Жена по заказу - Драбкина Алла - Страница 50

– Манон!

И я, наконец, увидел Манон (Машку).

– Да, мои золотые, – зачастила Манон, – вы разве уже решили? А что скажет Люсьена? Ее еще нет?

– Будет, куда денется, – грубо заржал красный пиджак.

Потом они заказывали еду и напитки, а я смотрел в меню и, как счетная машина, быстро-быстро суммировал, какие денежки потребны нынче на красивую жизнь. Заодно и себе выбирал не то, что люблю, а то, что подороже, потому что возможность спокойно здесь находиться зависела от приязни халдеев.

Зазвучали вдруг голоса инструментов. Я имел право обернуться и обернулся. Объекты пили коньяк, бутылка с шампанским ждала своего часа в ведерке.

Появилась Люсьена. Я увидел ее уже тогда, когда она подошла к столику Громова.

– Хелло, Люсьена! Как ты сегодня классно выглядишь! На тысячу долларов.

– Нелли, дорогуша, ты ничуть не хуже!

Их речи и прикосновения щечками выглядели и звучали как безграмотный перевод иностранной графомании. Мало того, что заокеанский отморозок написал ахинею, так и переводчик-то ничего, кроме ценников на штанах, до этого не переводил.

Смотреть было неловко, я отвернулся и только слышал:

– Нелли, детка, сегодня у Маэстро говорили только о тебе…

– Люсьена, радость моя, такая обида. Лобстеров сегодня нет, только креветки…

– Опять эта форель, мальчики!

Что-то бурчали мальчики, совсем потерявшиеся с появлением Люсьены. Смотреть и подслушивать было неинтересно. Я лишь вынужденно обернулся на хлопок пробки шампанского. Тайно к ним присоединившись, я выпил свою честную рюмку водки.

А тут и девочек мне Бог послал. Вернее, та, в длинном пиджаке, позаботилась.

– Вот, чтобы не скучали… – подмигнула она.

Девочек звали, разумеется, Кариной и Эльвирой, и девочки любили шампанское. Они сами позвали Манон, и я был удостоен знакомства с нею: не делового, а дружеского. Манон одна тут производила впечатление трезвой и нормальной, вкалывала как лошадь, соблюдая улыбку на лице.

Она была немолодая, и пропорции ее тела считались устаревшими. Ноги были вполне нормальной, человеческой длины, и, может быть, поэтому у Манон тут было много своих, тайных поклонников.

Щебет Карины с Эльвирой не помешал бы мне услышать что-то важное из-за столика Громова, но о важном там не говорили. Жратва, сауна, бабы.

Да и говорил-то в основном красный пиджак. (Его имя было – Леонид. Они так его и называли, вовсе не Леней!) Осознавая всю серьезность возложенной на себя задачи, я не пьянел. Разумеется, не смешивал напитков. Девочки мои от шампанского опьянели вмиг, но я не только поэтому понял, что их, скорее всего, надо кормить, а не поить. Я же не собирался их снимать, так уж хоть накормлю на Сакеновы бабки. Он бы, думаю, возражать не стал. Девчонки уплетали за обе щеки, а сыры-колбасы притыривали, когда я отворачивался и заказывал еще, не понимая сексуальных намеков..

Может быть, именно по этой причине они стали разговаривать со мной совсем по-человечески.

– Ты что на Люсьену пялишься? Как это нет, как это нет! Скажи, Карина?

– Она красивая, что ли? – поддержала Карина.

– Не понимаю в этом, девочки. Стар я для таких.

– Не, ну а если все-таки подумать?

– Наверное. Но ты не хуже и Эльвира по-своему не хуже. А в смысле поведения – так и лучше.

– Ага! – обрадовались мои девицы. – Она на самом деле ужасная стерва!

– Уж она бы могла по кабакам не шастать и на содержании у мужиков не сидеть. У нее папаша такой крутой… Он бывший... ну не помню, как называется, только шишка. У них и квартира, и тачка, и дача…

– Это мы в деревянном доме…

Наступила пауза. Проговорились мои дурочки.

И испугались. Будто вот сейчас я их выгоню или заставлю платить за еду. И от нестерпимой жалости я тут же выдумал маму-учительницу, которая тоже живет в деревянном доме и с трудом сводит концы с концами, а перед пенсией голодает. Реакция была неожиданной и агрессивной:

– Что же ты-то тогда по кабакам шляешься, если мама голодает? Вон у Эльки мама, так она ей все домой тащит.

Вот и поделом мне. Но не зря я лучший актер среди ментов – упал на четыре лапы.

