Легионер - Дакар Даниэль - Страница 51

Звук двигателей небольшого, убийственно-элегантного кораблика совершенно терялся в рёве тяжелых катеров сопровождения, зависших над ним правильным ромбом. Что характерно, малыш оставался в воздухе до тех пор, пока Льюис в сопровождении капитана Паркера не вышел за периметр. И только тогда соблаговолил сесть.

По трапу стекли с десяток штурмовиков. Вслед за ними спустился человек, чья обманчиво-легкая черная шинель по соседству с бронёй охраны казалась вопиюще неспособной защитить своего владельца. Вот только броня бывает разная. В случае хозяина шинели её роль играла сплошная золотая полоса на левом плече. Полоса — и ещё взгляд прищуренных, пронзительно-чёрных глаз. Ни очков, ни респиратора не было, но создавалось впечатление, что даже висящая в воздухе пыль расступается перед этим человеком.

И Льюис прекрасно понимал пыль. Он и сам с удовольствием расступился бы, а ещё лучше — попросту исчез. Майор не был лично знаком с прибывшим, но неоднократно видел снимки. И с отдающим горечью удовлетворением подумал, что правильно, а главное — вовремя распорядился деньгами.

— Сэр, майор Льюис, командующий базой "Роузхилл"! — отчеканил он, предварительно сняв респиратор и очки, как того требовал этикет.

— Генерал Саиди, — небрежно вскинул руку пожилой мужчина. Ветер прилагал немалые усилия к тому, чтобы сбить стоящих перед проходной людей с ног, но полы шинели лишь слегка колыхались. — Давайте уйдем под крышу. Здесь… эээ… немного дует.

Показывающий дорогу Льюис мельком покосился на Паркера. Глаза "внутряка" стали абсолютно оловянными. Капитан потянулся было к кобуре, но один из штурмовиков, сошедших по трапу перед генералом, вдруг оказался совсем рядом.

— Не делай резких движений, дядя. Мне всё равно, в кого ты собрался стрелять. Хоть в себя самого, без разницы. Выстрелить ты не успеешь, прежде я сломаю тебе руку. Ты меня понял?

Кобура опустела как по волшебству. Паркер затравленно огляделся. Должно быть, катер, на котором прибыл командующий Дивизионом, внутри был больше, чем снаружи. Или же бойцов сложили штабелем под сиденьями. Во всяком случае, сейчас капитану казалось, что на серую, покрытую толстым слоем пыли, бесплодную землю вывалила целая толпа. Погоны — не младше капитанских, хотя, кажется, мелькнул-таки один лейтенант; нашивки — юридическая служба, внутренняя безопасность (много), один врач…

— Пройдемте внутрь, сэр, — тон штурмовика изменился, наполнился издевательской предупредительностью. — Как верно заметил генерал Саиди, здесь дует.

Под крышей генерала тоже встречали. Перед ним навытяжку стояли двое: лейтенант Дюпре, пререкавшаяся с Паркером… только вчера?!.. и молодцеватый капитан, ротный командир первой партии десантников, высадившихся на Гарден.

Выслушав доклад подчинённых, Саиди развернулся к Льюису и негромко, но отчетливо распорядился:

— Майор, я принимаю базу "Роузхилл" под свое командование. Мои полномочия — здесь.

Он даже не повернул головы, но сткавшийся из воздуха адъютант с серо-коричневыми полосами на лице и вертикальными зрачками золотистых глаз уже протягивал Льюису стандартный футляр с кристаллом. На футляре, как видел вытянувший шею Паркер, красовалась личная печать генерала Винкеля.

— Ваше, с позволения сказать, внутреннее расследование я прекращаю и начинаю собственное. Проводите меня в ваш кабинет и прикажите препроводить туда рядовую Дитц. Ради вашего же блага надеюсь, что с ней все в порядке. Да, и этого… как там его?.. Паркера, да?.. захватите тоже. Рурк, Дюпре, за мной.

Всего этого Лана не видела и не слышала. Разумеется, эффектное прибытие генерала Саиди она не пропустила — не мудрено, при таком-то звуковом сопровождении! Однако кто именно прилетел, она не знала, да и не стремилась. В данный момент у неё были проблемы посерьезнее.

