Иностранка - Довлатов Сергей Донатович - Страница 18

– Ну и пусть, – сказала Муся.

И придвинулась ко мне. Я говорю ей:

– Руки, между прочим, убери.

– Подумаешь!

– В такси любовью заниматься – это, извини, не для меня.

– Тем более, – вмешался наш шофер, – что я секу по-русски.

– Господи! Какие все сознательные! – закричала Муся, отодвинувшись.

И тут я замечаю на коленях у шофера русскую газету. Механически читаю заголовки: "Подожжен ливийский танкер"… "Встреча Шульца с лидерами антисандинистов"… "На чемпионате мира по футболу"… "Предстоящие гастроли Бронислава Разудалова"…

Не может быть! Еще раз перечитываю – "Гастроли Бронислава Разудалова. Нью-Йорк, Чикаго" Филадельфия, Детройт. В сопровождении ансамбля…"

Я сказал шоферу:

– Дайте-ка газету на минуточку. Маруся спрашивает:

– Что там? Покушение на Рейгана? Война с большевиками?

– На, – говорю, – читай…

– О, Господи! – я слышу. – Этого мне только не хватало!..

Операция "Песня"

Гастроли Разудалова должны были продлиться три недели. Начинались они в Бруклине, шестнадцатого. Далее шел Квинс. Затем, по расписанию – Чикаго, Филадельфия, Детройт и, кажется, Торонто.

На афишах было выведено:

"Песня остается с человеком".

Ниже красовалась фотография мужчины в бархатном зеленом пиджаке. Он был похож на страшно истаскавшегося юношу. Такие лица – наглые, беспечные, решительные – запомнились мне у послевоенных второгодников. Мужчина был запечатлен на фоне колосящейся пшеницы или ржи. А может быть, овса.

Афиш у нас в районе появилось множество. В одном лишь магазине Зямы Пивоварова их было целых три. У кассы, на дверях и под часами.

Весь район наш был заинтригован. Все прекрасно знали, что у Муси – сын от Разудалова. Что Муся – бывшая жена приезжей знаменитости. Что встреча Разудалова и Муси будет полной драматизма.

Он – певец, лауреат, звезда советского искусства, член ЦК. Она – безнравственная женщина на велфере.

Захочет ли партийный Разудалов встретиться с Марусей? Побывает ли у нас в районе? Как на все это посмотрит Рафаэль?

Короче, все мы ожидали драматических событий. И они, как говорится, не замедлили последовать.

Газета напечатала статью под заголовком – "Диверсант у микрофона", Разудалова в статье именовали, например, "кремлевским жаворонком". А его гастроли – "политическим десантом". Автор, между прочим, восклицал:

"О чем поет заезжий гастролер, товарищ Разудалов? О трагедии еврейского народа? О томящейся в узилище Ирине Ратушинской? О загубленной большевиками экономике? А может, о карательной психиатрии?

Нет!

Слагает он другие гимны. О труде на благо родины. О пресловутой дружбе. О так называемой любви…

И дирижирует всем этим – комитет госбезопасности!

Зачем нам гастролер с Лубянки? Кто за всем этим стоит? Каким послужит целям заработанная им валюта?!.."

И тому подобное.

Статейка вызвала довольно много шума. Каждый день печатались все новые материалы. Целая дискуссия возникла. В ней участвовали самые значительные люди эмиграции.

Одни сурово требовали бойкотировать концерты. У других сквозила мысль

– зачем? Кто хочет, пусть идет. Едим же мы советскую икру. Читаем ведь Распутина с Беловым. Самым грозным оказался публицист Натан Зарецкий. У него была идея Разудалова похитить. Чтоб в дальнейшем обменять его на Сахарова или Ратушинскую.

Зарецкого поддерживали ястребы, которых оказалось большинство. Ходили слухи, что в концертный зал подложат бомбу. Что у входа будут яко– бы дежурить патрули. Что наиболее активных зрителей лишат восьмой программы и фудстемпов. Что организатора гастролей депортируют. И прочее.

Я позвонил Марусе:

– Ты идешь?

– Куда?

– На вечер Разудалова.

– Пойду. Назло всем этим чокнутым борцам за демократию. А ты?