– Деньги не мои, девочки. У меня работа такая – по кабакам шастать и певичек кабацких смотреть. Я директор картины, совместной с американцами. Им нужна самая пошлая певичка.

– А-а-а… – зауважали меня девочки.

Я не знал, как мне перевести разговор на Громова и его окружение. Интересно, что думают завсегдатаи о завсегдатае. Потому я опять намеренно уставился на Люсьену.

– А она на содержании у этого красного пиджака?

– Ха! Она не дура с таким водиться!

– Но по виду он крутой.

– Сядет он, дай Бог, скоро…

– Почему?

– Потому что бандит… Вон у Галки... у Карины – квартиру отобрал и к нам в барак вселил.

Я его с детства знаю, этого подонка.

– Как – отобрал?

– Да ну… – смутилась Галка-Карина. – Брат был ему должен, а Леонид его на счетчик. Брат сбежал, я одна осталась…

– А второй, который с ним?

– Это Сэм-то? Сэм мужик правильный. Я бы сама от такого не отказалась…

– Он же старый!

– Нам не нужен молодой, правда, Элька? Лучше отец, чем сынок на содержании. Да вот только деньги к деньгам – Люська в него когтями вцепилась…

– Из-за денег?

– Нет, думаю не из-за денег. Просто ей всегда подайте то, что подошло бы другим, А потом на великую любовь себя накручивает.

– Знаешь, Галка, может, зря мы так, а? Ведь ей тоже не везет. Знаете, вокруг нее всегда такие коты крутились…

– Вообще-то да. Много их теперь, сынков этих.

Они и к Манон, на сто лет моложе ее, а бабки подбивают. Но Манон не дура. Крутится, как может. Работает, приторговывает. У нее двое детей и мать – она всех одна содержит. Но все равно… Люська могла бы учиться, работу бы по блату хорошую нашла, а она на бедного Сэма взгромоздилась.

– Да ладно, Га… Каринка, хватит тебе. Завидуешь, подруга.

Вот как обстоит дело, оказывается. Саша Громов – он же Сэм – завидный жених.

А кабак уже плясал. Я пригласил Галку-Карину, но больше думал о том, как не потерять из виду Громова, танцующего с Люсьеной.

Громов был надут и как бы задумчив. Высокая Люсьена смотрела на него все-таки здорово снизу вверх. Видимо, интересовалась, чем он так опечален. Он что-то цедил ей в ответ. А потом он вдруг бросил ее среди зала и резко пошагал к выходу.

Я припустил за ним и облегченно вздохнул, увидев, что он пошел всего-навсего в сортир.

Я быстро кинулся в зал. Глянул на Люсьену: она наливала в фужер коньяк. Насколько я знаю женщин, это не предвещало ничего хорошего. Я уже не подозревал, что Громов глуп, я уже точно знал это.

– Чего это она фужерами хлещет? – спросил я у Эли, которая тоже за этим наблюдала.

– Да что-то Сэм не такой, как всегда.

– А какой он всегда?

– Ну что вы... обожает ее. Как бы и он ее не бросил. Не везет ей.

– А кому везет? – кинула Карина.

А дальше все завертелось с бешеной скоростью.

Возвращаясь из сортира, Громов вдруг плюхнулся на свободный стул у нашего столика.

– Простите, не помешал?

– Нет, что вы… – не очень довольно ответил я.

– Вы не ревнуйте, это мои подружки. Элечка, Кариночка, как живете, милые?

– Живем пока, Сэм.

– Элечка, ласточка, вот опять то танго, помнишь?

– Помню… – радостно-испуганно буркнула Элечка и пошла танцевать с Громовым танго.

Думаю, что когда-то он закончил школу бальных танцев. В общем, «…я так тангировал, что ты с ума сходила…» Никакой тебе озабоченности и хмурости, лишь любовь и почтение к Элечке, которая выглядела напуганной до потери сознания.

И вдруг меня осенило: а если он делает это нарочно? Ведь все его поведение – сплошная провокация.

Онегин самиздатовский, ловелас самопальный.

Я не говорю о жестокости такого поведения. Такое поведение претит нормальному мужику. Это похоже на то, как барышня тонкими наманикюренными пальчиками стала бы давить мух на стекле. Но это еще было крайне опасно. Я бы, например, просто побоялся устраивать такой прилюдный, разгульный демарш. Не только потому, что я хорошо отношусь к женщинам, но и потому, что я просто мистически боюсь их ненависти. Ведь самая святая не забудет, что с ней проделали без видимых причин.