Король-Предатель - Михнегер Егор - Страница 39

Сейчас на уступки пойду, но они за это заплатят. Мы ещё увидим, кто будет потирать руки последним! Рыжеруб ничего не забывает и так просто не прощает! Сами себе могилу роют. Я им…

Едва придя на собрание, Фомлин понял, что ничего хорошего ему сегодня не светит. В центре круга, образованного столпившимися на площади гномами, самодовольно ухмыляясь, ожидал начала обсуждения дел и судеб Квартала Лех. Рядом с ним, широко расставив ноги и скрестив на вызывающе выпяченной груди руки, стоял не кто иной, как сам предводитель Сопротивления, защитник Квартала и опекун детворы — Дорки. Над обоими, словно скала, возвышался здоровенный гном, чьё лицо не было обезображено интеллектом и заботой о чём бы то ни было.

Этого жлоба Фомлин знал лучше, чем ему того бы хотелось. Норин. Дурачок, вымахавший в гигантского увальня, будто рост и мышцы могли скомпенсировать отсутствие мозгов. Пару раз конфликты с его участием заканчивались весьма плачевным образом для гномов, перешедших дорогу Дорки. Трое отправились на встречу с Праотцом, ещё дюжина на всю жизнь осталась калеками. Вот уж кому точно не место на собрании, если, конечно, сегодня планируется обсуждение насущных проблем, а не кулачной бой.

— Так-так, значит, Лех всё-таки сдержал своё обещание. Или угрозу, если называть вещи своими именами. Похоже, нас ждёт сегодня весёленькая «дискуссия»! — Фомлин покосился на стоящего слева от него Пастыря, но тот, похоже, решил применить выжидательную тактику, лишь буравя суровым взглядом Норина. Надо признать, это имело воздействие, здоровяк стушевался и виновато потупил взор, будто провинившийся малец перед строгим наставником.

— Боюсь, ты слишком долго кормил нас «завтраками» и обещаниями, Фомлин, — поглаживая пухлыми ручками внушительных размеров живот, ответствовал Лех. — Друзья, я прекрасно понимаю, многие из вас с предубеждением относятся к Сопротивлению, которое возглавляет Дорки, присутствующий с нами сегодня, но давайте смотреть правде в глаза. Наш самопровозглашённый староста стремительно теряет влияние и не справляется с присущими его положению обязанностями!

Вместо нормальной пищи нам подсунули откровенное гнильё, кое есть решительно невозможно! Ладно, можно было бы перетерпеть это унижение кабы, как обещал Фомлин, дело и правда состояло в установлении торговых отношений и плодотворного сотрудничества с новым поставщиком законнорожденных. Но прошёл уже чуть ли не месяц, долбанный месяц! А у нас нет не только качественной пищи, нам с вами вообще жрать нечего! Позавчера я распродал последний ящик гнилокартошки, да-да, иначе называть ЭТО нельзя, а у моих коллег товар закончился ещё неделю назад.

И что же делает наш замечательный «староста»? Отправляет вновь и вновь в гости к законнорожденным своего безбородого питомца в надежде, что тот заключит выгодную сделку. Я понятия не имею, как ему удалось договориться в первый раз, но судя по всему, то была просто случайность чистой воды. Безбородый может лаять и бросаться на наших малышей, но его способности к дипломатии оказались сильно преувеличены!

Знаю, Дедушка, мы должны быть милостивы и терпеливы, но всему есть предел! Доколе будут продолжаться наши страдания?! Кто сможет положить конец мучениям угнетённых и восстановить справедливость и равенство?! Фомлин? Почему же он до сих пор не сделал того? Не сделал вообще ничего!

Есть только два ответа на сей вопрос: либо он не может изменить ситуацию, либо просто не хочет! Мы все знаем, к законнорожденным Фомлин всегда относился с бо́льшим трепетом и уважением, чем к собственным сотоварищам!

Лех выпалил всё единым порывом, не давая возможности никому из собравшихся вставить ни слова, словно боялся, что его речь кто-то прервёт. Дорки стоял, пуча глаза на Фомлина, видимо желая прожечь взглядом дыру в голове старосты.

— Ого! Несомненно, Лех, ты можешь предложить нам решение проблемы, я даже догадываюсь какое! Поднять бунт, отнять у законнорожденных то, что причитается нам по праву и всё в том же духе. Ты ведь для этого сюда Дорки привёл?

