Эльфийский талисман, повесть о двух городах (СИ) - Владимиров Николай - Страница 24

— Ресо Кевихи, мой двоюродный дядя по матери, — продолжал он жаловаться. — Мастер подъёмника. Ещё до отъезда договорился, что он меня бесплатно поднимет. И что бы вы думали? Именно сегодня ему попался выгодный груз. Норму выполнил, налог заплатил… Сидит, небось, в кабачке, в полумиле над Рекой, винцо попивает, на меня, дурака сверху вниз поглядывает… А ведь у меня завтра экзамен, по результатам которого я мог бы стать «достойным». Не «мальчиком, подай, принеси», а настоящим мастером, с мастерской под собственной вывеской, с налогом, голосом в собрании… Руах и Гоэрл! Ну, неужели мне ещё год ходить в подмастерьях?..

— Не расстраивайтесь так, — попыталась утешить парня ничего не понявшая Надя.

Умолкший на полуслове парень уставился на москвичей, словно только что их увидел. У Юры упало сердце — этот тип с лисьей мордочкой и нагловатым взглядом, так непонравившийся ещё на судне господина Эсванара, ещё меньше нравился ему здесь. И уж тем более, ему не хотелось, чтобы Надя с ним разговаривала.

— Ребята! — продолжал распинаться парень, окидывая взглядом Надю. — Вижу, народ вы не бедный… Сделайте доброе дело, выручите! Одолжите «жёлтенькую». Я — Ратки Юстахи Малинар, старший подмастерье в цирюльне Арсо Исмахи Витахира, левая набережная, пятьсот тридцать седьмой дом на закат. Меня там все знают. Даже в руки не давайте, просто заплатите мастеру подъёмника. Мне сегодня, до захода солнца, наверх попасть вот так надо!..

— У нас… — попытался перехватить ситуацию Юра.

— Простите, а это много? — опередила его Надя, протягивая самый большой из исписанных листов.

— «Шестьдесят мешков белой пшеницы… — вчитался парень в витиеватый текст на листке. — Получить до тридцатого числа месяца Листопада на складе господина Дони Ресихи Итанара, метли. Правая набережная, сто двадцать седьмой дом на закат». Ребята, да вы богачи, клянусь святыми Ансари и Ансару!..

— Только мы не совсем понимаем, что с этим делать… — улыбнулась Надя.

— О, никаких проблем, красавица! — рассмеялся парень. — Гляди веселей, за дело берётся Ратки. Подожди-ка здесь, я сейчас всё устрою. Впрочем, нет — ты ведь не доверишь такое сокровище незнакомцу. Пойдём — сейчас я покажу, как это делается…

Свиснув несколько раз, он повелительно поднял руку — не прошло и пяти минут, как рядом остановились крытые одноместные носилки. Ратки принялся торговаться — старший носильщик, дюжий сорокалетний мужик в безрукавке на голое тело не желал нести в долг. Суматохи добавила и Надя, заявившая, что носилки — это лишнее. После непродолжительных препирательств её всё же удалось усадить, поставив в ноги рюкзак и обе сумки. Юра расправил плечи — новый знакомый ему откровенно не нравился, но было приятно, что не нужно тащить тяжёлый груз.

— А нам с тобой, приятель! — продолжал Ратки, положив руку Юре на плечо. — Придётся хорошенько пошевелить ножками…

Проплутав минут сорок по шумным, полным народа улицам, поднявшись по каменным лестницам на два яруса наверх, носилки остановились перед складом под черепичной крышей, с распахнутыми настежь воротами. Здесь и в самом деле лежали друг на друге мешки, достававшие до пересекающихся балок. На широкой деревянной скамье резались в кости двое работников. Маленький лысоватый хозяин в белом фартуке не успел вскочить из-за столика, как Ратки бросил перед ним слегка помявшуюся Надину бумагу.

— Три пшеничных «коричневых»! — коротко бросил он.

— Полторы! — не моргнув глазом, ответил вчитавшийся в текст хозяин.

— Дядя! — возмутился Ратки. — Ты сегодня утром, случаем, с крыши не падал? Это же чистая белая пшеничка, клянусь святым Гунташем. На складе «достойного» метли из Верхнего Города, даже поднимать не надо. Грузи на барку и вези хоть к Семи Сёстрам, хоть в Енотово Море…

— Вот сам и вези её в Енотово Море, — не меняя тона, ответил хозяин. — Умник, молокосос, сопля паршивая, какие слова знает!.. Две…

Ничего не понявший Юра переводил взгляд то на Ратки, то на хозяина. Надя тоже тревожилась — их вещи остались на носилках в качестве залога. За спиной хозяина в качестве поддержки встали два его работника, за спиной Ратки — скрестивший руки на груди старший носильщик.

