Зеркало Горгоны (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 111

Андреас улыбнулся.

- Замечал, - тихо сказал он. – Более чем замечал. Но много позже…

- Все то, о чем мы тут с вами говорим, конечно, очень субъективно, - сказала Кондратьева. - То, что сложилось из моих личных впечатлений и рассказов моего мужа. А он был скуп на рассказы. И со мной он делился чем-то только потому, что я сама была вхожа в дом Вальковских. Скажу вам так, по моему мнению, Антон очень боялся за себя. Он постоянно чувствовал себя в опасности.

- И опасность он видел в матери, - уточнил Андреас.

- Да, именно так. И мне кажется, у него сидело в голове, что эту опасность следует устранить любой ценой, чтобы жить спокойно.

- Вы думаете, он мечтал устранить свою мать? - спросил Андреас.

- Не знаю, - развела руками Кондратьева. - Но… мне казалось, что у него была такая навязчивая идея. Она иногда прорывалась в обрывках фраз. “Если бы я мог жить свободно…” “Если бы моя мать не была такой стервой…” “Я не собираюсь жить всю жизнь в страхе…” “Однажды она заплатит…” Да, точно, однажды он произнес эту фразу: “Однажды она заплатит”. И мне казалось, что в нем все было подчинено этой цели. Его общение с людьми. Его учеба. Всё. Антон иногда мог быть очень милым, скромным, ласковым. А иногда мог становиться дерзким, высокомерным, наглым, циничным… Этаким типичным представителем “золотой молодежи”. Он мог быть тонко чувствующим, ранимым, улавливающим мельчайшие оттенки прекрасного. Но мог и безжалостно ранить других, насмехаться, издеваться, втаптывать в грязь… Это не то чтобы доставляло ему удовольствие. Просто ему в детстве не привили шкалу ценностей, не внушили, что есть вещи, которых делать нельзя. Его отец жил по принципу: цель оправдывает средства. Его мать тоже жила по такому же принципу. Кстати, однажды, в минуту откровенности Антон мне так и сказал: “Знаете, Элина Владимировна, я ведь для матери был только средством. Средством выйти замуж за моего отца. Для отца я тоже средство. И в его войне с матерью. И средство продолжить свой бизнес. И для мачехи я тоже средство в ее капризах. Для телохранителей и прислуги я средство зарабатывать на жизнь. Да и для вас тоже”, - это он уже ко мне обратился. Я, конечно, возразила, сказала, что нельзя сводить человеческие отношения только к этому. Но он меня как будто не слышал и продолжал: “Так почему я должен относиться к людям иначе? Меня все используют, а почему я не могу использовать других? Когда я вырасту, я так и буду поступать! Я добьюсь всего, чего хочу” Конечно, я передаю его слова неточно, уже много лет прошло, но смысл был именно таким. Мне кажется, что это ключ к пониманию того, каким был Антон. Увы, он был нацелен на то, чтобы использовать людей. Он считал, что его самого использовали как средство, как игрушку и так далее. И вбил себе в голову, что теперь имеет право на все. Право использовать других, как ему хочется.

Андреас молчал.

- Да, Антон был очень целеустремленным, - задумчиво продолжала Кондратьева. - Вы поразитесь, но еще с восьмилетнего возраста он стал интересоваться деятельностью корпорации Бреннанов.

- Зачем? - недоуменно спросил Андреас.

- Считал, что ему это пригодится. Отец повторял ему, что о своих врагах надо знать все до мелочей. Чтобы найти их уязвимые места и в нужный момент ударить. А для Антона такими врагами были Бреннаны, и в первую очередь его мать. Представьте себе, восьмилетний мальчик начал собирать все доступные ему материалы о Бреннанах и их бизнесе. И это было не какое-то кратковременное увлечение, он занимался этим годы, систематически, почти ежедневно до… конца жизни. Копался в интернете, анализировал финансовые материалы, все время требовал у службы безопасности отца материалы, которые были на Бреннанов. Он читал прессу, как деловую, так и светскую. Наверное, он узнал о Бреннанах все. Это была какая-то одержимость! Но его отцу это нравилось. Он как будто видел в сыне молодого волка, который однажды вцепится в глотку Бреннанов.

- Ужасно, - пробормотал Андреас. - Скажите, Элина, а что происходило в последний год перед гибелью Антона?

Кондратьева, которая только что была участливой и открытой, вдруг подобралась, лицо ее снова стало настороженным. Она словно улитка уползла в свою раковину.