Чувствующий поддержку торгаш, однако, не смутился даже на грамм:

— Фомлин, вот только не надо утрировать. Ты нас совсем за идиотов тут держишь?! Все прекрасно понимают, что от пролитой крови пострадают не одни только законнорожденные. Но если стелиться под каждую мразь, волею судеб родившуюся в другой пещере, об тебя так и будут вытирать ноги все кому не лень! Самая добрая собака вынуждена порой огрызаться, чтобы её не забили просто так, забавы ради!

Пример Пастыря, видимо, был весьма заразителен, раз даже Лех начал вставлять в свои речи метафоры.

— «Дипломатия» звучала красиво и убедительно, но не принесла положительных результатов. Мы не можем больше сидеть, покорно склонив головы и ожидать подачек, давать которые никто не собирается! Запомните братья, вместе мы сила! Сплотившись, мы сможем начать диктовать свои условия власть имущим! Не отбирать, но перераспределять блага по необходимости!

В последовавшем за пафосной трепотнёй Леха всеобщем молчании, Фомлин с сожалением отметил на лицах многих собравшихся следы сомнений и душевных метаний. Даже из числа тех гномов, коих он всегда считал сдержанными и благоразумными. Как и предсказывал Пастырь, голод сильнее голоса разума, а толпа подвержена эмоциональной истерии вдвойне.

Будто прочтя его мысли, пророк громко захлопал в ладоши, обезоруживающе улыбаясь собравшимся. Фомлин с облегчением выдохнул. Разрядить обстановку лучше чем у Дедушки у него не получится, а от всех логических доводов и умозаключений сейчас никакого толку не будет как пить дать.

— Дети мои, настал тот самый трудный час, о котором я столь долго вещал! Напрасно злитесь и мечите недобрым взглядом на старосту, не его вина в происходящем! Наоборот, он оттягивал неизбежное так долго, как мог.

Нас провоцируют, вынуждают напасть первыми, дабы обвинить и покарать безжалостной дланью королевского правосудия! Вижу я как вам тяжело, как вы устали от голода, безнадёги и неопределённости в завтрашнем дне. Именно в этот момент вас станут искушать сильнее всего, говорить воодушевлённые речи и призывать к преступлениям!

Не всякий сумеет сдержаться, не каждый пересилит зверя внутри. Но тот, кто пойдёт войной на брата своего, пусть и вознёсшегося в сердцах выше Праотца Всеобъемлющего, обречёт не только себя, но всех родных своих, всех любимых и близких! Проявите выдержку, братья и сёстры мои. Мы переживём, мы одолеем невзгоды! Не ценой крови брата, но нашим многотерпением. Нашей верой!

Сомнения на лицах собравшихся сменились чувством вины. Вот только далеко не у всех. И уж точно никакие колебания не затронули Дорки.

Вызывающе сплюнув прямо в пустой центр круга, лиходей выступил на шаг вперёд. Презрительно обводя взглядом окружающих, Дорки говорил, словно рубил с плеча:

— Ждать? Терпеть? Пережить голодуху и нищету, забившись каждый в свою нору? Отличный план! Замечательный!

Только вы забыли учесть одну маленькую деталь. Без жратвы сил у вас не прибавится. Сейчас вы можете дать отпор, заставить поделиться грёбаных богачей, но через неделю-другую и пару шагов еле сделаете!

Никто из вас не знает по-настоящему, что такое голод, как истощает он силы и волю. Я прошёл через это, я долго терпел и страдал. И знаете что? Никакого чуда не произошло. Праотец не спустил на меня свою благодать, и ни одна сволочь не поделилась со мной даже гнилокартошиной! Всем было просто насрать, что я умираю! Всем!!!

Дорки уже не говорил, а орал, брызгая слюной во все стороны.

— И тогда я совершил то, что мне следовало сделать задолго до того, как голод чуть меня не убил. Я отнял пищу. Исколотил палкой какого-то пьяного гнома, но набил себе брюхо.

Знаю, вы ненавидите и осуждаете меня, но другого выхода не было. Сдохнуть или отнять? Что ж каждый решает сам за себя. Лично я подыхать точно не собираюсь! А вы, если хотите, сидите и ждите, пока не сможете с места сдвинуться! Только не скулите потом как побитые собакоморды, а несите ответственность за свои решения как подобает мужам! Как приличествует настоящим мужчинам, а не трусам и лизоблюдам! — последние слова Дорки были явно адресованы Фомлину с Пастырем.