Дженни Герхардт - Драйзер Теодор - Страница 42

— Разве ты не понимала, что в конце концов все должно выйти наружу? — спросил он наконец. — Не могла же ты думать, что вот так и вырастишь ее. Почему ты сразу не сказала мне правду? Тогда я отнесся бы к этому очень спокойно.

— Знаю, — сказала Дженни. — Но я хотела сделать лучше для нее.

— Где она теперь?

Дженни объяснила.

Вопросы Лестера так не вязались с его тоном и выражением лица, что Дженни совсем растерялась. Она еще раз попробовала все объяснить, однако Лестер уразумел только одно: Дженни сделала глупость, но она отнюдь не хитрила, — это было так явно, что, будь Лестер в другом положении, он от души пожалел бы ее. Но теперь мысль о Брэндере не выходила у него из головы, и он снова вернулся к этому.

— Так ты говоришь, твоя мать стирала на него. Как же случилось, что ты с ним сошлась?

Дженни до сих пор терпеливо переносила мучительный допрос, но тут она вздрогнула, как от удара. Лестер задел незажившее воспоминание о самой горькой и трудной поре ее жизни. Его последний вопрос, как видно, требовал полной откровенности.

— Я ведь была еще девчонка, Лестер, — печально сказала она. — Мне было только восемнадцать лет. Я ничего не знала. Я ходила к нему в отель и брала у него белье в стирку, а потом относила.

Она умолкла, но, видя, что он пододвинул стул и уселся с явным намерением выслушать длинный и подробный рассказ, она снова заговорила.

— Мы так нуждались тогда. Он часто давал мне деньги для мамы. Я не знала…

Она опять умолкла; Лестер, видя, что она не в силах связно обо всем рассказать, снова начал задавать ей вопросы, и постепенно невеселая история стала ему ясна. Брэндер собирался жениться на ней. Он писал ей, должен был вызвать ее к себе, но не успел: помешала внезапная смерть.

Исповедь была окончена. Долгих пять минут прошло в молчании; Лестер, опершись на камин, смотрел в одну точку, а Дженни ждала, не зная, что будет дальше, и не пытаясь сказать хоть слово в свою защиту. Громко тикали часы. На застывшем лице Лестера нельзя было прочесть ни его чувств, ни мыслей. Теперь он был совершенно спокоен и невозмутим и обдумывал, как поступить дальше. Дженни стояла перед ним, точно преступница на суде, Он — воплощенная праведность, нравственность, чистота сердечная — занимал место судьи. Итак, надо вынести приговор, решить ее дальнейшую судьбу.

Что и говорить, скверное дело — грязная история, в которой не годится быть замешанным человеку с положением и богатством Лестера. Этот ребенок делает его отношения с Дженни просто невозможными… И все же Лестер еще не мог ничего сказать. Часы на камине звонко пробили три; Лестер обернулся и вспомнил о Дженни, — бледная, растерянная, она все еще неподвижно стояла перед ним.

— Иди ложись, — вымолвил он наконец и снова задумался над своей нелегкой задачей.

Но Дженни не тронулась с места; она стояла и смотрела на него широко раскрытыми остановившимися глазами, готовая каждую минуту услышать приговор. Но она ждала напрасно. После долгих размышлений Лестер встал и пошел к вешалке.

— Иди ложись, — повторил он холодно. — Я ухожу.

Дженни невольно шагнула к нему, — даже в эту страшную минуту ей хотелось быть чем-нибудь ему полезной, — но Лестер не заметил ее движения. Он вышел, не удостоив ее больше ни словом.

Она смотрела ему вслед и слушала его удаляющиеся шаги на лестнице с таким чувством, словно ей вынесен смертный приговор и уже раздается похоронный звон над могилой. Что же она наделала? И что сделает теперь Лестер? Глубокое отчаяние овладело ею, и, когда внизу хлопнула дверь, она в тоске и безнадежности заломила руки.

«Ушел! — подумала она. — Ушел!»

В окнах забрезжил поздний рассвет, а Дженни все сидела и предавалась горьким мыслям; ее положение было слишком серьезно, чтобы она могла дать волю слезам.