– Я и в Союзе был к эстраде равнодушен. Муся говорит:

– Подумаешь! Как будто ты из филармонии не вылезал…

Потом она рассказывала мне:

"Концерт прошел нормально. Хулиганов было трое или четверо. Зарецкий нес таинственный плакат – "Освободите Циммермана!". На вопрос: "Кто этот самый Циммерман?" – Зарецкий отвечал:

– Сидит за изнасилование.

– В Москве?

– Нет, в городской тюрьме под Хартфордом…

Из зала Разудалову кричали:

– Почему не эмигрируешь в Израиль?

Разудалов отвечал:

– Я, братцы, не еврей. За что, поверьте, дико извиняюсь…

Сам он постарел, рассказывала Муся. Однако голос у него пока довольно звонкий. Песенки все те же. Он любит ее. Она любит его. И оба любят русскую природу…

А потом ему вопросы задавали. И. не только о политике. Один, к примеру, спрашивает:

– Есть ли жизнь на Марсе?

Бронька отвечает:

– Да навалом.

– Значит, есть и люди вроде нас?

– Конечно.

– А тогда чего они нам голову морочат? Вдруг опустится тарелка, шороху наделает – и поминай как звали… Почему они контактов избегают?

Бронька говорит:

– Да потому что шибко умные…

В конце он декламировал стихи, рассказывала Муся. Говорит, что собственные:

Короче, говорила Муся, все прошло нормально. Хлопали, вопросы задавали… Скоро ли в России коммунизм построят?

Бронька отвечал:

– Не будем чересчур спешить. Давайте разберемся с тем, пардон, что есть…

Ну и так далее.

Маруся замолчала. Я спросил:

– Ты видела его? Встречалась с ним?

– Да, видела.

– И что?

– Да ничего. Так. Собственно, чего бы ты хо– тел?

Действительно, чего бы я хотел?..

Концерт закончился в двенадцать. Муся с Левой подошли к эстраде. Рафаэль повел себя на удивление корректно. Побежал за выпивкой Толпа не расходилась. Разудалов выходил на сцену, кланялся и, пятясь, удалялся.

Он устал. Лицо его тонуло в белой пене хризантем и гладиолусов.

А зрители все хлопали. И мало этого, кричали – бис!

Взволнованный певец утратил бдительность. Он спел – "Я пить желаю губ твоих нектар". Хоть эта песня и была запрещена цензурой как антисоветская. С формулировкой – "пошлость".

Муся не дослушала, протиснулась вперед. Над головой она держала сложенную вчетверо записку:

"Хочешь меня видеть – позвони. Мария".

Дальше телефон и адрес.

Муся видела, как Разудалов подхватил записку на лету. Движение напоминало жест официанта, прячущего чаевые. Жаль только, лица Марусиного он не разглядел.

На этом выступление закончилось. Но Муся уже вышла с Левушкой под дождь. Увидела, что Рафаэль сидит в машине. Села рядом. Рафа говорит:

– Я ждал тебя и чуть не плакал.

– Вот еще?

– Я думал, ты уедешь с этим русским.

– С кем же я оставлю попугая?!

– Он так замечательно поет.

– Лоло?

– Да не Лоло, а этот русский тип. Он мог бы заменить тут Леннона и даже Пресли.

– Да, конечно. Мог бы. Если бы он умер вместо них…

Тут появился Разудалов с оркестрантами. Их поджидало два автомобиля. Синий лимузин и голу– бой микроавтобус.

Разудалов выглядел смущенным, озабоченным. Марусе показалось – он кого-то ищет. Что-то отвечает невпопад своим поклонникам. А может быть, ребятам из посольства. Вдруг она даже подумала – не Жора ли сидит там за рулем микроавтобуса. Разумно ли бросаться ей при всех к советскому артисту? Да еще с ребенком. Незачем компрометировать его. Захочет – позвонит. Маруся обратилась к сыну:

– Посмотри на этого задумчивого дяденьку с цветами. Знаешь, кто это такой?

Ответа не последовало.

Мальчик спал, уткнувшись в поясницу Рафаэля Чикориллио Гонзалеса.