9 часов над Атлантикой - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 5

Паркую свой чемодан прямо перед его носом, мужик сразу напрягается:

– Извините?! – возражает.

ОЧКИ. Странно зеркалящие голубым перламутром стёкла в чёрно-красной оправе. Дорого, стильно, эксклюзивно, и ни фига не видно его глаз.

И ухом не веду, изображаю уверенность, но он упёртый:

– Конец очереди там, – кивает в бесконечность млечного пути.

И, конечно, даже никаких «извините» вам.

– А я стояла! – не теряюсь. – На пару минут отошла, хотела попробовать в старом автомате, вон в том углу, они же отличаются? Вы не в курсе? У Вас тоже не распечатываются стикеры для багажа?

– Тоже, – сухо. – Я Вас не помню в очереди.

– Я занимала вот за этим человеком, – тычу в сикха с бирюзовым домом на голове, стараясь выжать из себя улыбку, более-менее похожую на ту, которой потчевала его стюардесса австрийских авиалиний. – Остальных, наверное, уже вызвали. Они же вызывают… и моя очередь потерялась.

Обнаружив в моих речах очевидную долю правды, мужик на мгновение задумывается, меряет меня своими перламутровыми стёклами, словно решая судьбу, затем, наконец, выдаёт:

– Вас здесь не было.

– Послушайте, Вы здорово мне поможете, если позволите здесь встать.

Моей фирменной канадской улыбкой можно опоясать весь мир при желании, и она всегда работает, ВСЕГДА. Но не на этот раз:

– Нет.

И смотрит прямиком в глаза. Вот скажите, как можно отказывать женщине, глядя ей прямо в душу? КАК?

The Cinematic Orchestra – The Workers of Art

Яркий полуденный свет, свободно льющийся в бесконечные окна аэропорта Эль Прат, бликами отражается в стёклах его очков, не давая разглядеть глаза. Я даже не вижу, какого они цвета.

– Если я встану в конец очереди, мне ни за что не успеть на свой рейс, – объясняю. – Вы понимаете? И не моя вина, что аэропорт работает через задницу! – напираю.

И уже совсем не могу улыбаться. Вот совсем.

– Вы не единственная попали в такую ситуацию. Все ждут, и никто не лезет без очереди.

Служащая аэропорта – всё та же чернокожая девица с необъятной, но довольно сочной задницей (чёрт, ну вот почему они у них такие всегда ладные?!), наряженная в довольно стильно скроенный серый костюм и красный галстук, шествует вдоль млечного пути, опрашивая пострадавших. Новые технологии, блин…

Пользуясь случаем, отвлекаюсь от проекта «улететь любой ценой»:

– Девушка, а скоро вызовут рейс на Вену? У меня посадка заканчивается через тридцать минут! Я нервничаю, Вы понимаете?

– У нас есть более ранние рейсы. Вылетят все, не беспокойтесь, мы вызовем.

– Да, но…

И тут я снова слышу этот голос, и он вполне мог бы быть приятным, вообще-то, если бы не дотошная мелочность его владельца:

– Извините, Вы не могли бы мне помочь? – ему оказывается, тоже нужна помощь.

– Да, конечно, сэр. Я Вас слушаю.

– Нужно объяснить вот этой девушке, – кивает на меня, – что конец очереди в конце очереди, а не там, где ей удобно.

Мудрые индусы говорят: хочешь узнать, чем наполнен сосуд – тронь его и посмотри, что польётся. И вот зачем я его тронула?

Разворачиваюсь всем корпусом и смотрю на… на свою стратегическую ошибку. Хорошо, что нас разделяет его чемодан. Блондины не в моем вкусе, говорю себе, игнорируя тот факт, что мужик ни в каком месте не блондин, скорее, шатен. И едва открываю рот, чтобы сообщить стражу аэропортного порядка в сером костюме с красным шарфом и крутой задницей свою версию, как вдруг «объект» немного разворачивается и устремляет свой многозначительный взор на стоящую позади него ту самую арабскую семью из одних баб с выводком потомства, самый младший член которого, он же самый буйный, опять орёт во всю глотку.

И мне становится… всё понятно.

– Окей, – говорю и отъезжаю с чемоданом ровно на два метра от незаконного места в очереди. Настроения искать другую кандидатуру уже нет вообще никакого.

