Иностранка - Довлатов Сергей Донатович - Страница 17

– За телефон бы надо уплатить, – сказала Муся.

Рафа не дослушай и ушел за пивом. Тут ей позвонили. Низкий голос произнес:

– Мы из советского посольства… Пауза.

– Але! Хотите с нами встретиться?

– А где?

– Да где угодно. В самом людном месте. Ресторан "Шанхай" на Лексинггон и Пятьдесят четвертой вас устраивает? В среду. Ровно в три.

– А как я вас узнаю?

– Да никак. Мы сами вас узнаем. Нас Олег Вадимович проинформировал. Не беспокойтесь. Просьба не опаздывать. Учтите, мы специально прилетим из Вашингтона.

– Я приду, – сказала Муся.

И подумала: "Тут кавалеры доллар на метро боятся израсходовать. А эти специально прилетят из Вашингтона. Мелочь, а приятно…"

Ровно в три она была на Лексинггон. У ресторана поджидали двое. Один – довольно молодой, в футболке. А второй – при галстуке и лет на десять старше. Он-то и представился – Балиев. Молодой сказал, протягивая руку, – Жора.

В ресторане было тесно, хотя ланч давно закончился. Гудели кондиционеры. Молодая китаянка проводила их за столик у окна. Вручила каждому меню с драконами на фиолетовой обложке. Жора погрузился в чтение. Балиев равнодушно произнес:

– Мне – как всегда.

Маруся поспешила заявить:

– Я есть не буду.

– Дело ваше, – реагировал Балиев.

Жора возмутился:

– Обижаешь, мать! Идешь на конфронтацию! А значит, создаешь очаг международной напряженности!.. Зачем?.. Давай поговорим! Побудем в деловой и конструктивной обстановке!..

Тут Балиев с раздражением прикрикнул:

– Помолчите!

У Маруси сразу же возникло ощущение театра, зрелища, эстрадной пары. Жора был веселый, разбитной и откровенный. А Балиев – по контрасту – хмурый, строгий и неразговорчивый.

При этом между ними ощущалась согласованность, как в цирке.

Жора говорил:

– Не падай духом, мать! Все будет замечательно! Беднейшие слои помогут! Запад обречен!..

Балиев недовольно хмурился:

– Не знаю, как тут быть, Мария Федоровна. Решения в таких делах, конечно, принимаются Москвой. При этом многое, естественно, зависит и от наших, так сказать, рекомендаций…

Китаянка принесла им чаю. Мелко кланяясь, бесшумно удалилась. Жора вслед ей крикнул.

– Побыстрее, дорогуша! Выше ногу, уже глаз!..

Балиев наконец кивнул:

– Рассказывайте.

– Что?

– Да все как есть.

– А что рассказывать? Жила я хорошо, материально и вообще. Уехала по глупости. Хочу, как говорится, искупить. Вплоть до лишения свободы…

Жора снова возмутился:

– Брось ты, мать! Кого теперь сажают?! Нынче, чтобы сесть, особые заслуги требуются. Типа шпионажа…

Тут Балиев строго уточнил:

– Бывают исключения.

– Для полицаев!.. А Мария Федоровна – просто несознательная.

– В общем, – неохотно подтвердил Балиев, – это так. И все-таки прощенье надо заслужить. А как, на этот счет мы будем говорить в посольстве.

– Я должна приехать? – Чем скорей, тем лучше. Ждем вас каждый понедельник. С часу до шести. Записывайте адрес.

– А теперь, – сказал ей Жора, – можно вас запечатлеть? Как говорится, не для протокола.

Он вынул из кармана фотоаппарат. Балиев чуть придвинулся к Марусе. Официант с дымящимся подносом замер в нескольких шагах.

Зачем им фотография понадобилась, думала Маруся. В качестве улики? В доказательство успешно проведенной операции? Зачем? И ехать ли мне в это чертово посольство?.. Надо бы поехать. Просто ради интереса…

Муся ехала "Амтраком" в шесть утра. За окнами мелькали реки, горы, перелески – все как будто нарисованное. Утренний пейзаж в оконной раме. Не природа, думала Маруся, а какая-то цивилизация…

Затем она гуляла час по Вашингтону. Ничего особенного. Если что и бросилось в глаза, так это множество строительных лесов.

Посольский особняк едва виднелся среди зелени. Казалось, что ограда лишь поддерживает ветки. Прутья были крашеные, толстые, с шипами.

