Между двумя мирами (СИ) - "shellina" - Страница 36

— Да, шведы Дальберга здесь вволю повеселились, — я привстал на стременах и огляделся. — Едем в замок. Он по своей площади способен принять армия втрое больше нашей. Заодно осмотримся. Я хочу укрепить замок, сделав его приграничной крепостью. И разместить здесь постоянный гарнизон. А вообще город удачно расположен для торговли между нами и иноземцами.

Почему мы поехали в Брест, вместо того, чтобы напрямик направляться к Варшаве? Все просто, я хотел, чтобы граница проходила здесь. От Данцига до Ужгорода через Ольштын, Гродно, Белосток, Брест, Пшемысль и на Подольск. Как, мечтающий захапать все остальное, Леопольд будет осуществлять собственный процесс непосредственного захвата территорий — меня мало волновало. Планку для себя, чтобы наказать поляков и убрать с карт Литовское княжество я поднял, и падать ниже не собирался. А вот со шведами я Леопольду даже помогу, чем смогу. Смогу, правда, не слишком многим, мне еще границы укреплять и с теми же шведами в Финляндии воевать, да и Варшава — это не брошенный на произвол судьбы Брест, как бы она нам как кость поперек глотки не встала. А попасть в Варшаву я должен, чтобы все точки в этой истории расставить.

— Понятовский в Варшаве окопался, государь, Петр Алексеевич, — ко мне подъехал Репнин, которого я теперь видел крайне редко. Он был постоянно занят и, вместе с тем практически незаменим. Но я ему в помощники и ученики навязал того парня Голицкого, который с Митькой едва не угробился во время засады людей Понятовского. Вроде бы парень сообразительный, горячий только, но Юра, посмеиваясь, сказал, что этот недостаток с возрастом пройдет. Но Понятовский, сука! Понял, поди, что натворил, теперь прячется как проститутка от жены постоянного клиента. Ну ничего, так даже лучше, зато все те, кого я просто страстно хочу видеть, в одном месте окопались. Хоть не бегать за ними по всей Польше. А поляки здорово струхнули, когда поняли, что Фридрих-Вильгельм не придет. Похоже, на пруссаков большие надежды возлагали, и, надо сказать, не зря. Кто ж знал, что все так кардинально изменится и сейчас бывшие почти союзники будут мечтать ухватить свой кусок, да побогаче.

Под копытами глухо застучало покрытие моста, ведущего в сам замок, располагавшийся на острове. Я задрал голову, разглядывая крепостные стены, а затем, когда через распахнутые ворота мы въехали во внутренний двор и сами замковые постройки, расположенные, если верить легендам на капище Велеса.

— Как холодно, — пожаловалась Филиппа, закутавшись в соболиную шубу и пряча руки в муфту из шкурок этого же зверька.

— Я предупреждал, ваше высочество, что это глупая затея, — проворчал граф Румянцев, выглядывая из окна кареты. Они подъезжали к Бресту, где, согласно последним известиям, расположился император Петр со своей армией.

— Возможно, — задумчиво ответила Филиппа, глядя в окно со своей стороны. — Чем дальше мы продвигаемся на восток, тем тягостнее картину я вижу. Почему так, граф?

— Здесь не так давно была война, ваше высочество. При этом война была несправедливая по отношению к жителям этих краев, она их не касалась, но так решили ее правители — отдать эту землю на растерзание двух армий. А сейчас война пришла вновь, а она несет с собой только разорение, эпидемии и смерть, — Румянцев покачал головой. — К счастью, с армией находится сам государь, и это делает положение местных жителей не таким безрадостным, если бы здесь собрались только его генералы.

— Почему? — Филиппа решительно задернула шторку, чтобы не видеть мрачный пейзаж.

— Потому что при государе не допустятся зверства. Иначе получится, что это он их допускает. А это может неправильно истолковаться уже на нашей родине. Давно ли Стенька Разин шалил? Вот то-то и оно. Ничего, скоро приедем, вот только, ваше высочество, вы сами будете объяснять государю-императору, почему вы вообще оказались здесь, практически на линии фронта, да еще и почти без сопровождения.

