Последняя надежда (ЛП) - Клэр Джессика - Страница 27

– Достаточно хорошо, – говорит Мендоза. – Просто поторопись... сделать это. Я уже потерял слишком много крови, – его слова неразборчиво доносятся из-за пояса, а сонный взгляд говорит мне, что он скоро и потеряет сознание.

Мне нужно провернуть это дерьмо поскорее.

Кивнув себе, я вытаскиваю нож из огня. И тут же понимаю, что это ошибка – ручка раскалена докрасна, и я шиплю от боли, бросая ее обратно в угли. Чувствую, как у меня пальцы немедленно покрываются волдырями, но нет времени думать об этом. Глупо, Ава. Глупо. Сморгнув слезы боли, засовываю руку за рукав и снова хватаюсь за нож.

– Я иду, – говорю я ему, снова чувствуя себя глупо. – Не то, чтобы кто-то еще пришел бы за тобой с горячим ножом. С другой стороны, кажется, у тебя столько же врагов, сколько и у меня.

Раф не смеется, но от разговоров мне становится легче, поэтому я продолжаю бормотать, стягивая с него пропитанную кровью рубашку.

– Не знаю, как вам объяснить, мистер Мендоза, но мне кажется, дарвинизм пытается исключить вас из генофонда.

Рана выглядит ужасно. Она глубокая, и медленно кровоточит тонкой струйкой густой темной крови. Не похоже, что это жизненно важно, но я не врач. Я долбаная модель рук. Пока разглядываю рану, рядом жужжит муха.

Порядок. Время прижигать.

Глубоко вдохнув, я даже не считаю до трех и прижимаю раскаленное лезвие к его ране. Шипение кожи, как жареное яйцо, ударяет в воздух вместе с запахом горящей плоти. Я подавляю приступ рвоты, нажимая на лезвие сильнее, потому что не знаю, как это дерьмо работает. Не знаю, сколько времени мне нужно, чтобы прижечь рану, или даже делаю ли я это правильно.

Мендоза обмякает. Он даже не кричал, что довольно круто с его стороны. Я убираю нож и изучаю рану. Там, где я надавливала ножом, остается большая отметина, покрытая волдырями, но рана с одной стороны рваная, а нож у меня крошечный.

– Думаю, мне придется прижечь дважды. Мне очень жаль. Этот нож, он такой маленький.

Мужчина не отвечает.

У меня в сердце стучит паника, и я засовываю крошечный нож обратно в угли костра, наклоняясь над Мендозой.

– Раф?

Он еще дышит. Значит, он потерял сознание либо от потери крови, либо от боли. Или от того и другого. Что ж, это облегчает ему задачу. Закончив нагревать нож, я снова прижимаю его к ране, но на этот раз лишь слегка поморщившись, когда он прижигает его плоть. Кожа покрыта волдырями и пурпуром, но рана запечатана. Я снимаю рубашку и смачиваю чистый уголок, смывая кровь и грязь с остальной части его кожи. Когда его спина очищена, я переворачиваю мужчину на бок, осматриваю его глаз и снимаю бинты. Выглядит ужасно, намного хуже, чем раньше, и это беспокоит меня. У нас нет антибиотиков, но есть очистители воды, по крайней мере, теперь я могу вымыть его чистой водой.

Пока Раф спит, следующие несколько часов я занимаюсь делами в лагере. Либо так, либо сойти с ума от беспокойства. Я поддерживаю огонь и набираю дров каждый раз, когда выхожу на улицу. Если дрова мокрые, складываю их в кучу по другую сторону костра, надеясь, что тепло высушит их еще больше. Наливаю еще воды, пользуясь таблетками, промываю Рафу глаз и перевязываю его. Я промываю и другие его раны, так как он весь в царапинах. Убираю пещеру, собираю свежие листья для постели и вещи, которые выглядят полезными. Нахожу крепкую лозу, свисающую с дерева, и убеждаюсь, что это не змея, приношу ее с собой. Так как я работаю медленно, добываю больше виноградных лоз, затрачивая на это добрый час или два, и заплетаю мои находки вместе, чтобы сделать импровизированную веревку.

Также нахожу палку, из которой можно сделать приличное копье, и делаю еще несколько таких. В джунглях никогда не бывает слишком много оружия, а я все время вижу диких животных. Скоро наступит ночь, и огонь не удержит решительного хищника.

А значит, мне нужно избавиться от тела.

