Наваждение (СИ) - "Drugogomira" - Страница 107

Он, в общем-то, и не думал особо: влетел в бассейн, как был, счет на секунды шел. Уже спустя полминуты ошалевший от страха Мистер Дарси крепко обхвачен ладонью вокруг тщедушного тельца, вырывается и по-прежнему верещит, маленькое сердечко бешено колотится, а Юра по грудь в воде отступает к борту, держа руку с поссумом высоко поднятой. Спустя еще десять секунд – чувствует руки на своей талии: она его догнала и поймала. Сопротивление воды, кольцо рук мешают свободно двигаться, и врач замирает на месте. Он знает, что сейчас будет. Внутри такое опустошение, такой вакуум, такая оглушающая сознание боль, что ему, честное слово, уже всё равно. Четыре дня кряду он чувствует себя выброшенной на берег рыбой, бессильно шевелящей губами, навсегда лишенной жизненно необходимой воды; четыре дня кряду ему хочется только одного ­– сдохнуть уже, наконец. Но кажется, теперь он вечно будет лежать на том берегу, хватать ртом воздух, разглядывать далекое и чужое небо, мучительно медленно поджариваясь в лучах полуденного солнца и точно зная, какой именно волной из всех волн в его жизни он был выброшен на раскаленный песок. Юра сам выбрал эту волну, семь месяцев прошло.

Без воды. Обездвижен. И обречен.

— Ты мой герой, я тебе уже говорила? — шепчет Маргарита, оказываясь прямо напротив, обвивая руками за шею. — Спас меня от увольнения…, — «Не придумывай, не тебя я спасал…» — Её пронзительные голубые огромные глаза на уровне его собственных, капельки на ресницах и коже, с его волос на лицо стекает вода, и девушка пальцами зачесывает их назад. — «Ну давай, проверь теорию свою, Юрец, всё равно хуже быть уже просто не может…», — …И заслужил награду…

«Это не поможет… Она её не заменит…»

От её кожи пахнет не Chanel, а хлоркой, врач всё еще пытается отступать назад и в конце концов упирается спиной в борт; её руки по-прежнему на его шее. С улыбкой на лице, не сомневаясь, что получит свое, Рита слегка подтягивает себя на его плечах, Дарси извивается и тявкает в поднятой вверх руке, норовя выскользнуть и удрать, она не встречает сопротивления, у него не осталось на это никаких внутренних сил, он пуст, совершенно, абсолютно, его выскребли до донышка, забравшись в самые темные уголки нутра, исхода нет, нет дна – он падает, падает и никак не упадет, не расшибется насмерть. Пора заканчивать эту пытку, нужно ускориться. Хочется сдохнуть как можно скорее, пусть! Вот и случай подходящий представился.

…Давай, кричи громче и горше!

Сорвись с моста, отдайся спасателям…

Губы мягкие, но кажутся ему бездушным пластиком, отдающим ядовитыми нотками, сердце по-прежнему бьется медленно и равнодушно, тело отказывается отзываться на касания, рука все также поднята вверх: удерживая Дарси, он пытается контролировать каждую свою мышцу, чувствуя, как его затягивает в омут. Тьма поглощает, окончательно подавляя дух, смыкается вокруг, увлекая на глубину. Дыра в душе разрослась до таких размеров, что сожрала нутро целиком, он чувствует, что тонет, уже утонул, захлебнулся в собственном бессилии. Может, нужно зайти еще дальше…? Закопать себя с концами, похоронить уже, наконец? Сквозь шум и помехи в голове прорываются картинки. Ксения, резко одернув его с дороги, вцепившись в спину ногтями, прижимает к себе так крепко, что кажется, вот-вот треснут ребра, и его на несколько секунд посещает давно забытое ощущение собственной нужности. Сосредоточенно бинтует руку своим платком, не поднимая глаз, не нарушая тишины. Отзываясь на воспоминания, кисть вновь начинает болеть. «Я слышала, Вы что-то наигрывали». В ярости сует ему в руки его же наушники и через полминуты скрывается в своем номере. Приходит, чтобы поговорить, и выуживает наружу самое больное. Доверяет ему. «Вы мне жизнь испортили».Танцует на крыше. Прячется за спиной, ища защиты, в ужасе от реакции ревнивого жениха. Тыкает в него палкой, дрожит и жмется ближе под ливнем. «Оставьте так!». Делает фото для аккаунта и он чувствует себя невероятно смущенным. «…Например, у бара в каком-нибудь нью-йоркском клубе?». Она всё помнит, до сих пор придает этому значение… «Ну, Вы же… Я же… У нас же…». И над всем этим – его холодное и надменное: «Ни тебе, ни мне это не поможет». Профакапленный билет в другую жизнь. Точно был счастливым. Самоуверенно думая, что знает о жизни всё, он скомкал и выбросил его в урну, даже не вглядевшись в номер. А она… Она…

…И живи!