Глава XXX

Угрюмый, всегда так логично рассуждавший Лестер на самом деле был далеко не уверен в том, что ему предпринять. Он сильно расстроился, однако не мог бы точно определить, что его возмущает. Разумеется, существование ребенка значительно осложняло дело. К чему это живое свидетельство былых прегрешений Дженни? Впрочем, Лестер тут же признал, что, если бы действительно захотел, давно мог бы выведать у Дженни все ее прошлое. Она, конечно, не стала бы лгать. Он мог спросить ее в самом начале. Он этого не сделал, а теперь слишком поздно. Ясно одно: о том, чтобы жениться на Дженни, нечего и думать. При его положении в обществе это исключено. Лучший выход — обеспечить Дженни материально и расстаться с ней. Когда он ехал к себе в отель, решение это было принято, хотя он и не собирался осуществлять его немедленно.

В подобного рода случаях куда легче рассуждать, чем действовать. Время укрепляет наши привычки, желания и чувства, а Дженни была для Лестера не только привычкой. За четыре года непрерывного общения он так хорошо узнал ее и себя, что не видел возможности расстаться с ней легко и быстро. Это было бы слишком больно. Он мог допускать такую мысль днем, в сутолоке своей конторы, но не по вечерам, когда оставался один. Он открыл в себе способность тосковать, и это смущало его.

Тревожили его в эти дни и рассуждения Дженни, будто совместная жизнь с ним и с матерью могла бы повредить Весте. Как она до этого додумалась? Ведь он занимает куда более завидное общественное положение, чем она. Но потом он отчасти понял ее точку зрения. Дженни в то время не знала, кто он и какую судьбу он ей готовит. Он мог очень скоро бросить ее. В предвидении этого она хотела оградить своего ребенка от опасности. Это не так уж плохо. И еще ему хотелось узнать, как выглядит эта девочка. Дочь сенатора Брэндера — это могло быть интересно. Он был блестящим человеком, а Дженни — прелестная женщина. Эта мысль вызвала в Лестере и раздражение и любопытство. То ему казалось, что нужно вернуться к Дженни и увидеть девочку — это в конце концов его право! — то он колебался, вспоминая, как принял известие о ее существовании. Он снова уверял себя, что нужно поставить точку, и этот внутренний спор длился до бесконечности.

На самом деле он был не в силах расстаться с Дженни. За эти годы она стала ему необходима. Был ли у него когда-нибудь такой близкий человек? Мать любит его, но в этой любви преобладает честолюбие. Отец — что ж, отец мужчина, как и он сам. Сестрам не до него, у каждой своя жизнь; Роберт всегда был ему чужим. С Дженни он впервые узнал, что такое настоящее счастье, настоящая близость. Она нужна ему — с каждым часом, проведенным вдали от нее, он все сильнее ощущал это. Наконец он решил поговорить с нею начистоту и найти какой-нибудь выход. Пусть возьмет дочку к себе и заботится о ней. Дженни должна понять, что рано или поздно он уйдет от нее. Нужно внушить ей, что сейчас многое в их отношениях изменилось, хотя это и не означает немедленного разрыва. В тот же вечер он поехал к себе на квартиру. Дженни услышала, как он отворил дверь, и сердце у нее тревожно забилось. Взяв себя в руки, она вышла из своей комнаты встретить его.

— Насколько я понимаю, нужно поступить так, — начал Лестер со свойственной ему прямотой. — Привези свою дочь сюда и пусть живет с тобой. Нет смысла оставлять ее у чужих людей.

— Хорошо, Лестер, — покорно ответила Дженни. — Мне всегда этого хотелось.

— А раз так, нечего и откладывать. — Он достал из кармана вечернюю газету и прошел к окну. Потом обернулся. — Нам нужно договориться, Дженни. Я понимаю, как это произошло. Я допустил большую оплошность, что не расспросил тебя вовремя, не заставил все рассказать. А ты напрасно молчала, даже если и не хотела, чтобы я вошел в жизнь твоего ребенка. Тебе следовало понять, что такую вещь все равно не скроешь. Впрочем, теперь это не важно. Я хочу сказать другое: при таких отношениях, как у нас, нельзя иметь друг от друга тайн. Я думал, что мы во всем доверяем друг другу. А теперь я не знаю, смогу ли когда-нибудь упрочить наши отношения. Очень уж все запуталось. Очень уж много оснований для пересудов и сплетен.