Это занимает большую часть дня. Я держу Афонсо лицом вниз, чтобы не видеть, что произошло. Раф сказал, что это нехорошо, и я доверяю ему. Обвязываю веревку вокруг его руки и своего туловища, как упряжь, чтобы тащить его через джунгли, но он слишком тяжелый, поэтому я не могу убрать его так далеко, как хочу. Мне приходится довольствоваться тем, что я позволяю телу соскользнуть со скалистого обрыва в заросли джунглей. Достаточно хорошо. Я отдаю честь телу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Я не буду скучать по тебе, Афонсо.

Раф просыпается на закате, когда я подбрасываю в огонь еще одно влажное шипящее полено. Мужчина стонет и ругается по-испански.

Я немедленно подхожу к нему, прихватив с собой бутылку воды.

– Как ты себя чувствуешь?

Мне хочется расцеловать его разбитое лицо за то, что он вернулся в мир живых, потому что не знаю, что бы я делала, если бы он заснул, и больше никогда не проснулся.

– Черта с два, – говорит он, пытаясь сесть.

– Не тревожь спину, если можешь, – говорю я, кладя руку ему на плечо. – Дай ей время зажить. Сегодня мы никуда не пойдем.

Кивнув, он снова ложится на бок и касается бинтов на лице.

– Глаз тоже чувствует себя ужасно.

– Я промыла его, пока ты был в отключке, – говорю я ему. – Извини, если я сделала хуже.

– Так плохо?

– Скажем так: с таким взглядом ты не выиграешь ни одного конкурса красоты.

Он кивает.

Я передаю ему бутылку с водой.

Мужчина делает маленький глоток и пытается вернуть ее мне.

– Выпей все, – говорю я ему. – Тебе нужно восстановить кровь, которую ты потерял, а я пила воду весь день. Речная вода, но эй. Сегодня было не слишком много дождя, а это значит, древесина суше, чем обычно, поэтому я набрала прилично.

– Я должен встать и избавиться от тела.

– Позаботилась, – говорю я ему, чувствуя немного гордости от удивления на его лице. – Знаешь, я не совсем беспомощна.

– Вообще-то, я думаю, что ты великолепна. Как рука?

Тупо прихорашиваюсь под этими словами и забираю у него бутылку с водой, когда он заканчивает пить, а затем предлагаю ему фрукт.

– На самом деле, не так больно.

Он хрюкает, как я полагаю, от счастья.

– Не уверена, стоит ли нам выкинуть змею или съесть ее. Как ты думаешь, сколько мы еще пробудем... здесь?

Он приподнимается на локте.

– Мы должны съесть мясо, пока оно не испортилось. А завтра пойдем вверх по реке. Посмотрим, сможем ли мы найти кого-то еще.

Кивнув, я разламываю приготовленную змею пополам и предлагаю ему часть. Мы оба давимся, а потом снова становится тихо. Предполагаю, Мендоза не в настроении разговаривать с отключкой, прижженными ранами и всем остальным, но я отчаянно нуждаюсь в разговоре после дня, проведенного в собственной голове.

– Итак, – весело говорю я. – Хочешь сыграть еще один раунд нашей игры?

Он проводит рукой по лицу и сгибает локоть, чтобы подложить под голову подушку.

– Наверное, – у него усталый голос.

– Хорошо, я начну.

Я ворошу костер, обдумывая, о чем нам поговорить. Ничего сексуального, потому что меньше всего нам нужно напряжение в лагере. Мы слишком устали, а Мендоза потерял слишком много крови. Я ужасна, и у меня ужасно выглядят руки. Они покрыты рубцами от насекомых. Волдыри опухли и потемнели на трех моих пальцах, а один лопнул раньше, что означает уродливые струпья. Царапины, ногти ободраны, а мизинец раздут и ужасен. Мои дни модели рук закончились, по крайней мере, на следующий год или два. Даже малейшее несовершенство может стоить мне работы. Однажды я потеряла работу, потому что им не понравилось, как выглядели мои ногти.

Эти мысли заставляют меня думать о Розе. А это легкая тема. Я поджимаю под себя ноги и придвигаюсь ближе к огню.

– Когда я училась в третьем классе, я переехала в новую школу, – говорю я Мендозе. – Тогда у меня были не такие странные каштановые волосы, а светлые. Я была очень белокурой и бледной. Я переехала в Калифорнию, и никого не знала. А дети плохо относятся к новым людям, понимаешь? Во всяком случае, тогда мои глаза – гетерохромия – действительно выделялись. Дети дразнили меня и обзывали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})