Прощание славянки (СИ) - Староверова Евгения - Страница 47

[1] Туркестан (здесь) — Восточный Туркестан, регион в Центральной Азии, ныне Синьцзян-Уйгурский Автономный Район КНР

[2] Водомет — движитель водного судна, представляющий собой водяной насос, работающий под водой. Сила, движущая судно, создается выталкиваемой из него струей воды

Глава 17. Скорбные тени

Солнце уже выглянуло из-за верхушек деревьев на восточном берегу, когда мотозавозня вышла из протоки в Енисей. К всеобщему облегчению, засады здесь не оказалось. Бен и Лидия разом посмотрели назад, в оставшуюся за кормой речную даль. Оглянулись и замерли в изумлении… Там, где еще двадцать лет назад Енисей с нордическим спокойствием нес свои воды по Ермаковской излучине, сегодня тревожно метались потоки воды. Натыкаясь на невидимые глазу подводные препятствия, Енисей дробился на множество разрозненных стремнин, которые то ожесточенно толкались, то снова разбегались в стороны или кружились в водоворотах. Над рекой стоял жутковатый гул и стена мерцающей водяной пыли.

Подобная картина, увиденная на небольшой горной речке, неизменно вызывает восхищенные улыбки и заставляет туристов щелкать затворами фотоаппаратов, но вот вид беснующегося Енисея не вызывал ничего, кроме благоговейного ужаса. Ничего удивительного, что второй катер преследователей через излучину не прошел.

— Все… — Никита словно прочел их мысли и с неискренним сожалением добавил: — Со святыми упокой.

Лида продолжала стоять на корме. Да, неудивительно, что вода, столкнувшись с подобным препятствием, проторила себе обходные пути в виде новых проток. Основной же поток, вызверившись на перекатах, несся дальше, чтобы обрушить всю свою мощь на невидимый отсюда Ермаковский берег.

— Нашему капитану гип-гип-урааааа! — завопил Назар и подбросил в воздух свою круглую шапочку.

— Урааааа! — подхватили остальные.

Порыв осеннего ветра выхватил шапку у Назара почти что из рук, покружил и бросил в воду.

— Со святыми упокой, — в один голос заметили Бен и Лидия.

Капитану не терпелось побыстрее и подальше убраться от владений маугли, и он гнал мотозавозню без остановки. Остальные отсыпались, расположившись прямо на палубе.

Лида проснулась первой и сидела, привалившись спиной к стене рубки, когда Бен вдруг подскочил как ужаленный и бросился к Никите:

— Мы ведь вышли в основное русло южнее излучины?

— Так точно. Вся Ермаковская излучина уже позади, попрем теперь вперед по чистой воде. Да ты что такой замороченный-то?

— Ох, прозевали, проехали! Проспали! — причитал Бен, заметавшись по палубе. — Курейка-то позади осталась?

— Конечно, осталась. Что мы проехали?

— Хотел вам, молодым, показать руины Пантеона[1].

— Это вы, дяденька, опоздали лет на — дцать. Нет там ничего, место пусто! — усмехнулся Никита.

— Жалко, — тихо произнес Бен, — я так хотел еще раз увидеть развалины Пантеона Сталина, может быть, даже побродить в тех местах.

— Жалко у пчелки в жопке, — отрезал Никита. — А на «побродить» у нас времени нет. Я, конечно, не думаю, что маугли удастся преодолеть излучину, но… Береженого Бог бережет.

Однако, спор не был закончен. Отдав штурвал Назару, Никита устроился рядом с Беном на корме и закурил.

— Было бы кому памятники ставить! Или вы другого мнения? Тоже мне, событие, заслуживающее вечной памяти в веках! — распалился Никита. — Да, занесла Иосифа Виссарионовича в наши края нелегкая — так сразу и музей, и след в истории… Тьфу! Если уж на то пошло, в Сибири побывало множество ссыльных, и, между прочим, среди них были люди намного приличнее. Нет больше Пантеона — все растащили по гвоздю, металлический каркас разрезали и свезли на переплавку. Очистили место от хлама — вот как я считаю!

Никита отчеканил это на одном дыхании, не раздумывая, так что стало ясно, что этот вопрос был им неоднократно обдуман, а возможно, даже бывал предметом споров в семье или кругу друзей.

— Да, я придерживаюсь другого мнения, — тихо, но твердо сказал Бен. — Сталин наследил в истории как никто дугой. И не в том беда, что когда-то его сюда сослали. Беда в том, что, придя к власти, он наш край до самого конца не забывал, не оставлял без внимания. Если подкопнуть, многое здесь так или иначе с ним связано. Вы в курсе, что из Курейки берет начало род сибирских потомков Сталина? Правда, здесь они не остались, перебрались на Юг — в Новокузнецк… Время стирает все знаки, а жаль. Вот интересно, крест на месте станка Ермаково до сих пор стоит?