Муся постояла возле запертых дверей, нажала кнопку.

Вестибюль, на противоположной стенке – герб, телеустройство…

– Ждите!

Кресло, стол, журналы "Огонек", знакомые портреты, бархатные шторы, холодильник…

Ждать пришлось недолго. Вышли трое. Жора, сам Балиев и еще довольно гнусный тип в очках. (Лицо, как бельевая пуговица, вспоминала Муся.) Далее – минуты три бессмысленных формальностей:

– Устали? Как доехали? Хотите пепси-колы?

После этого Балиев ей сказал:

– Знакомьтесь – Кокорев Гордей Борисович.

– Мы так его и называем – КГБ, – добавил Жора.

Кокорев прервал его довольно строгим жестом:

– Я прошу внимания. Давайте подытожим факты. Некая Мария Татарович покидает родину. Затем Мария Татарович, видите ли, просится обратно. Создается ощущение, как будто родина для некоторых – это переменная величина. Хочу – уеду, передумаю – вернусь. Как будто дело происходит в гастрономе или же на рынке. Между тем совершено, я извиняюсь, гнусное предательство. А значит, надо искупить свою вину. И уж затем, гражданка Татарович, будет решено, пускать ли вас обратно. Или не пускать. Но и тогда решение потребует, учтите, безграничного мягкосердечия. А ведь и у социалистического гуманизма есть пределы.

– Есть, – уверенно поддакнул Жора. Наступила пауза. Гудели кондиционеры. Холодильник то и дело начинал вибрировать.

Маруся неуверенно спросила:

– Что же вы мне посоветуете?

Кокорев помедлил и затем сказал:

– А вы, Мария Федоровна, напишите.

– Что?

– Статью, заметку, что-то в этом роде.

– Я? О чем?

– Да обо всем. Детально изложите все, как было. Как вы жили без забот и огорчений. Как на вас подействовали речи Цехновицера. И как потом вы совершили ложный шаг. И как теперь раскаиваетесь… Ясно?.. Поделитесь мыслями…

– Откуда?

– Что – откуда?

– Мысли.

– Мыслей я подкину, – вставил Жора.

– Мысли не проблема, – согласился Кокорев.

Балиев неожиданно заметил:

– У одних есть мысли. У других – единомышленники…

– Хорошо, – сказала Муся, – ну, положим, я все это изложу. И что же дальше?

– Дальше мы все это напечатаем. Ваш случай будет для кого-нибудь уроком.

– Кто же это напечатает? – спросила Муся.

– Кто угодно. С нашей-то рекомендацией!.. Да хоть "Литературная газета".

– Или "Нью-Йорк Тайме", – добавил Жора.

– Я ведь и писать-то не умею.

– Как умеете. Ведь это не стихи. Здесь основное – факты. Если надо, мы подредактируем.

– Послушай, мать, – кривлялся Жора, – соглашайся, не томи.

– Я попрошу Довлатова, – сказала Муся.

Кокорев переспросил:

– Кого?

– Вы что, Довлатова не знаете? Он пишет, как Тургенев, даже лучше.

– Ну, если как Тургенев, этого вполне достаточно, – сказал Балиев.

– Действуйте, – напутствовал Марусю Кокорев.

– Попробую…

В баре оставались – мы, какой-то пьяный с фокстерьером и задумчивая черная девица. А может, чуть живая от наркотиков.

Маруся вдруг сказала:

– Угости ее шампанским. Я спросил:

– Желаете шампанского?

Девица удивленно посмотрела на меня. Ведь я был не один. Затем она решительно и грубо повернулась к нам спиной.

Мой странный жест ей, видно, не понравился. Она даже проверила – на месте ли ее коричневая сумочка.

– Чего это она? – спросила Муся.

– Ты не в Ленинграде, – говорю.

Мы вышли на сырую улицу, под дождь. Автомашины проносились мимо наподобие подводных лодок.

Стало холодно. Такси мне удалось поймать лишь возле синагоги. Дряхлый "чекер" был наполнен запахом сырой одежды.

Я спросил:

– Ты что, действительно решила ехать?

– Я бы не задумываясь села и поехала. Но только сразу же. Без всяких этих дурацких разговоров.

– Как насчет статьи?

– Естественно, никак. Я матери пишу раз в год, и то с ошибками. Вот если бы ты мне помог.

– Еще чего?! Зачем мне лишняя ответственность? А вдруг тебя посадят?