Наваждение (СИ) - "Drugogomira" - Страница 108

«Я тебе докажу, что ты заблуждаешься… Возьмешь свои слова назад!»

— Айболит, тебе что, хлорка в мозг ударила?

«Я бы назвал это прозрением»

Что толку вступать в бессмысленные диалоги?

Три коротких с паузой между вторым и третьим. В голове каша из мыслей и догадок, изодранное сердце всё еще трепыхается. Он не знает, что будет говорить, нужно ли вообще говорить? Нужно ли пытаться их подтвердить, догадки эти? Зачем? А что, если они верны? Что тогда? Сойти с ума в одночасье, осознавая, что через два дня уедешь, оставив в лапах жизненных обстоятельств человека, которому нужен? Отказаться от Штатов в надежде на какое-то чудо, чтобы в итоге посмотреть, как она выйдет замуж, потому что не может поступить иначе? Окончательно свихнуться от мыслей о том, как у них всё могло бы быть? Не говорить ничего, чтобы не ранить её этим признанием, не заставлять чувствовать то же, что чувствует сейчас он сам?

«Так выглядит безысходность»

— Открыто!

Голос не её. Голос… ее матери. Она не одна.

Бесшумно открыв дверь, Юра вошел. Подсушенный полотенцем, Мистер Дарси мирно грелся в кармане толстовки: врач изъял из своего шкафа и надел первое, что под руку попалось. Ему просто нужна была сухая одежда, но над выбором он в тот момент не думал совершенно, его голова была занята совершено другим. Волосы не высохли и пахли хлоркой, в душ он тоже не попал – некогда: поссума нужно как можно скорее доставить хозяйке. К хозяйке у врача единственный вопрос, который он боится озвучить даже себе, не то, что ей. И, кажется, сегодня он его в любом случае уже не задаст.

Ирина Ренатовна, устроившись в подвинутом к кровати кресле, в удивлении смотрит на явно нежданного гостя. Сидя на кровати, уткнувшись подбородком в подушку, которую обхватила и обнимает двумя руками, на гостя смотрит хозяйка люкса. В ее совершенно сухих глазах дождь.

— Как самочувствие, Ксения? — голос врача звучит фальшиво бодро. Он, в общем-то, с хорошими новостями, но нутро по-прежнему перекручивает, словно в мясорубке, сердце стучит глухо, неуверенно. Это не излечимо.

Девушка молчит, рассматривая его непривычный ей внешний вид, и брови сдвигаются к переносице – все ближе и ближе. Дождь усиливается. Сердцебиение усиливается.

— Вы уже собрались? — она задаёт свой вопрос еле слышно, совершенно неэмоционально. Юра уже слышал такие интонации, точнее, их отсутствие, в её исполнении неделю назад, когда она отказывалась вылезать из-под одеяла, а он думал, что у нее сорок. И, дурак, никак не связал с произошедшим накануне, — За что он Вас уволил?

Ливень. Там ливень – в этих сухих глазах. Сердце сейчас вырвется из грудной клетки, и, шмякнувшись оземь, разлетится на мелкие черепки. Он забывает, что они здесь не одни, падает в эту бездну.

— Мы не сошлись во мнениях. Вы же знаете, Ксения, мы с Вашим отцом последнее время не можем найти общий язык, — как можно мягче произнёс Юра. — Но Ваш обморок навел его на мысль о том, что врач ему тут все же еще пригодится, так что… Пока что я здесь.

«Как-то так…»

Замер в ожидании реакции, остро желая и вместе с тем страшась её увидеть и прозреть. Катастрофа неизбежна, что бы она не сказала в ответ. Земля близко, очень близко…

— Правда? — встрепенувшись, девушка приподняла подбородок, оторвалась, наконец, от подушки. Солнце включили так резко, что его мгновенно ослепило. В этой комнате, освещаемой лишь парой торшеров и настольных ламп, ему, глядя в её глаза, хотелось щуриться от яркого света. Впервые за много дней он видел на её лице настоящую улыбку – не больную, не смущенную, не выдавленную из себя – искреннюю. Пусть и сдержанную под изучающим взглядом матери, но тем не менее… Он видел! Видел испытанное облегчение и неподдельную радость во взгляде. Под этими лучиками в её глазах где-то в районе груди – вопреки всем протестам головы, вопреки всем его этическим и моральным принципам, всем железобетонным аргументам, всей логике – молниеносно и уже бесповоротно теплело, стремительно таяли его вековые ледники. Нужен кому-то. Ей. Ей!