Филиппа сжала губы. Ничего, она объяснит, а потом, скорее всего, поедет обратно. У нее не впервые случится разрыв помолвки. Ничего, тот она пережила, хоть и слез было пролито немеряно. Филипп ей действительно нравился. Все вокруг шутили про то, как прекрасно это звучит Филипп и Филиппа. Она даже со всей непосредственностью юности думала, что любит его, и что не переживет разрыва. Ничего, пережила, и, хотя ей всего шестнадцать лет, прекрасно понимает, что и этот разрыв переживет. Просто она не могла поступить иначе. Петр спас ее от бесчестья, и, возможно, даже от гибели, потому что про графа де Сада ходили разные слухи. Предупредить его о полноценном предательстве Франции и Австрии — это то малое, чем она может ему отплатить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Когда она просила графа Румянцева отвезти ее к императору, то совершенно не думала об опасности, которая может ей грозить. Она вообще ни о чем не думала, кроме как о том, чтобы сделать хоть что-то хорошее перед расставанием. А потом можно спокойно ехать в свой дворец в Баньоле и проживать там свою жизнь, оставаясь навсегда незамужней. Кто знает, может быть когда-нибудь и ее назовут Великой Мадмуазелью, как Анну де Монпасье. Конечно, в отличие от герцогини, Филиппа понимает разницу между тем, что хорошо и правильно, и тем, что совсем неправильно, так что, возможно, не наделает таких же глупостей, как в свое время мятежная Анна. Но одну глупость она все же совершит, она лично передаст императору Петру о предательстве, и лично вернет ему тяжелое фамильное обручальное кольцо, которое надел ей на палец граф Румянцев на церемонии обручения, где он замещал Петра по специальной доверенности.

В тот вечер в посольстве она умоляла графа отвезти ее к жениху, на что взбешенный граф резко бросил.

— Да как вы не понимаете, ваше высочество, что этим безумным поступком, вы ставите ваш будущий брак под угрозу?

— Граф, это вы не понимаете, — Филиппа поднялась из кресла и поставила бокал с вином на столик. — Те сведения, которые я должна передать… Их сложно доверить бумаге, еще сложнее гонцу, но, в любом случае: узнает ли о них император Петр заранее, или столкнется с последствиями… — она запнулась. — Я боюсь, что о свадьбе не будет уже идти речи. А так, я хотя бы поступлю правильно.

Румянцев долго смотрел на стоящую перед ним совсем юную девушку. Она была бледна, но стояла прямо и сжимала кулаки. По блестевшим глазам было заметно, что только чувство гордости и собственного достоинства не дает этой девчушке разрыдаться. И тогда он сдался.

— Ну, хорошо, я посмотрю, что можно сделать, — неохотно ответил он Филиппе. Та сдержанно кивнула.

— Тогда я пойду собираться, путь предстоит неблизкий.

— Не забудьте взять с собой теплые вещи, которые государь, Петр Алексеевич прислал вам в качестве подарков на обручение.

Ее матери и королю Людовику скормили совершенно дурацкую историю о том, что по русской традиции невеста царя должна совершить вояж по святым местам, на богомолье. И что по традиции эта поездка должна занять несколько месяцев. Православных церквей, монастырей и значимых мест в Европе было не так чтобы много, поэтому поездка предстояла дальняя. Филиппа также объявила, что во время этого «богомолья» она крестится в самой понравившейся ей церкви, и, приняв православие, будет совершенно готова к замужеству.

И лишь герцогиня Орлеанская удивленно приподняла брови, услышав всю эту чушь, но, встретившись взглядом с Румянцевым и что-то по взгляду графа поняв, промолчала, за что Филиппа была ей благодарна.

Вечером перед отъездом, Елизавета пришла в комнаты Филиппы. Одним взглядом выгнав служанку, она взяла щетку и принялась расчесывать иссиня-черные блестящие пряди, отделяя по одной. Волосы были все еще влажные после ванны, которую Филиппа принимала просто неприлично часто, но ничего не могла с собой поделать, чтобы часто не мыться, как предписывали традиции. Наверное, Петр не зря назвал ее когда-то русалкой. Елизавета молчала, просто расчесывала ее волосы, а затем заплела косу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— По старинным русским обычаям распускать волосы имели право только замужние дамы. Девушка должна была носить косу, которую ее муж распустит в первую брачную ночь, перед тем как сделает ее своей, — Елизавета встретила взгляд Филиппы в зеркале. — Я даже и не знаю, к счастью или нет, но старинные русские обычаи канули в Лету еще при моем деде великом царе Алексее Михайловиче. Но вот именно этот обычай я бы оставила, ведь он красив и очень символичен.