Лида и Катя давно прислушивались к разговору. Без стеснения они устроились поблизости — на мотозавозне никто не мог рассчитывать на приватность.

— По памятным знакам потомки многое смогли бы о нас узнать, — продолжил Бен. — Вот, например, мученикам Мёртвой дороги поставили простой деревянный крест, чтобы все идущие и плывущие мимо могли снять шапки и перекреститься. На Ермаково крест поставили… По форме это православный крест, но по сути он стоит там за всех: за православных, иудеев, атеистов, бывших комсомольцев и вчерашних фронтовиков, которых Родина-победительница так изощренно отблагодарила. Зато их мучителю — тому, кто был волен казнить и отправлять в лагеря миллионы, кто ломал судьбы целых народов, тому все… Пожалуйста! Истукан гипсовый на бетонном постаменте. Пантеон большой каркасный с остеклением. Вот скажите, зачем нормальному человеку может понадобиться Пантеон? Уж сколько правителей на Руси сменилось, но тень Сталина так и не покинула наши места. Он здесь повсюду: в Курейке, в Ермаково, в Городе. Вот оно — кажущееся человеческое всемогущество. В Час Суда цена ему будет двадцать пять копеек. Такая вот, ребята, у нас Родина.

Бен умолк. По-видимому, его слова задели каждого, хотя каждого, наверное, по-своему.

— Не знаю, какая у вас… — тихо, но с нажимом начал Никита. — Но у нас крест до сих пор стоит, а от Пантеона и следа не осталось. Такова моя Родина. И подгнивал крест, и не раз падал, только всегда находился кто-то, кто его поднимал. Никто не знает, кто, ведь места эти безлюдные, а в последние годы еще и непроезжие… Край земли. Да и с чего бы нам беречь руины Пантеона? Вот говорят: «Сталин построил…» Он что, строитель? Нет? Он не инженер, не рабочий и не ученый! Поп-расстрига, отвернувшийся от своего Бога, что он мог построить?

— А ему зачем? — рассудил Бен. — Под конец, наверное, думал, что он сам Бог. Я когда-то представлял себе, что сталинский террор похож на круги на воде, когда ливень сечет по поверхности озера. Когда кого-то ссылали или расстреливали, в круг несчастья попадало множество людей: родители, жены, мужья, дети без родителей оставались. И таких кругов много, они ширятся, разбегаются, пересекаются друг с другом. Один человек вполне мог оказаться в пересечении нескольких кругов: у него могли арестовать сына и товарища по работе, расстрелять соседа по подъезду. Но потом я начал интересоваться историей здешних мест и теперь думаю иначе. Это не укладывается в голове: массово арестовывали не только государственных служащих, хватали и расстреливали врачей, рабочих, метеорологов, гидрографов, строителей. Понимаете?

— Конечно, мы знаем о репрессиях, — ответил за всех Никита. — Это было очень ужасно.

— Не понимаете! Тогда не пользовались словом «политик», были только «партийные и хозяйственные руководители». Так вот, по моему разумению, для политика риск попасть под раздачу в процессе борьбы за власть и ресурсы следует считать профессиональным риском. Но уничтожать людей, занимающихся созидательным трудом — это истребление нации! Сначала репрессии, затем война, а потом снова репрессии, и наш народ получил такую рану, от которой так до конца и не оправился. Ихтиолог… Вы знаете?

— Неа…

— Ихтиологи изучают рыб, метеорологи — климат. Я читал историю Карских операций[2]. Там не сказано прямо, но это невозможно не заметить — в книге были указаны даты жизни их участников, и у многих совпадает год смерти…

— Может, кораблекрушение?

— Нет! Уникальные для своего времени походы судов через Карское море обошлись без значительных людских потерь. Опасность грозила совсем с другой стороны. Моряки, ученые, исследователи… Они могли бы жить, реализовывать новые смелые проекты, подготавливать учеников. Как эти люди могли угрожать величию Советской Родины, когда на самом деле они были ее опорой? Или они угрожали Самому? Он что, стоил больше их всех? Да стоил ли он хоть кого-нибудь из них одного? Христианство учит нас прощать, и в соответствии с его доктриной даже Сталин в конце концов должен быть прощен. Но того, что случилось, я никогда не прощу. И вы, ребята, пожалуйста, никогда не прощайте! Хотя… Даже праведную ненависть трудно носить в сердце целый век. Тяжко.