— Да, — кивнул врач, силясь спрятать от чужого любопытного взгляда ответную улыбку, которая против его воли так и рвалась наружу, — Смотрите, кого я Вам принес.

С этими словами Юра подошел чуть ближе и, вытащив из кармана взъерошенного поссума, выпустил его на кровать. Зверек, кажется, так и не отошедший от внепланового купания и бездушного обращения со своей персоной, замер на месте, не зная, куда бежать от этих злых людей.

Оживая окончательно, Ксюша шумно выдохнула, счастливо посмотрела на смутившегося вдруг врача, на удивленную маму и, протянув белке руку, на которую она тут же забралась, прошептала:

— Дарси, я такая балда, прости меня! Где же ты был? Где Вы его нашли?

Юра беспечно пожал плечами. Мимолетное, обманчивое ощущение легкости укутывало, убаюкивало его. Хотя бы сейчас, в этом самом моменте, все было неважно. Расшибется насмерть он потом, когда выйдет в дверь.

— Дарси под вечер решил попробовать водичку в бассейне. Так что теперь он немного мокрый и нуждается в теплом гнезде.

— И как водичка, Юрий Сергеевич? — с иронией в голосе произнесла Ирина Ренатовна. Пока он общался с её дочерью, пытаясь уловить на её лице малейшие признаки в подтверждение собственных догадок, женщина не спускала с него глаз, и, конечно же, подметила влажные волосы. Да и запах хлорки наверняка учуяла. Что еще она видит? А может… Видела его там?

От этой мысли внутри всё похолодело.

— Двадцать пять градусов, Ирина Ренатовна, рекомендую, — беря себя в руки, пытаясь сохранять невозмутимость, ответил Юра.

Он даже не надеялся, что она поднимется из своего кресла и со словами: «Ну, раз рекомендуете…», отправится в SPA. Нет, он молился, чтобы Ирина осталась сидеть на месте, не оставила их вдвоем, потому что тогда… всё сию секунду без всяких уже сомнений полетит к чертям! У него не осталось никаких сил. Желание окончательно утвердиться в своей догадке, поставить после слова «нужен» не точку, а восклицательный знак, захлестывало и топило.

«Всё еще пытаешься сбежать от неизбежного?»

Юра ощущал себя так, словно наяву в собственном сне оказался, в том самом, что с завидной периодичностью видел весь этот месяц. В нем врач бежал, бежал со всех ног от чего-то или кого-то, преследовавшего по пятам. Он бежал, ускорялся, бежал, уже зная, что не убежит. Зная, что нечто неминуемо настигнет, обрушится цунами, собьет с ног, поглотит, утопит. Зная, что будет этому рад.

— Нет уж, спасибо, — Ирина Ренатовна устроилась в кресле поудобнее, — Сегодня я проведу вечер с дочерью.

Фраза звучала настолько категорично, что не оставалось никаких сомнений: вдвоем она их не оставит.

— Мама уже полтора часа тут сидит, выгнать не могу, — усмехнулась Ксения, — Поход в Большой отменила. Чувствую себя, словно какая-то немощь с таким-то вниманием со всех сторон.

«Не видела…»

— Хорошо. Раз Вы под присмотром, тогда не буду больше мешать, — впервые за месяц под пристальным взглядом её матери он чувствовал себя явно лишним в этой комнате, — Отдыхайте, восстанавливайтесь, а у меня еще дела.

— Всего доброго, Юрий Сергеевич, — проворковала Ирина. — Под присмотром, и Иван сейчас приедет. Я рада, что Лёва образумился. Перед таким событием за Ксенией действительно нужно приглядеть. Она у меня девочка впечатлительная, волнуется…

— Мама! Перестань, пожалуйста!

Весь свет тут же исчез из ее глаз, огонь внутри потух. В этой комнате потухло солнце, а в душе – слабо мерцающая, призрачная надежда непонятно вообще, на что. Мир стремительно погрузился в непроглядную темноту, в вязкий вакуум. И только сердце гулким эхом отдавалось в висках.

Выдавив из себя некое подобие улыбки, хотя любой нормальный человек, должно быть, никакого намека на улыбку на его лице и не разглядел бы вовсе, Юра кивнул:

— Всего доброго. Отдыхайте. Я тогда съезжу домой, завтра рано утром вернусь. Звоните, если вдруг что.