диванчик, повздыхала. Поднялась, заварила кофе.

Если муж — звезда, то твоя карьера строится значительно сложнее, чем тебе бы хотелось. Точнее, даже не так. Если ты замужем, изменять не планируешь и к тому же занимаешься ребенком, то твоя карьера строится… Честно говоря — вообще никак. Это только в восемнадцать тебе кажется, что предложений будет море. Что твой талант настолько всеобъемлющ, что тебя не просто заметят один раз. Тебя не забудут и продолжат предлагать роли. И только потом ты понимаешь, что вот лично ты, Анна Половцева — просто кладезь нерастраченного таланта и упущенных возможностей.

Из которых ты смогла воспользоваться только лишь одной.

Одиннадцать лет назад.

Заболела наша прима, звезда и совершенство. Вечером — премьера. А ты — вечный второй состав, потому что начальство хочет видеть на сцене молодежь, но не уточняет, как часто и на каких ролях  О! Как Владлен в то утро дышал огнем и пускал дым из ушей — вспомнить приятно!

«Летучая мышь».

Я улыбнулась, вспоминая, как прыгала от счастья. И мне дали гримерку — личную, пусть и на один вечер. Как я звонила няне. Уговаривала, льстила, обещала. Мысли потребовать, чтобы Артур остался с дочерью — мне просто в голову не пришло. Я позвонила ему после того, как договорилась с няней.

Как сейчас помню его:

— Привет, малыш!

И голос вроде бы радостный, и внимания тщательно отмеряно. Но я понимаю — мешаю. И я тараторю, быстро, чтобы не отвлекать:

— Я сегодня пою Розалинду.

И даже то, что он отвечает буднично, без восторга, как будто я ее пою каждый вечер… Подумать только — даже это мною тогдашней воспринималось как само собой разумеющееся.

А он все-таки приехал. Весь в мыле залетел в гримерку — вот эту самую. Я потом, когда мне собрались выделить собственную, попросила именно эту.

Ворвался как раз перед вторым актом, не человек, торнадо. Подлетел, подхватил, закружил. Охапка роз, что он притащил, отлетела в сторону, рассыпалась.

— Анечка, любимая, прости дурака. Я не сразу понял, что ты говоришь…

Руки, губы. Жадность объятий. И в мире остались только мы с ним. Забыв обо всем. Я выскочила на сцену, подбадриваемая такими взглядами режиссера, что можно было там же и закапываться. Добровольно.

Но…

Как я пела в тот вечер! Как будто в первый и в последний раз. Зал, продюсеры, начальство — все были мне подвластны. Артур не дождался финала, ему надо было куда-то бежать. Поэтому домой я добиралась на такси. Одна.

И сколько надо было приложить усилий, такта и… драматического мастерства, чтобы так послать возжелавшего близости Владлена и еще некоторых высокого полета птиц, чтобы не вылететь со службы в театре и все-таки остаться примой…

Те еще игрища.

Задремала все-таки. Гудение телефона на вибрации показалось оглушительным.

— Да, — ответила я, понимая, что уже первый час. И как-то вопроса, кому не спится — не возникло. Возникло желание позвать его в мою гримерку. И…

— Где тебя носит? — неприятным злым голосом поинтересовался Артур.

Я даже замерла, не зная, как на это реагировать. Уж точно не звать к себе.

М-да. И куда только делась вся моя мечтательная нега.

— Это теперь твой стиль жизни? — продолжил этот… Как бы так выразиться… — Ты бы о дочери подумала.

Меня аж передернуло. От контраста между мечтой и реальным Артуром. И от злости. Ах ты ж! Отец года, а! Издумался он, святоша!

— Послушай, Артур… — Я поздравила себя с тем, что голос мой звучал ровно и даже слегка дружелюбно. Ну, как рекомендовано разговаривать с пьяными или неадекватными, если уж приходится. — Ты пришел в мой дом, не спрося. Ты… поправляйся, сделай милость. А потом отправляйся к себе.

— Ты меня выставляешь? — злость в его тоне сменилась растерянностью. Но мне уже было все равно.

— Ни в коем случае, — так же приветливо и спокойно ответила я. — Лечись, приходи в себя. А потом давай вернем все по местам.

Пауза. Длинная-длинная. Потом хриплое:

— А пока я буду лечиться, где будешь ты?

— А вот это, мой дорогой, — я позволила себе горько улыбнуться, все равно он не видит, — тебя совершенно не касается.

Глава девятая

Если судьба подбросила тебе лимон, подумай:

Где достать текилу и славно повеселиться.

(С)

А еще особенно хорошо, если у тебя есть друзья,

которые помогут тебе в этом!

Артур

Ну, конечно же, они проспали!

Он вообще с удовольствием отвык просыпаться в рань практически сразу после школы, благо в консерватории с пониманием относились к тому, что ранний подъем для вокалиста — смерть. Да и по жизни жаворонком он не был. Зомби, совершенно не спящим, если прилетал дедлайн — приходилось, а вот так, чтобы в семь утра? Брррр. Гадость какая.

— Катя-а!!! Да блин!

И вот сейчас, бегая по квартире, пытаясь поднять Катю, с которой они угомонились за полночь, он пытался понять: а как это возможно-то? В принципе?

— Да встаю я!

— А со стороны кажется, что ты — спишь!

— У тебя голосовой покой, папа.

— Катя!

А голосок такой у дочери — спокойно-сонно-ленивый. Даже не делает вид, что куда-то торопится. Что делать, а?! Завтрак… гори-ит. Да…

С вечера они разругались, когда дочь показала ему смску от мамы и спросила совершенно ледяным тоном, что он еще успел натворить. Он моргал и в очередной раз пытался понять: да что не так? И остро жалел, что парни пришли его проведать так невовремя. Что-то важное, жизненно важное осталось недосказанным. Как жаль.

— Кстати, ты в курсе, что мама твоих коллег терпеть не может? — спросила у него дочь.

Вчера. Когда они сидели за роялем, после всех его ингаляций. И даже молока с горьким медом, которые он покорно выпил, хотя ненавидел смертельно.

В ответ на слова дочери он смог лишь обалдело запустит пятерню в и так растрепанную прическу. Никогда ему это и в голову не приходило. Да не могло это быть правдой!

— Ты что-то путаешь, дочь, — ответил он тогда. — Мы учились вместе. И были не разлей вода. Вчетвером, правда. Сергей же старше, выпустился намного раньше нас.

Ироничный хмык был ему ответом.

Потом была ночь. Заснуть он не мог, вертелся и вертелся. Додумался — позвонил Ане и… нет, лучше не вспоминать, как по-дурацки он себя повел. Приревновал. Зверски, до срыва шифера. Почему-то, едва услышал ее голос — показалось, что она не одна. С мужчиной. С этим ее Владленом, козлом, бабником и прыщом на ровном месте. Слепому же видно, как худрук на нее смотрит! Наверняка…

Невольно представилось, как Аня запрокидывает голову, ее черные волосы волнами рассыпаются по плечам, как в нее впиваются чужие губы… Мужской стон, ее — в ответ…

Дурак. Знает же, что ревности она не переносит. Как и он сам.

И вот он мечется по дому, собирает ребенка в школу. Первый раз в жизни. Вот уж первый блин комом. И на кухню не зайти. Вот как-то же ему удавалось готовить завтрак себе. Ну, хотя бы хлеб в тостере поджаривать. А тут…