Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл - Страница 42

Но Неаполь утомил Сада, и он возвращался во Францию. Судя по высказываниям маркиза, его путешествие по-прежнему осложнялось отсутствием денег. С неустанной настойчивостью и нарастающим раздражением он продолжал писать об этом Гофриди, требуя пересылки денежных средств, полученных от сбора податей в его поместьях. Иных средств к существованию он не имел. Сад отсутствовал почти год. Его протесты относительно ситуации, в которую его поставили Рене-Пелажи и Гофриди, несмотря на все более резкий тон высказываний, оставались неуслышанными. Хотя во Франции его ожидала опасность, ему ничего другого не оставалось, как вернуться домой. Ввиду того, что во время путешествия маркиз приобрел значительное количество предметов искусства и старины, которые теперь готовил к отправке, бедность его выглядела лишь относительной.

1 июня он находился в Риме, а через две недели миновал Болонью и Турин. К концу месяца Сад пересек границу и находился на пути к Греноблю, все еще выдавая себя за графа де Мазана. Слугу, по имени Женес, он отправил вперед, чтобы тот разведал обстановку в Ла-Косте. Все как будто было тихо, и маркиз направил стопы к родовому замку, где в конце июля и обосновался. В это самое время пятнадцатилетняя беглянка из Мазана рассказывала свою историю судье в Оранже.

— 4 —

Несмотря на откровения девушки, некоторое время де Сад находился в безопасности. Лето он провел в Ла-Косте, а потом двинулся в Монпелье. Именно в Монпелье, 2 ноября, маркиз переговорил с мадам Трилле относительно ее дочери, двадцатидвухлетней Катрин, которую собирался нанять в качестве кухарки для Ла-Косты. Два дня спустя он в сопровождении девушки благополучно вернулся в фамильный замок. Сад сделал также все необходимые приготовления, чтобы нанять еще одну девушку для работы на кухне, а также горничную, парикмахера и секретаря. Но осталась лишь одна из нанятых, в обязанности которой входило помогать Катрин Трилле по кухне. С их стороны это был не просто акт дезертирства. Среди девушек, присоединившихся к нему в замке, присутствовала «жертва» скандала двухлетней давности. В утехах Ла-Косты Катрин Трилле получила имя «Жюстина», что, в свете наиболее знаменитого романа Сада, могло иметь — а могло и не иметь — значение. Что бы с ней на самом деле там не делали, но одного этого с лихвой хватило для создания маркизу массы неприятностей.

Январь 1777 года выдался тяжелым. В монастыре, в Париже, куда она удалилась еще при жизни мужа, в 1767 году скончалась мать Сада, вдова графа де Сада. Но известие пришло слишком поздно. Еще не узнав о ее смерти, маркиз стал участником неприятного инцидента, связанного с Катрин Трилле. Сделку по найму девушку на работу он заключил с ее матерью. 17 января, примерно в полдень, Саду сообщили о прибытии в замок отца девушки. Отбросив подобающие формальности, Трилле «нагло» двинулся на Сада и объявил, что пришел вызволить дочь из непотребного места, которое им бесстыдно выдали за респектабельный дом.

Подобным образом с маркизом еще никто раньше так не обращался. Он разрешил Трилле переговорить с дочерью, но, когда речь зашла об ее уходе, сказал, что не сможет отпустить девушку до тех пор, пока ей не найдут замены для работы по кухне. Описывая проблемы, возникшие с кухонной прислугой в «120 днях Содома», Сад, несомненно, пользовался собственным опытом. Но спор с Трилле принимал все более опасное направление. Оказалось, кто-то из прислуги, отработав короткий срок в Ла-Косте, вернулся в Монпелье. Они сообщили, что маркиз предлагал им деньги, чтобы они соглашались удовлетворять его самые низменные сексуальные прихоти. Услышав это, Трилле сорвался с места в попытке спасти дочь и отомстить за нее. Доводы отца Сад отвел как нелепые, сославшись на отсутствие денег для выплат за сексуальную благосклонность прислуги. К этому времени появилась Катрин. Разгневанный отец схватил дочь за руку и потащил ее к главным воротам замка.