- Тогда вообще происходило много странного, - Кондратьева говорила с трудом. - Мне трудно об этом вспоминать, извините. Я тогда потеряла мужа и… думаю, это было связано с гибелью Антона.

- Что вы имеете в виду, Элина?

- Простите. Мне очень тяжело вспоминать об этом, - повторила Кондратьева.

- Пожалуйста! - умоляюще сказал Андреас. - Пожалуйста! Это очень важно!

- Даже не знаю, с чего начать… В тот год над головой отца Антона снова стали сгущаться тучи. Конечно, он был уже одним из богатейших бизнесменов в России. Но у нас сегодня ты богач, у тебя миллиарды, а завтра это все могут запросто отобрать. А тебя - либо убить, либо посадить в тюрьму. В России есть пословица: “От тюрьмы и от сумы не зарекайся”. Мой муж говорил, что Вальковский был очень обеспокоен тем, что его бывшая супруга стала активно плести интриги вокруг его бизнеса. Говорят, корпорация Бреннанов все ближе подбиралась к бизнесу и активам Вальковского в разных странах. А ведь его бывшая жена стала одной из влиятельнейших фигур в мировом бизнесе. И он боялся, что она его уничтожит. Боялся, что благодаря усилиям его жены выплывут на свет какие-то его темные дела на Западе. И тогда он окажется в западне. Ему будет угрожать тюрьма и в России, и на Западе. Потому что здесь, в России, у него не сложились отношения с новым правительством. У него стали, как у нас говорят, “отжимать” бизнес. То есть пытаться отобрать его в пользу фаворитов новой власти. Возбудили сразу несколько уголовных дел. Причем очень серьезных. Вальковский фигурировал как свидетель, но было ясно, что в любой момент он может превратиться в обвиняемого. Что дело идет к его аресту. А на Западе он тоже не чувствовал себя в безопасности. Мой муж говорил, что Вальковский бесился, обзывал свою бывшую жену последними словами и кричал, что она хочет его посадить, а сына забрать себе. Мой супруг говорил, что Вальковский думал даже не столько о собственной судьбе, сколько о том, чтобы сын не достался Елене. Он был одержим этой идеей. Знаете, что он однажды сказал? - Кондратьева пристально посмотрела на Андреаса. - Он сказал, что скорее убьет своего сына, чем отдаст его “этой шлюхе”.

- После всего услышанного я уже ничему не удивляюсь, - сказал Андреас. – Но эта автокатастрофа… Как все это было?

Кондратьева ничего не отвечала, но ее сухие руки судорожно сжались, она закусила губу, словно пытаясь сдержать слезы.

- Я не знаю, - прошептала она чуть слышно. – Я, правда, не знаю. Но… я уверена, что с этой автокатастрофой что-то было очень нечисто.

- Что вам известно? - с жаром спросил Андреас. - Вы ведь что-то знаете, я вижу!

- Ничего, - покачала головой Кондратьева. - Одни догадки. Понимаете, мой муж… он умер странно, вскоре после гибели Антона. Причиной смерти был несчастный случай. Он упал под поезд в метро. Экспертиза установила, что он был пьян. Якобы в его крови было столько алкоголя, что он перед этим выпил чуть ли не литр водки. Чушь! Он всего за десять минут до гибели вышел из дома, я была в квартире с ним. Он был абсолютно трезв! Все было нормально! Он не мог за десять минут купить литр водки, тут же выпить его и упасть под поезд. Просто физически не мог! Да и вообще, мой муж почти не пил.

Ее голос задрожал. Она помолчала, чтобы прийти в себя и продолжала.

- Я уверена, что моего мужа убили. И сделано это было по приказу Вальковского.

- Почему? - спросил Андреас.

- Сначала я думала, что Вальковский отомстил моему мужу за гибель сына. Мой муж в тот день был старшим личной охраны Антона, и, получается, что это он не уберег мальчика. Но я ведь хорошо знала своего мужа, и я понимала, что тот никогда не позволил бы Антону сесть за руль пьяным. Потому что за это отвечать бы пришлось в первую очередь ему! И потом… мне всегда казалось странным, что мой муж после гибели Антона был удивительно спокоен. Как будто ничего особенного не произошло. Да, мой муж, всегда прекрасно владел собой. Он же был профессиональным телохранителем. Но я с ним столько лет прожила, я научилась его чувствовать. Если бы он нервничал, был подавлен, я бы заметила! Но он был странно спокоен. Я ведь, когда узнала о гибели Антона, то была просто в шоке, я не верила! Но муж мне сказал: “Всё. Мы с тобой эту тему не обсуждаем”. А потом он погиб… И не только он.