Вода сочилась из крана над проржавевшей раковиной тоненькой струйкой, и не было никакой возможности увеличить напор. Более того, снять повязки и промыть горящие огнем запястья она тоже не могла: мешали наручники, которые защёлкнули поверх повязок по окончании допроса, да так и не сняли. Нарочно, разумеется. Ни о какой забывчивости речь не шла.

Всё-таки, быть мриной скорее хорошо, чем плохо: руки оставались за спиной ровно до тех пор, пока не стихли в коридоре шаги конвоира. Но наручники никуда не делись. Грызущая боль под повязками отдавалась в висках и суставах, пыталась скрутить позвоночник в спираль, сводила с ума. Холодная вода смягчала её, но недостаточно. Слишком мало было воды. Немного ослабить раздражение и сухость в глазах хватило — но и только.

В отдалении хлопнула дверь. Торопливые, заполошные шаги двух пар ног стремительно приближались. Пришлось прекратить водные процедуры: у Ланы имелись веские основания опасаться, что если её застанут с руками спереди, ей не поздоровится. Рёбра мучительно ныли — доломать их Паркер, пожалуй, не доломал, но заниматься акробатикой, да ещё и со скованными руками, было, мягко говоря, не слишком приятно.

Дверь камеры распахнулась:

— Дитц! На выход! — пролаял один из двоих (ого, на одного, стало быть, надежды мало?!) конвоиров. Поза его говорила о некоторой неуверенности, даже смущении. Второй вообще смотрел в пол.

Да что тут происходит? Её что, решили расстрелять безо всякого трибунала? Ноги стали непослушными, в ушах оглушительно забухала кровь, но девушка упрямо вскинула подбородок. Никто не увидит её страха. Никто.

Стараясь не шевелить руками, Лана вышла в коридор, и вдруг запнулась на полушаге. Навстречу ей двое незнакомых (кажется, они были на острове… или нет?) громил в десантной форме волокли поскуливающего интенданта. Интендант обильно потел, спотыкался, а цветом лица вообще прекрасно гармонировал с серыми стенами коридора.

Один из "грифонов" был человеком, второй — мрином. Правда, прайд она затруднилась бы определить, тесно-русые с рыжинкой волосы и хризолитовые глаза встречались на Алайе сплошь и рядом.

— Здесь свободно? — небрежно осведомился человек, кивая на открытую дверь за спиной Ланы. Движение левого века, почти незаметное на бесстрастном лице, вполне могло сойти за ободряющее подмигивание. — Отлично!

Интенданта впихнули внутрь мимо посторонившейся Ланы и её окончательно смешавшихся стражей. Потом мрин, легко, как в танце, развернулся лицом к замершей девушке и, приняв вид донельзя официальный, приветствовал ее, как один марсари другого:

— Рри Зель-Гар!

— Рро… эээ…

— Зель-Джон, — улыбаясь, подсказал мужчина.

— Рро Зель-Джон, — склонила Лана голову. — Извините, джи, мои руки…

Улыбка исчезла, ей на смену пришло выражение брезгливой злости:

— А ну, снять эту дрянь!

Конвоир замешкался, и мрин, вырвав у него ключ-карту и буркнув "Пошли вон!", сам разомкнул браслеты. Руки упали, и Лану опять обдало волной боли и слабости. Она попыталась сжать правую ладонь в кулак, чтобы ответить на приветствие по всем правилам, но тут её соотечественник, должно быть, что-то заметил. Заметил — и перехватил кое-как обмотанное бинтами запястье.

В глазах у Ланы потемнело, боль в руке странным образом расплавила тазовые кости, сделав их обжигающе горячими и мягкими, как подтаявшее масло. Она попыталась глотнуть воздуха, но, наверное, всё-таки упала бы, если бы не второй "грифон", мягко подхвативший её под мышки.

— Не надо… за руки… — прохрипела она.

— Я уже понял, — кивнул мрин, в равной степени сердитый и озабоченный. — Ты понесёшь, Волк, или я?

Его напарник, в чьём худом, вытянутом лице действительно было что-то волчье, слегка переместился, словно примериваясь, как половчее поднять девушку.

— Я… сама… — прошептала Лана, пытаясь разобраться в какофонии, устроенной озабоченными предками в её голове. Общий ор сбивал с толку, но слово "нельзя" доминировало. — Нельзя нести… я только отдышусь, и…

Мрин быстро захлопал себя по многочисленным карманам, бормоча: