Хризантема с шипами - Росси Делия - Страница 9

Жаль, что про хозяина местных земель говорили мало и неохотно, а мои вопросы о нем часто оставались без ответа. Ари мялись, переглядывались, и переводили разговор на погоду. Похоже, Черный лорд пользовался не самой доброй славой. Я только и сумела узнать, что он редко покидает Уинтшир, и что в его замке часто гостит компания богатых друзей. А судя по тому, как нахмурилась госпожа Даллен, когда госпожа Пенси обмолвилась о приятелях графа, те явно не пользовались любовью местных жителей.

Звук дверного колокольчика заставил меня отвлечься от размышлений.

– Госпожа Эйден! – спустя минуту послышалось с лестницы. – Госпожа Эйден!

Мэри остановилась за дверью, стукнула для приличия пару раз и заглянула в комнату.

– Госпожа Эйден!

– Тихо, Мэри. Не нужно так кричать. Отдышись и объясни спокойно, что случилось?

– К вам посыльный, – выпалила служанка. Лицо ее раскраснелось, в глазах плескалось любопытство. – Письмо принес. Сказал, отдаст только лично в руки.

– Хорошо. Я сейчас спущусь. А ты пригладь волосы и поправь фартук. И запомни – хорошая горничная должна передвигаться по дому тихо и незаметно, как бы она ни торопилась.

Я посмотрела на Мэри и вздохнула. Кому я это говорю?

– Слушаюсь, миледи, – отбарабанила служанка и, заметив мой взгляд, тут же исправилась: – Слушаюсь, госпожа.

– Иди вниз и скажи посыльному, что я спущусь через минуту. И не прыгай через ступеньки, – последние слова я договаривала уже мелькнувшей в дверном проеме спине.

Какая там степенность и незаметность? Эти понятия были совершенно несовместимы с моей Мэри.

Я усмехнулась, глядя на свое отражение в зеркале, разгладила едва заметную складку на воротничке и вышла из комнаты.

– Госпожа Эйден?

Посыльный, парнишка в широких не по размеру штанах и в вызывающе огромных ботинках, старательно хмурил брови, изо всех сил пытаясь выглядеть серьезным. Удавалось это ему откровенно плохо. Блестящие озорные глаза и встопорщенные светлые волосы сводили все потуги юного посыльного на нет.

– Госпожа Александра Эйден? – переспросил он.

– Да, это я.

Я старательно сдерживала улыбку.

– Вам заказное письмо. Распишитесь.

Посыльный протянул мне маглист, и я поставила подпись в указанной строке.

– Пожалуйста.

Парнишка достал из сумки большой серый конверт и вручил его мне.

– Светлого дня, госпожа Эйден! – попрощался посыльный, но я только молча кивнула, разглядывая знакомый адрес отправителя. Адвокатская контора братьев Лейбен. И почему мне кажется, что в этом письме нет ничего хорошего?

Вспомнился унизительный разговор с Дональдом Лейбеном, его равнодушные водянистые глаза и презрительно оттопыренная нижняя губа, и в душе снова взметнулась ярость. Как же я ненавидела этого жирного стряпчего, не позволившего мне поговорить с мужем! Оградившего Берти от моих, как сказал Лейбен, назойливых домогательств.

Я плотно сжала губы, заставив себя успокоиться, высоко вскинула голову и направилась к лестнице. За те четыре года, что была хозяйкой большого особняка, я твердо усвоила одну истину – нельзя показывать слугам свои эмоции. Ни к чему хорошему это не приведет. Стоит только поддаться чувствам, выдать страх или растерянность – и прислуга мгновенно это заметит. И в доме тут же начнется разлад: еда окажется пересоленной или недосоленной, белье – сырым, а комнаты – неубранными.

Я сжала письмо. Оно жгло мне руки, а каждый шаг отдавался в голове неприятным сопровождением: – «Лорд Монт не желает вас видеть, миледи». «У его милости поменялись планы, и он не сможет с вами встретиться». «Увы, но лорд Монт не принимает»…

Я пошла быстрее, а Мэри незаметно отступила к стене, не решаясь нарушить ставшую зловещей тишину Бузинного коттеджа. Похоже, тоже успела разглядеть знакомый штемпель и сделать выводы.