— Две с половиной! — не полез за словом в карман Ратки. — На твой верхний склад, нам ещё подниматься. И половину — мелочью, «красными» и «жёлтыми», на закрома Её Светлости, а не твоими самоделками. А то знаем мы вас…

Ещё раз, так же спокойно помянув наглых молокососов, хозяин склада обменял Надину бумагу на целых ворох похожих, заполненных разноцветными чернилами и украшенных разномастными печатями. Семь из них, заполненных красным, Ратки немедленно вручил старшине носильщиков.

— Спасибо, парень! — ответил тот, засовывая три из них в карман широких кожаных штанов. — Самое интересное, что ты их не обманул, — добавил он шёпотом, глядя на стоявших в стороне москвичей.

— Хе, дядя! — подмигнул Ратки. — Такую красавицу обманывать, себе дороже…

Сердце Юры в который раз сжалось от нехорошего предчувствия. Последовал новый, не менее продолжительный переход по ведущим наверх лестницам и полным народа улицам. У входа в подъёмник стоял господин в чёрном кафтане и круглой шапочке с широким отворотом и шнуром на макушке. Приняв от Ратки заполненный лист, он сделался сама любезность — москвичей сразу же проводили с заполненного народом второго яруса на тихий и просторный третий.

Здесь располагалось уютное кафе — с тянущейся через всё помещение стойкой, столиками на четверых, и висящим под потолком стеклянным фонарём в металлической оплётке. Сидя вместе с Надей и Ратки за столом, уплетая вкуснейший суп из местного картофеля с рыбой и травами, Юра смотрел на удаляющиеся улицы и черепичные крыши, над которыми кружили птицы и разноцветные пернатые ящеры.

— Нет, красавица! — поучал Ратки, вертя в пальцах двузубую вилку. — Двести сорок пшеничных зёрен, это один кисет. Он всегда одинаковый, и по весу, и по объёму. Расписок под него обыкновенно не делают, так кисетами и платят. Пятнадцать кисетов — «красненькая», в трактире пообедать, с носильщиком расплатиться. Шестьдесят «красненьких» — «жёлтенькая», одна поездка на подъёмнике. Сто «жёлтеньких» — мешок, он так и называется. Ну, а двадцать мешков — «коричневая». Так что, красавица, вы с приятелем — богачи. Вам ваша купчиха «лопушок» сразу на три хлебных «коричневых» выписала. Здорово она, наверное, перепугалась.

— То есть, у вас любой может выпустить собственные деньги? — наморщила лоб Надя.

— Чудно говоришь, красавица! — усмехнулся Ратки. — Деньги?.. О, «лопушки». Любой, кому есть, чем их обеспечить. Не будешь же постоянно таскать с собой фургон с пшеницей, овсом или горохом. Или штуки сукна — ими у нас тоже охотно платят. Хозяин на рынке выписывает «лопушок», а потом приказчик отгружает нужный товар предъявителю, со своего склада, со склада доверителя или с казённого.

— Меновая торговля, — согласилась Надя. — Это я понимаю, но почему бы просто не отчеканить монеты?..

Порывшись в рюкзачке, девушка вытащила российский двухрублёвик с двуглавым орлом, при трёх коронах, со скипетром и державой.

— Да ты и впрямь, богачка, красавица! — заметил Ратки, повертев монету в руках, и даже попробовав на зуб. — Чистое железо, похоже, гномьей работы, и такая красивая чеканка. Только учти, что проку от этой штуки немного, тогда как кушать все хотят, да и одеваться тоже. Взять хотя бы вас с приятелем — при эдаком богатстве вы уплетаете за обе щеки, словно три дня не ели… Тебя твой приятель, что — совсем не кормил?

— Четыре! — честно призналась Надя. — Понимаете, мы… В общем, все четыре дня, пока плыли по Веху, питались всухомятку, и тем, что удавалось выменять и разогреть на камбузе. Мы ведь не знали, как здесь расплачиваются…

— Ну, теперь-то, красавица, ты голодать не будешь, — заметил Ратки. — Слушай, зачем тебе гостиница? Девки, купцы, пьяные матросы, дым коромыслом… За два дома от цирюльни Витахира есть одна тётка, комнату сдаст не за дорого. Одна «коричневая» — и месяц с приятелем можете жить на всём готовом. И насчёт одежды — у неё в нижнем этаже лавка…