Игра не для всех. Варяжское море. Воин (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 38

Вот только теперь ему предстояло брать разграбленную славянскую крепость, чье воинство, безусловно, будет сражаться с викингами отчаянно и яростно, памятую об осеннем набеге. А для того, чтобы свеи вообще сумели взять бург, Флоки и усилил Хакана Фреем — но при этом поставил новоиспеченного родственника старшим над собственным хирдом. И пообещал Фрею всю добычу со второго, малого славянского городка! Его также решили брать на меч — а завладев обеими крепостями, сын Лудда беспрепятственно вернется домой. В отличие от хольда — Хакану было приказано встать лагерем в Выше и все лето дожидаться купцов с ромеем на борту. И лишь после того, как трэлля вновь схватят — желательно живьем — хирду предстояло возвращаться домой. Или же безрезультатно ждать до самой осени…

Поход не обещал быть ни славным, ни прибыльным — вовсе нет. Он грозил лишь большой кровью, многими смертями и потерянным временем… Также Хакана злило, что его попрекают прошлыми оплошностями — но разве мог он знать, что проклятый трэлль станет причиной их общих бед? Разве оставил бы он его в живых, знай наперед, от чьей руки падет Сверкер, и из-за кого руги решаться на морской бой?! Конечно, нет, но знать наперед он не мог!

И вот теперь Хакан смотрел на бескрайнюю водную гладь свинцово-серого цвета, на невысокие волны, на которых легко качало «Морской змей». Обдуваемый промозглым ветром, которого по молодости он не замечал, хольд смотрел вперед, одновременно проклиная и гаденыша Флоки, и хитреца-ромея, сумевшего прикинуться простачком, и собственную жадность. Добил бы его тогда Стуре, вот и весь сказ! Но Стуре уже давно кормит рыб, а ромей… Ну, если ромей действительно вернется, и если попадет живьем в руки Хакана, а не примет смерть в бою…

Хольд мрачно улыбнулся. Он не собирался плыть с бывшим трэллем домой, даже если и удастся его пленить — нет, не собирался! Хакан был уверен, что даже в случае большой удачи — не иначе как по великому расположению богов! — он не даст мелкому ублюдку радости поквитаться с убийцей отца. Ибо у него самого был личный интерес к ромею — уж очень хотелось старому викингу испробовать на ублюдке «кровавого орла»!

Глава 19

Пробуждаюсь резко, словно выныриваю из глубокого омута. Сон, в котором идущая по тонкой песчаной косе Оле лучисто улыбалась мне, протягивала ко мне руки, чтобы обнять, отпускает не сразу. Я проснулся потому, что какая-то сила сдерживала меня во сне, и тогда я последним, отчаянным рывком бросился к любимой, освободившись от незримых оков, и… Открыл глаза.

Первое, что я вижу — это невысокий, насквозь черный потолок над головой. Он освещен узким лучом света, бьющим сквозь небольшое оконце-«волчок», у самого основания крыши. Других источников света в жилище не имеется — и меня накрывает сильнейшее дежавю. Ведь все так и было именно в этом же срубе несколько месяцев тому назад, при первом моем пробуждении в мире «Варяжского моря» — разве что тогда меня разбудили крики напавших на Выши свеев и славян, не сумевших бежать из городка и оказавшихся в западне. Да еще помнится, звонил набатный колокол — отзвуки его «голоса» вспыли в памяти только что, хотя в тот раз я не заострял на них свое внимание.

Хорошо хоть, сейчас ничего не звонит…

И именно в эту же секунду я услышал частые, совсем немелодичные удары била.

Твою же ж…!

Так окончательно и не поверив в происходящее, я спешно облачаюсь в рубаху и порты (армейская закалка еще с первого погружения никуда не пропала!), после чего натягиваю через голову кольчугу и перепоясываю ее ремнем, на котором закреплена перевязь с мечом с одной стороны, и проушина, с вдетым в нее топором, с другой. Трофейный «сакс» с широким лезвием так же покоятся в ножнах на поясе. Подхватив прислоненный к стене щит и два коротких копья-сулицы, я выскочил во двор, лихорадочно перебирая в уме варианты, кто же мог напасть на Выши сейчас?

