Проклятие лорда Фаула - Дональдсон Стивен Ридер - Страница 76

Протхолл твердо сказал:

— Вступите сюда снова, Юр-Лорд.

С исказившей лицо гримасой Кавинант вышел вперед и поставил ногу на то место, где стоял раньше. Как только пятка коснулась земли, он вздрогнул в ожидании и постарался приучить себя к мысли, что в одном лишь этом месте земля стала небезопасной, лишенной опоры. Но на этот раз он ничего не почувствовал. Так же, как и в Анделейне, зло исчезло, оставив его под впечатлением, что яму прикрыли налетом надежности.

В ответ на молчаливый вопрос Лордов он покачал головой.

После паузы Морэм уверенно сказал:

— Вы и прежде испытывали это.

Кавинант с усилием заставил себя произнести:

— Да, несколько раз в Анделейне. Перед нападением на духов. — Тебя коснулась рука Серого Убийцы, — Биринайр сплюнул. Но повторить обвинение не смог. Его кости, казалось, напомнили о возрасте, и он устало осел, оперевшись на посох. Словно упрекая себя или извиняясь, он пробормотал:

— Разумеется. Моложе. Если бы я был моложе…

С этими словами он повернулся и зашагал к своему месту.

— Почему ты не сказал нам об этом? — сурово спросил Морэм.

Этот вопрос заставил Кавинанта ощутить внезапный стыд, будто его кольцо стало просачиваться сквозь ткань брюк. Плечи опустились, и он уже не чувствовал ничего и только глубже засунул руки в карманы.

— Я не… Сначала я не хотел, чтобы вы знали об этом… О том, какой важной персоной считает меня Фаул. И Друл. А после этого… — он мысленно вернулся к критической ситуации в палате Совета Лордов, — я думал о других вещах.

Морэм кивнул в знак того, что принимает это объяснение, и через мгновение Кавинант продолжал:

— Я не знаю, что это такое. Но я чувствую это только через подошвы ботинок. Я не могу прикоснуться к этому — ни руками, ни ногами.

Морэм и Протхолл обменялись удивленными взглядами. Высокий Лорд сказал:

— Неверящий, я не в состоянии понять причину этих нападений.

Почему твои ботинки делают тебя чувствительными к этому злу? Я не знаю. Но либо я, либо Лорд Морэм должны постоянно находиться рядом с тобой, чтобы ты смог сказать без промедления об этом.

Затем он бросил через плечо:

— Первый знак Тьювор. Вохафт Кеан. Вы слышали?

Кеан ответил:

— Да, Высокий Лорд.

А голос Тьювора тихо добавил:

— Нападение будет. Мы слышали.

— Потребуется постоянная готовность, — мрачно сказал Морэм, — и отважные сердца, чтобы противостоять бешеным атакам юр-вайлов, волков и пещерников решительно и успешно.

— Это так, — сказал наконец Высокий Лорд, — но всему свое время.

Сейчас нам пора отдохнуть. Надо набраться сил.

Отряд начал устраиваться на ночлег. Напевая себе под нос песню великанов, Морестранственник растянулся на земле в обнимку со своим заветным кожаным бурдюком, наполненным «глотком алмазов». Пока Стражи Крови распределяли часовых, воины расстелили одеяла для себя и для Лордов. Кавинанту казалось, что все наблюдают за ним, и он был рад, что одеяло помогло ему надежнее укрыть кольцо. Он долго не мог уснуть из-за холода; одеяло не спасало от холода, исходившего от кольца.

Но прежде, чем сон сморил его, он слушал песню великана и видел Протхолла, сидевшего возле тлеющего костра. Великан и Высокий Лорд несли ночную вахту — два старых друга земли, бодрствующие перед лицом нависшей угрозы.

Рассвет следующего дня был серым и безрадостным, все небо укрывали тучи, будто слоем пепла, и Кавинант сидел в седле согнувшись, как будто на шее у него висел тяжелый груз. С заходом луны кольцо его утратило красный оттенок, но он остался в его памяти, и кольцо, казалось, тянуло его вниз, подобно бессмысленному преступлению. Будучи беззащитным, он принял это за подданство, которого он не выбирал, не мог выбрать, которое было ему навязано. Свидетельство казалось неопровержимым. Подобно луне, он готов был пасть жертвой махинаций Лорда Фаула. Но его желание здесь не принималось во внимание, для игры были выбраны такие струны его души, что это могло сломать любое сопротивление.

