Эльфийский талисман, повесть о двух городах (СИ) - Владимиров Николай - Страница 41

* * *

— И в результате ты провалил дело… — подвёл итог респати Киро.

— Возвышенный, я… — опустившись на колени, Ратки попытался поцеловать руку в перчатке со сверкающим золотом перстнем. — Я виноват, господин!.. Выпил много молодого вина… Вы же знаете, как оно порой кружит голову… Умоляю, простите!..

— Виноват… — повторил респати Киро, брезгливо убирая ладонь за спину. — Ты даже не представляешь, насколько. Твоё счастье, что тогда, в Оско у меня не нашлось никого более подходящего. Что, во имя святой Иниру, тебе было поручено?

— Войти к чужеземцам в доверие… — севшим голосом ответил Ратки.

— Вот именно, — согласился респати Киро. — Войти в доверие, стать их спутником, другом, проводником… С какого перепугу тебе понадобилось встревать между ними?..

— Так получилось, — опустил голову Ратки. — Девочка уж больно хороша…

— Убирайся! — отвернувшись, респати Киро стал смотреть на мелкий осенний дождь, еле слышно шуршащий за оконным переплётом.

— Возвышенный! Вы не понимаете… — Ратки быстро пополз следом, елозя коленями по дорогому рансенийскому ковру. — Этот парень… Он же просто «колпак», обыкновенный городской «колпак». А девочка… Да если бы у меня с ней получилось, она бы после с моей ладони бы ела…

— Однако у тебя с ней не получилось! — холодно заметил респати Киро. — А парень?.. Не такой уж он и «колпак», если разобраться…

— Возвышенный!.. — быстро заговорил Ратки. — Дозвольте срезать в вашей оранжерее ещё один букет. Я извинюсь перед девочкой, пыль перед ней хвостом подмету, я это умею… В конце концов, из драки я вышел победителем, а женщины любят победителей, вы же знаете…

— Кажется, тебе велели убираться? — процедил сквозь зубы респати Киро.

— Угодно возвышенному… — согласился Ратки. — Но, простите… Тысяча сто дюжин раз… Что будет со мной?..

— Мастером ты стал, с моей помощью, — поджал губы отец-сонаставник. — Вот и оставайся, до следующей неприятности, вытаскивать из которой тебя я не собираюсь. И не вздумай снова к ним сунуться — или я позабочусь, чтобы твоя жизнь стала скверной. До невозможности скверной…

Взяв со стола колокольчик, респати Киро коротко позвонил.

— Проводите этого… «достойного»… — приказал он возникшему на пороге секретарю. — Выведите через чёрный ход и никогда больше сюда не пускайте… — немного помолчав, отец-сонаставник продолжал на синаро, мало кому известном языке Высоких Эльфов. — … И, когда уйдёт, пригласите ко мне господина Доти Отахи…

Глава двадцатая. Здесь нет никого, здесь закончилось лето…

Обыкновенно пейзаж в среднем течении Веха фантастически красив — особенно сейчас, в начале осени, когда древесные кроны расцвечены багряной и золотой краской. Но на второй день пути Михе порядком надоело глотать пыль, поднимаемую неторопливо ползущими навстречу купеческими караванами и перекрывающими чуть ли не весь Приречный тракт гуртами скота. В первом из четырёх «парящих фургонов» имелся магнит попритягательнее — как говаривал неведомый ему принц Гамлет. Поэтому, увидев у обочины пышный, цветущий запоздалыми жёлто-алыми цветами куст, младший Осонахи передал командование старшине Като та Эсви. А сам, наклоняясь в седле, срезал кинжалом несколько особенно красивых веток, догнал фургон — и, на скаку перебросив поводья оруженосцу — новому, прежнего убили в схватке с людьми Малькааорна в схватке у Ролини, выпустил ноги из стремян, хватаясь за витые перила.

В просторном, покачивающемся в такт движению салоне нашлась лишь Ниету. Сидя за столиком, высунувшая от напряжения язык камеристка честно пыталась осилить вторую страницу «Похода трёх тысяч» Ильми та Каса. Её коленопреклонённая госпожа обнаружилась на занавешенном циновками балконе второго яруса — серое дорожное платье, шапочка с пером, из-под которой выбиваются собранные в шлычок волосы. Миха умилился, решив, что дама его сердца смиренно молится — подобно сестре, за две последние октицы вытершая коленями чуть ли не весь пол в рамуве и спалившая добрую половину имевшегося в Осконском замке ладана. Потом испугался, предположив, что она снова плачет — как плакала в первые дни, то и дело закатывая скандалы. Услышав шаги и шелест откидываемой занавески, Анечка торопливо выпрямилась. Только теперь младший Осонахи сообразил, что гостья дома та Кано пытается разглядеть происходящее на нижнем ярусе сквозь щели в плотном бамбуковом полу. Когда фургон трогался в путь или двигался очень медленно, с нижнего балкона доносилось ритмичное постукивание работающих рычагов.