…Мы прибыли в разграбленный Сверкером городок неделю назад. Приятные воспоминания… Как же напряженно тогда вглядывались мои «сестры» вперед, пытаясь разглядеть возвышающуюся на холме дозорную башню — и как счастливо завизжала проказница Весея, наконец-то ее увидев! Рыжая бестия доставляла немало проблем этой зимой — например, спорами с другими сестрами, порой кончающимися далеко не милыми и не детскими шалостями — навозом, подложенным в поршни или обрезанными ночью косами Златы. Мне тогда едва удалось удержать ситуацию от настоящего кровопролития! Симпатичная и очень бойкая, подвижная, она обращала на себя внимание парней из дружины, и была не прочь позаигрывать, порой на грани самых откровенных намеков. Правда, сама девушка не воспринимала их всерьез — покуда Евстафий, воспринявший эти намеки буквально, не попытался добиться своего. Что же, он добился — удара колена по яйцам, после чего, взъярившись, попытался взять девку силой. Последняя подняла страшный визг, на крик прибежали другие дружинники, и наш соратник о-о-о-чень крепко огреб, получив дополнительное внушение уже лично от меня. Внушение, после которого за повторный проступок к ногам привязывают камень, да отправляют на дно речки или моря — как пойдет. Но после досталось и Весее — девку секли тонкими ивовыми прутьями все названные сестры, и бестия после неделю не могла сидеть на своей крепенькой кругленькой попе… Короче, с ней было не соскучиться! И хотя порка отбила у девчонки всякое желание заигрывать и намекать на то, чего сама делать не собиралась, перед самым отплытием Весея неожиданно меня поцеловала.

Я тогда как раз таскал дрова в баню, затопить на дорожку, как тут в пока еще не нагретое помещение зашла девушка — мол, березовые веники принесла… А потом рыженькая неожиданно стремительно приблизилась ко мне и крепко-крепко обхватив за шею, впилась мягкими, пухленькими губками в мои губы.

Каким же усилием воли я тогда сдержался, чтобы не завалить девчонку на полатях! Ее крепкое, упругое тело очень хорошо чувствовалось сквозь рубаху, и от ее прикосновения, от ее жара меня буквально повело! В горле тогда мгновенно пересохло, в голову полезли совершенно дурные мысли, а поймав взгляд оторвавшейся от моих губ Весеи, я с удивлением для себя отметил, как же на самом деле она хороша! Тонкое лицо, правильные черты, высокий чистый лоб и огромные, зеленёщие глаза, обрамленные красиво изогнутыми бровками — я как-то привык в ней видеть полуребенка, а тогда просто не мог оторвать от нее взгляд! Девушка же принялась сбивчиво признаваться, что влюбилась меня в тот миг, когда я заступился за сестер перед Горыней, и что со Златкой ругалась и мстила ей именно за то, что я выделял ее среди других девушек. И с дружинниками заигрывала потому, что пыталась обратить на себя мое внимание… Это все звучало так по детски мило и наивно, что у меня защемило сердце — зато отступил любовный жар. Чуть отстранив девушку, я мягко погладил ее по шелковистым волосам и честно признался, что люблю я другую, что не могу ей изменить — это будет бесчестно и по отношению к жене, и по отношению к самой Весее, коей я не смогу дать честного супружества. Одним словом, как смог, поговорил с ней, объяснил ситуацию — и хотя после девчонка выскочила от меня в слезах, душащих ее и от обиды, и от разочарования, и от стыда, после, в плавании, она вела себя все так же непосредственно и озорно, как обычно. А вот я нет да нет, да останавливал взгляд на точеной фигурке рыженькой, с невольной тоской думая о том, что придется провести в этой реальности несколько лет совсем одному…

А тогда Весея первой разглядела дозорную башню Выши — и она не ошиблась. Все мужчины на кнорре приналегли на весла, после чего судно еще более бойко пошло вперед; впрочем, несмотря на радость славянок и общий эмоциональный подъем, встретили нас далеко не столь радушно, как многие на то надеялись.