Я поднялась наверх, села в кресло, заставила себя вскрыть конверт и вчиталась в сухие казенные слова. И чем дольше читала, тем тяжелее становилось на сердце. Берти решил меня уничтожить. Ему показалось мало того, что он выкинул меня из дома, лишив денег, титула, положения и оставив лишь крохотное содержание. Теперь он собирался забрать и его.

Перед глазами все поплыло. За что он так со мной?

Даже пережив унизительный развод и все потери, я так и не сумела понять, что случилось с моим мужем. Почему он так поступил? Почему выбросил меня из своей жизни, как будто я была старой надоевшей вещью? И ведь даже не соизволил сказать об этом в лицо, уехав из страны и передав все дела по разводу конторе братьев Лейбен. А те, сколько я ни пыталась добиться внятных объяснений, отделывались от меня сухими отговорками, и лишь во время суда я узнала о том, что обвиняюсь в неверности и в неподобающем поведении.

Я прикрыла глаза рукой и вздохнула. До сих пор не могла спокойно вспоминать, как стояла на возвышении, на глазах у разгоряченной бесплатным представлением толпы, и изо всех сил пыталась не заплакать. Не знаю, как сумела выдержать все до конца. Наверное, только мысль о честном имени отца заставляла меня упрямо тянуть подбородок вверх и твердо отвечать на вопросы стряпчего. Сколько раз я потом жалела, что не послушала полковника Бартена и явилась на суд! «Алекс, поверь, все уже решено, ты ничего не сможешь исправить. Если Альберт запустил процесс, он не остановится. И твои попытки что-то изменить сделают только хуже. Пусть вас разведут тихо, без шумихи. За неявкой виновной стороны все проходит быстро и почти безболезненно». Меня тогда задели эти слова. Я не считала себя в чем-либо виноватой. Но старый друг отца оказался прав. Мне действительно не следовало приходить на заседание. Всю мою жизнь, каждое мое слово и поступок вывернули на потеху публике и представили так, что я оказалась в роли развратной падшей женщины, обманувшей доверие мужа. Да мне даже имя любовника назвали, хотя я в жизни об этом человеке не слышала! Но кого это волновало? Суд вынес решение, и нас с Берти развели. И, как писали в газетах, только доброта не позволила лорду Монту лишить неверную жену средств к существованию. И никого не волновало, насколько мизерны эти средства, нет! Все восхваляли благородство моего супруга, а меня обливали презрением. И вот теперь, когда все утихло и общество успело забыть о нашем разводе и переключиться на свежие скандалы, Берти решил забрать то последнее, на что я могла рассчитывать, и нанес последний удар.

Я зажмурилась, сдерживая слезы, и долго сидела так, не в силах пошевелиться. В голове набатом звучало одно: я должна что-то придумать. Берти меня не сломить. Я выживу, вопреки всему, не сдамся, не скачусь на дно, как предрекала тетя Мейбл. Нужно только найти какой-то выход.

Выход. Он должен быть. Должен!

Весь день я проходила из угла в угол, меряя шагами небольшую спальню и пытаясь отыскать хоть какое-нибудь решение. Пару раз не выдерживала и пересчитывала оставшиеся деньги, обдумала с десяток способов заработка и все их отвергла, как нежизнеспособные. А потом устало опустилась на кровать и в отчаянии сжала руки. Тонкая ткань платья, смявшаяся в пальцах, напомнила мне тот день, когда я его купила. Я тогда прогуливалась по Вернон-роуд – улице, на которой располагались самые дорогие магазины столицы. Широкий проспект тянулся от Летнего дворца до площади Трех каштанов. На самом деле каштанов там было намного больше, они росли по обеим сторонам дороги ровными рядами, и нежный сладковатый аромат их цветов накрывал несколько ближайших кварталов. Я шла, любовалась ярким небом, отражающимся в витринах магазинов, и была невероятно, просто до неприличия, счастлива. Я несла это счастье в себе, боясь расплескать, представляла, как засияют глаза мужа, когда я расскажу ему долгожданную новость. Воображение рисовало маленького светловолосого карапуза и заполнившуюся жизнью детскую. Бесчисленные серебряные погремушки и всякие смешные мелочи. Крошечные чепчики и тонкие батистовые рубашки. И тут я увидела за одним из стекол голубое платье с изящным кружевным воротничком. Оно было совсем простым, даже простеньким, но почему-то показалось мне ужасно милым. И я зашла в магазин и купила его. Без примерки. Мне казалось, что оно символизирует мою новую жизнь, мирную, наполненную приятными семейными хлопотами и ожиданием чуда.