Как и ожидалось, его теория оказалась абсолютно несостоятельна. Он ошибся. Ошибся который уже раз. Ошибся в клубе, ошибся сейчас, ошибся, не разглядев за поведением Ксении борьбу с собой. Она борется с собой, сколько Юра её знает, но кажется, в этом раунде в противоположном углу ее ринга… Он сам. И само сражение это носит совсем иной характер…

От этого внезапного прозрения в голову бьет с такой силой, что в глазах темнеет, и внешний мир исчезает на несколько мгновений. Осознание оглушает, ослепляет всполохами, он ошарашен, потерян во времени и пространстве, отказывается понимать, что происходит; одновременно цепляется за свою догадку, как утопающий за спасательный круг, и боится, не хочет в неё верить.

«Только не это…»

Кто-то там сверху решил, что вколоченных в крышку гроба его чувств гвоздей все-таки маловато, и со всей дури влепил последний. Там уже столько их «сидит», в этой крышке, по порядку: «Этика». «Мораль». «Договор». «Данное слово». «Эмиграция». «Подписанная Федотовым сделка». «Резидентура в Штатах». «Угроза благополучию её семьи». А венчает теперь этот стройный ряд самый жирный гвоздь под пока условным названием «Взаимность!». Если он не дай Бог прав, каково будет ей, поддайся он сиюминутному порыву и признайся? Он сейчас чувствует всепоглощающую боль, что будет чувствовать она в этой ситуации без выхода?

Взаимность! развязывает ему руки… Он чувствует сердцем робкое дыхание надежды. Взаимность! может толкнуть на совершенно безрассудный поступок… Он еще не получил подтверждения, но уже стал на десяток шагов ближе, чтобы его совершить. Взаимность! окончательно лишит его рассудка…

Довольно с него. Хватит! Это безумие!

Кисть свободной руки ложится на плечо управляющей, мягко отталкивая. Рита отстраняется, выглядит вполне удовлетворенной, пусть и не получила ровным счетом никакой отдачи. Но кажется, ей это и не нужно: судя по всему, достаточно того, что врач ее не отбрил.

Сколько времени прошло? Судя по часам, на которые он успел бросить мимолетный взгляд, минута или около того? Ему кажется – вечность: в душе всё перевернуто вверх дном, война, атомный гриб взорвался, сердце столько эмоций успело перекачать! Они по-прежнему одни, он не слышал хлопков дверей, голосов, удивленных восклицаний – ничего. Лишь жалобное затихающее тявканье поссума.

— Может, поднимемся к тебе? — голос такой бархатный, обволакивающий, манящий и обещающий, но больше на него не действует. Её гипноз больше на него не действует.

Юра качает головой. Сношаться как кролики, в процессе закрывая глаза и представляя на её месте другую? Попытаться себя этим добить, чтоб уж наверняка вдребезги? Можно. Но зачем? Мысли о ней в его постели вызывают отторжение, он не хочет её касаться, не хочет вновь чувствовать вкус пластика, не будет пытаться заполнить ей свою пустоту. Потому что пустоты больше нет.

«Все-таки нужен кому-то…»

— Нет, Рита. Не поднимемся, извини. Надо Дарси доставить к хозяйке, — пробормотал Юра, высвобождаясь. Как выбираться из этого бассейна с белкой в одной руке – большой вопрос: скользко, лестница далеко, придется еще немного «прогуляться».

— То есть, хочешь сказать, что.., — раздалось её недоуменное уже ему в спину.

«Да, именно это я и хочу сказать. Но на случай, если ты не поняла…»

— Хочу сказать, что у нас с тобой даже секса сносного не выйдет, видишь? — перебил её врач, теряя остатки терпения. Прямолинейность – его конек, его недостаток. Он знал, что часто задевает людей. Но бывало – и нередко ­– ничего не мог с собой поделать. — Не трать на меня свое время, Рита.

Управляющая задохнулась от возмущения. Голос её выдавал.