Мужик возвращает своё внимание планшету. Я стою, словно пустое место, как невидимка, и мне так паршиво… Сволочь ты, думаю. И внезапно испытываю острую потребность сказать ему это в лицо. Бросив чемодан, прыгаю на шаг обратно:

– Что? Такой принципиальный, да?

Для него мой выпад оказывается неожиданностью. Как, впрочем, и для всех остальных пассажиров, окружающих нас в этой очереди – почти все они, включая арабскую мамашу и её, наконец, заткнувшегося ребёнка, пялятся на меня. Но я не из тех, кого волнует суд общественности:

– Будь у меня ноги подлиннее и красное служебное платье, где была бы твоя грёбаная принципиальность? Или давай-ка лучше назовём её… «выборочная добродетель»?

Он меряет меня взглядом. Унизительно так, вызывающе, почти с пренебрежением. И вдруг совершенно невозмутимым, а потому практически издевательским тоном говорит:

– Ты собралась со мной драться?

И только в этот момент я осознаю, что мои руки сжаты в кулаки. Сразу разжимаю их и машинально тру мокрые от нервов ладони о бесполезный фатин моей ментоловой юбки. Разворачиваюсь, чтобы забрать чемодан, судьба которого уже практически предрешена, но напоследок не могу отказать себе в удовольствии:

– Похотливый козёл…

Не знаю, слышал ли он, но даже если и слышал, доберману настолько плевать на блоху, что ответом не удостоил.

Я понимаю, что с багажом на рейс не успею точно. Из-за сбоя в системе очереди образовались не только на регистрации, но и на таможенном досмотре – а это уйма времени со всеми раздеваниями и разуваниями. Похоже, чемодан придётся незаметно бросить у какой-нибудь стенки или в туалете, если найду его, конечно. Его потом обнюхают служебные собаки и вместе с сапёрами куда-нибудь утилизируют.

И вот в этот самый момент, когда я мысленно уже распрощалась со всеми любовно и даже страстно приобретёнными блузками, статуэтками, мозаичными тарелками, миниатюрами Пизанской башни, Эйфелевой и Коллизея, как минимум пятью парами сногсшибательных босоножек, одни из которых фиолетовые с эфемерной бабочкой на единственном ремешке, перед моими глазами предстаёт знакомое лицо. Нет, фортуна определённо меня любит, раз уж в такой патовой ситуации повезло повстречать не просто одноклассницу, а облачённую в костюм стюардессы!

– Клэр! – ору едва ли не на весь аэропорт.

Вообще-то, с Клэр мы не то, что не дружили, а совсем, прямо скажем, не ладили, будучи по разные стороны баррикад, но, тем не менее, в одном классе. Она как-то вырвала мне клок волос, а я хорошенько подбила ей глаз. В общем, наши с ней планеты никогда не находились в одной Солнечной системе. Клэр, к счастью, не делает вид, что не узнала меня:

– Харпер? Прости, не помню имя…ты, кажется, встречалась с Тьяго?

– Угу, – подтверждаю, – с Тьяго. Лея.

– Да-да, точно, Лея! Как твои дела, Лея? Как Тьяго? Вы всё ещё вместе, ребята, или разбежались?

– Всё отлично у меня, спасибо. Ты как?

– Да вот, летаю!

Элегантным взмахом руки Клэр обращает моё внимание на свой наряд – она бортпроводница Канадских авиалиний, что чётко обозначено на её бэйджике и красном шарфике. Собственно, это я уже давно заметила, и именно по этой причине проорала её имя на пол Барселоны.

– Оу, это круто! – сияю улыбкой. – А что, Канадские авиалинии летают в Барселону?

– О, нет! Я здесь по личным вопросам. Но сегодня у меня рабочий рейс из Вены в Торонто.

– Да ты что?!

– Да, представь. Мне очень повезло получить эту работу, ты же знаешь, какие у них серьёзные требования… А как дела у Тьяго?

– Он умер.

Её лицо вытягивается:

– Ой, прости… Мне жаль, я не знала. Как же так? Как это случилось?

– Слушай, – прерываю её, потому что у меня уже не то что минуты, а каждая секунда на счету. – У меня тут возникла проблема с распечаткой багажного стикера, а посадка на мой рейс заканчивается уже через… двадцать девять минут. Ты, как работник системы, не могла бы помочь? – и я киваю на свой чемодан.

– Ого! – округляет глаза Клэр. – Ты что, пол Барселоны скупила?

– Пол Европы. Так ты поможешь или нет?