Он не мог понять, как это случилось. Неужели его желание умереть, его слабость и отчаяние прокаженного были так сильны? К чему привел его упрямый инстинкт самосохранения? Куда делась его злость, его сила? Неужели его так долго прочили в жертву, что теперь даже самому себе он мог ответить только как жертва?

Ответа не было. Он не был уверен ни в чем, кроме страха, овладевшего им, когда отряд остановился на привал в полдень. Он обнаружил, что не хочет слезать с лошади.

Он не доверял земле, контакт с ней пугал его. Он утерял основополагающую уверенность: веру в прочность и стабильность земли веру настолько очевидную, постоянную и необходимую, что до сего времени он просто не подозревал о ее существовании. Слепая молчаливая почва превратилась в черную руку, злобно страждущую схватить его, только его. Однако он все же заставил себя слезть с лошади, и тут же ужасное ощущение пронзило его. Злобность и ядовитость этого ощущения заставили его сжаться, и он едва устоял на ногах, глядя, как Протхолл, Морэм и Биринайр пытаются поймать то, что он чувствовал. Однако их попытки не удались; страдание, причиненное этим прикосновением, прошло сразу, как только он отошел от этого места.

Тем же вечером, во время ужина, нападение повторилось вновь.

Укладываясь на ночлег, чтобы спрятать кольцо от луны, Кавинант дрожал как в лихорадке. Утром шестого дня он проснулся с посеревшим лицом и с выражением обреченности в глазах. Перед тем как сесть на Дьюру, он вновь подвергся нападению.

И еще раз — во время одного из очередных привалов. И снова — в то же мгновение, когда, с трудом поборов отчаяние, он отважился слезть с коня в конце целого дня езды. Зло было похоже на очередной гвоздь, загоняемый в крышку его гроба. На этот раз нервы Кавинанта отреагировали с таким ужасом, что он покатился по земле, как наглядная демонстрация тщетности всех попыток Лордов. В течение долгого времени он лежал неподвижно, прежде чем вновь обрел возможность контролировать свои конечности, и когда он наконец встал, то при каждом шаге дергался и вздрагивал.

— Я жалок, жалок, — шептал он сам себе, но не мог найти внутри достаточной ярости, чтобы справиться с этим.

С дружеским участием в глазах Морестранственник спросил его, почему он не снимет свои ботинки. Кавинанту пришлось немного подумать, прежде чем он вспомнил причину. Тогда он пробормотал:

— Это — часть меня, часть моего образа жизни. Я не должен… Остается еще очень много частей. И, кроме того, — устало добавил он, — если я сниму ботинки, то как тогда Протхолл сможет разобраться?..

— Не надо делать это ради нас, — напряженно отозвался Морэм. — Разве мы можем просить об этом?

Но Кавинант лишь пожал плечами и подошел к костру. Он даже не притронулся к еде — мысль о пище вызывала у него тошноту, — но попробовав съесть несколько ягод алианты с куста, росшего неподалеку от лагеря, он обнаружил, что они действуют успокаивающе. Он съел пригоршню ягод, рассеянно разбрасывая вокруг косточки, как учила его Лена, и вернулся в лагерь.

Когда ужин был окончен, Морэм сел рядом с Кавинантом. Не глядя на него, Лорд спросил:

— Как мы можем тебе помочь? Может быть, сделать носилки, чтобы тебе не пришлось касаться земли? Или есть какие-нибудь другие способы? Возможно, какая-нибудь из легенд великанов могла бы немного успокоить твое сердце. Я слышал, будто великаны хвастают, что сам Презирающий стал бы другом земли, если заставить его выслушать легенду о Богуне Невыносимом и Тельме, приручившей его, — настолько целительны эти легенды.

Внезапно Морэм повернулся прямо к Кавинанту, и тот увидел, что лицо его проникнуто участием.

— Я вижу твою боль, Юр-Лорд.

Кавинант опустил голову, избегая взгляда Морэма, и проверил, спрятана ли его левая рука. Мгновение спустя он тихо сказал:

— Расскажи мне о Создателе.

— О, — вздохнул Морэм. — Мы не знаем точно, существует ли Создатель. Немного — чисто пророческие сведения об этом существе дошли до нас из таинственных глубин нашего древнего прошлого, старых легенд. Мы знаем Презирающего. Но Создателя мы не знаем.