— Миха! — улыбнулась москвичка. — Ой, мамочки! Это мне?..

Улыбка девушки оказалась настолько прелестна, что заранее заготовленные слова вылетели из головы. Замерев, с бешено бьющимся сердцем в груди, Миха в очередной раз подумал, что никто из сестёр и дочерей отцовских вассалов… Да, что там — на всей «Зелёной корзинке» нет никого, кто способен так улыбаться.

— Да, это тебе… То есть, вам, Аню!.. Анна… — ответил по-русски Миха, коверкая слова даже сильнее, чем сестра. — Самой чудесной и самой замечательной девушке на свете…

— Ой, мамочки! — Анечка так и замерла, обхватив ладошками щёки.

— Это сказать нечто неправильно? — заволновался младший Осонахи.

— Нет, всё правильно, — успокоила его Анечка. — Просто немного неожиданно…

— Моя бабушка, Кирайу Симахи была наполовину мертонка, — продолжал Миха на родном языке. — Дедушка знал мертонский, и однажды объяснялся на нём с бабушкой в разгар сражения, когда каринтийцы прорвались к его шатру. Только представьте: вокруг мечи звенят, копья ломаются, а дедушка на мертонском просит бабушку пройти в укрытие… А я уже Высокий Месяц беру уроки у респати Иломы.

— И как? — поинтересовалась Анечка.

— У вас очень необычный язык, — признался Миха. — Как и вы сами. Помните, однажды я сказал вам, что вы самая удивительная девушка на свете. Вы тогда не поверили, даже посмеялись, но скажите — разве не я оказался прав? Вы удивительная, Аню! Вы сами по себе тайна. Самая настоящая, прелестная, живая тайна…

— Мой господин Миха Осонахи та Кано, таль та Расви, — на мгновение взгляд девушки сделался холодно-ледяным. — Если вы сейчас снова примитесь объясняться мне в любви, и по своему обыкновению, броситесь передо мной на колени, я на вас… да-да, на вас… очень здорово рассержусь!..

— Но что делать, если это правда? — не согласился Миха. — Дедушка Ирса Терихи лишь однажды удостоился аудиенции у Его Величества. Отец и вовсе никогда его не видел, будучи удостоен лишь беседы с Наместником. А вы? Вы разговариваете с Высокой Владычицей, как равная с равной. Даже осмеливаетесь спорить — и она не просто соглашается, а покорно за вами следует…

Анечка улыбнулась. Её Величество Рокаэль оказалась изрядной капризулей. Путешествовать она желала с привычным комфортом, в сопровождении пышной свиты. Высокого Лорхиэ, за которым было всего пятнадцать воинов — младший из сыновей, три внука, четверо правнуков, а остальные — более дальние родственники, это ставило в откровенно невыгодное положение. Погасила разгоравшийся скандал Анечка, заявившая, что под эльфийским конвоем никуда не поедет.

В результате отряд состоял всего из сотни всадников. Сам Миха, отрядный старшина Като та Эсви, весёлый дедок Навли та Ончи — бывший воин-наставник, а ныне отставной, с сохранением земельного держания, пользующийся всеобщим уважением дворянин. Десять отобранных Михой «блистательных», имеющих право распускать собственное знамя — у каждого свой отряд. Четыре «парящих фургона» — высокого Лорхиэ сопровождали десять «ЗвёздноРождённых», Владычицу Рокаэль — восемь конных воинов, переводчик в древесной шляпе и три служанки.

Если не считать жёлто-белого орнелийского знамени, над «парящими фургонами» не было никаких других флагов — отряд напоминал обычную экспедицию по сбору налогов. В преддверии приближающейся осени таких экспедиций было немало на дорогах эгльрами. Что до самих налогов, то собирались они здесь исключительно натурой — разными сортами хлеба с крестьян, пряностями и сукном с купцов и ремесленников. Недолго побыв в закромах Его Сиятельства, довольно скоро эта продукция будет обменяна на выпущенные в течение лета разноцветные квитанции-«лопушки».