Разбитые сердца (ЛП) - Гувер Колин - Страница 47

Когда родился ты, родилась и твоя мать.

Покуда ты живешь, будет жить и она.

— Рейк Беннет.

30.08.06

«Исчезла»

Я встретил твою мать, когда она стояла на пляже,

погрузив ступни в песок.

Я жалею, что не упал на колени, чтобы собрать горсть песчинок

в ладони.

Я думаю, ступала ли ее нога туда, с чем мы соприкасаемся,

Или каждую песчинку, которой она касалась,

уже смыло обратно в море?

— Рейк Беннет.

16.07.07

Дорогой Шон,

Каждый ребенок однажды жаждет найти себе новое место.

Я решил, что первым твоим домом станет лодка, но теперь задумываюсь:

Эта лодка — дом, из которого ты сбежишь?

Если так,

беру вину за эту грубую ошибку на себя.

Потому что когда человек говорит: «Я возвращаюсь домой»,

он должен направляться к морю.

— Рейк Беннет.

03.01.08

В пакете не меньше двадцати стихотворений. Только несколько из них адресованы Самсону. Но судя по целостной картине от записок, у меня возникает впечатление, что Самсон говорил мне правду о своем отце. Рейк жил на воде, но Самсон умолчал о том, что жил там вместе с ним.

Глава 27

— Бейя Грим?

Я едва не вскакиваю со стула. Отец тоже встает, но я не хочу, чтобы он шел со мной повидаться с Самсоном.

— Тебе незачем идти.

— Я не пущу тебя туда одну, — констатирует он, будто это не подлежит обсуждению.

— Папа, пожалуйста. — Сомневаюсь, что Самсон захочет быть честным со мной, если мой отец будет сидеть напротив. — Прошу.

Он напряженно кивает.

— Подожду в машине.

— Спасибо.

Я иду за охранником, который ведет меня в большое открытое помещение. В нем стоят несколько столов, и почти все их занимают люди, пришедшие навестить других заключенных.

Выглядит угнетающе. Но не настолько, как я ожидала. Я думала, что буду сидеть по другую сторону стекла и не смогу к нему прикоснуться.

Я сразу ищу Самсона взглядом и вижу, что он сидит один за столом в другой стороне комнаты. На нем темно-синяя роба. При виде него в чем-то, кроме привычных пляжных шортов, все происходящее начинает казаться мне более реальным.

Подняв наконец взгляд и увидев меня, он тотчас встает. Не знаю, почему я ожидала, что его руки будут закованы в наручники, но испытываю облегчение, увидев, что это не так. Бросаюсь к нему и падаю прямо в его объятья. Он крепко прижимает меня к себе.

— Мне жаль, — говорит он.

— Я знаю.

С минуту он обнимает меня, но я не хочу, чтобы у него были неприятности, поэтому мы отстраняемся, и я сажусь напротив него. Стол очень маленький, и мы сидим недалеко, но кажется, будто между нами весь мир.

Он берет мою руку в ладони и кладет их на стол.

— Я должен тебе много объяснений. С чего ты хочешь, чтобы я начал?

— С чего угодно.

Он немного раздумывает о том, с чего начать. Я подношу вторую руку к его рукам, и наши ладони в сплетении лежат на столе.

— Все, что я рассказал тебе о матери — правда. Ее звали Изабель. Мне было пять лет, когда она погибла, и хотя я плохо помню свою жизнь до ее смерти, знаю, что она резко изменилась, когда мамы не стало. Рейк — мой отец, об этом я умолчал. После смерти мамы он был сам не свой, если не уходил в море. Словно для него немыслимо находиться там, где не было ее. Поэтому он забрал меня из школы, и мы несколько лет прожили на его лодке. Такой была моя жизнь, пока Дарья не забрала его у меня.

— Вот что ты имел в виду, когда сказал, что Дарья разбила тебе сердце?

Он кивает.

— Где ты был, когда налетел ураган?

Самсон напрягает челюсти, будто не хочет возрождать это воспоминание. Отвечая, он смотрит на наши руки.

— Отец отвел меня в церковь. Там укрылись многие жители, но он отказался остаться со мной. Хотел убедиться, что лодка надежно привязана, потому что в ней была вся наша жизнь. Он сказал, что вернется до темноты, но с тех пор я больше никогда его не видел. — Самсон снова смотрит мне в глаза. — Я хотел остаться на полуострове, но после урагана на нем ничего не осталось. Тринадцатилетнему ребенку там было сложно спрятаться, а тем более выжить, и мне пришлось уехать. Я знал, что если скажу кому-нибудь, что мой отец пропал, то меня определят в интернат, поэтому следующие несколько лет я старался оставаться невидимым. В итоге я стал работать с другом в Галвестоне, берясь за случайную работу, например, косил лужайки. Того самого парня мы и встретили в ресторане. Мы были юны и маялись дурью. В итоге нам это аукнулось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А что за обвинение в поджоге?

— По сути, не моя вина. У владельца в доме была дерьмово сделана проводка, но если бы я той ночью не влез в дом и не включил свет, он бы не загорелся. Поэтому формально в этом виноват я. — Самсон переплетает наши пальцы. — Как только я узнал, что выдан еще один ордер на мой арест, я решил сначала вернуться сюда в последний раз, а потом прийти с повинной. Сам не знаю, что я рассчитывал здесь найти: облегчение или своего отца, но в итоге нашел и то, и другое. А еще встретил тебя и не захотел уезжать. — Он проводит пальцем по моей ладони. — Я знал, что надолго попаду в тюрьму, и пытался растянуть время до твоего отъезда. — Он вздыхает. — Что еще ты хочешь знать?

— Откуда ты узнал код от сигнализации?

— Хозяин использовал номер дома в качестве кода. Самый простой пароль.

Мне сложно его осуждать, потому что это было бы редкостным лицемерием с моей стороны. Напротив, меня восхищают его навыки выживания.

— А что насчет Военно-воздушной академии? Что-то из этого было правдой?

Он опускает взгляд, не в силах смотреть мне в глаза, и мотает головой.

— Я хотел отправиться в Военно-воздушную академию. Таков был мой план, пока я все не просрал. Но кое о чем я солгал. Например, о том, что это семейная традиция. Многое из того, что я говорил, неправда. Но мне нужно было оправдать свое пребывание в этом доме ложью, которую я не хотел тебе говорить. Поэтому я не отвечал на твои вопросы. Мне не хотелось врать тебе. Или кому-то еще. Просто...

— У тебя не было выбора, — говорю я, закончив его мысль. Я понимаю. Сама всю жизнь это испытывала. — Ты сам говорил, что плохие поступки мы совершаем из-за силы или из-за слабости. Ты врал, не потому что был слабым, Самсон.

Он делает медленный вдох, будто боится того, что я скажу дальше. Вся его выдержка рассеивается, когда он смотрит мне в глаза. И от его взгляда, кажется, будто стены начинают сжиматься вокруг меня.

— Вчера по телефону ты сказала, что не поедешь в Пенсильванию.

Это не вопрос, но он явно ждет моего ответа.

— Я не могу тебя бросить.

Он мотает головой и убирает руки. Проводит ладонями по лицу, будто недоволен мной, но потом сжимает мои ладони еще сильнее.

— Ты пойдешь в колледж, Бейя. Это мои проблемы, и не тебе их решать.

— Твои проблемы? Самсон, твои поступки не так уж ужасны. Ты был ребенком, который в одиночку рос на улице. Как тебе было встать на ноги, когда ты впервые вышел из тюрьмы? Я уверена, если объяснишь, почему начался пожар и почему ты нарушил условия досрочного освобождения, они поймут.

— Суду неважно, почему я нарушил закон, важно лишь, что нарушил.

— А должно быть важно.

— Не имеет значения, насколько несовершенна система, Бейя. Мы с тобой не изменим ее за одну ночь. Мне светит несколько лет, и ни ты, ни я, ничего не можем с этим поделать, так что тебе незачем оставаться в Техасе.

— Ты — веская причина. Как я буду навещать тебя, если уеду в Пенсильванию?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я не хочу, чтобы ты меня навещала. Я хочу, чтобы ты отправилась в колледж.

— Я могу пойти в местный колледж.

Он смеется, но в его смехе не слышно веселья. Это раздраженный смех.

— Почему ты такая упрямая? Таков был наш план все лето: наши пути разойдутся, когда ты уедешь учиться.