Маркиз вышел из кабинета и поэтому был невооружен. Когда они оказались у двери, Сад положил Трилле на плечо руку, чтобы остановить его, и потребовал спуститься в деревню и подождать там, пока просьба будет рассматриваться. Эти слова разъярили Трилле. Сбросив с плеча руку Сада, он повернулся, выхватил пистолет, направив ствол на маркиза, и выстрелил. Сомневаться не приходилось — время шуток прошло. Оглушенный выстрелом, Сад почувствовал, как пуля пролетела в двух дюймах от груди. Хозяин и слуги в поисках укрытия разбежались, а Трилле покинул замок и, грязно ругаясь во весь голос, вернулся в деревню. Переговоры между маркизом и разгневанным папашей взяли на себя посредники. В тот день, в пять часов вечера, Катрин вместе с ними спустилась к отцу, чтобы успокоить его. Вскоре Трилле в сопровождении четырех «героев» из Ла-Косты доставили в замок. Но, когда в темном дворе замка Трилле снова принялся исторгать угрозы и палить из пистолета, якобы заметив прошмыгнувшего Сада, его экскорт разбежался.

Через какое-то время Трилле оказался в таверне на улочке Басе, в то время как маркиз с помощью местных жителей, одновременно являвшихся членами магистрата, попытался разрешить их спор в законном порядке. Может показаться странным, как человек, разыскиваемый судом по наиболее серьезному обвинению, мог возбудить дело против другого. Хотя контролировать ситуацию во Франции в целом Сад не мог, на своей земле он оставался хозяином и господином. Но, представ перед перед Поле и Видалом, судьями Ла-Косты, Трилле немало удивил обоих, заявив, что испытывает к маркизу «самое искреннее чувство дружбы и привязанности». Причиной такой резкой перемены отношения, по мнению Сада, стали деньги, которые Катрин дала отцу. На другой день, в субботу, погода стояла слишком плохой для поездки, и он остался в деревне, но в воскресенье, рано утром, Трилле покинул окрестности замка.

Несмотря на свои заверения магистрату Ла-Косты в любви к Саду, он в скором времени прибыл в Экс-ан-Провансе, где в письменной форме обвинил маркиза в развратных действиях и отказе отпустить дочь. На самом же деле Катрин не выразила желания уехать с отцом, но, согласно закону, Трилле имел полное право забрать ее из замка. Когда 30 января судебное разбирательство закончилось, суд Экса едва ли мог продолжать закрывать глаза на факт проживания в Ла-Косте разыскиваемого человека и не предпринимать никаких мер по его задержанию. Но и на этот раз Сад снова находился в пути.

Пока продолжала разыгрываться новогодняя мелодрама Трилле и его дочери, маркиз уже занялся решением своих финансовых проблем. Поскольку четыре года назад суд Экс-ан-Прованса вынес ему смертный приговор, корона прекратила платить ему жалование наместника короля в Брессе, Бюжи и других землях. Налоги со своих владений ему приходилось взымать самому, правда, должники не спешили рассчитываться с человеком, разыскиваемым законом. По отношению к ним он находился в невыгодном положении. Но назвать его безнадежным было нельзя, поскольку Рене-Пелажи почти уговорила мать смириться с поражением. Более того, мадам де Монтрей намекнула, что, используя свое влияние, могла бы добиться аннулирования смертного приговора 1772 года. Хотя, по прошествии четырех-пяти лет, никто уже не верил в предание Сада смерти в случае поимки. Кроме того, если возникнет потребность пересмотреть его дело, придется обнародовать допущенные во время прежнего разбирательства ошибки.

В такой ситуации маркиз и Рене-Пелажи в конце января отправились в Париж. В обратном направлении пошло письмо, адресованное Гофриди, в котором мадам де Монтрей заверяла своего поверенного в том, что угрозы дочери и зятя нисколько ее не трогают, и в скором времени они узнают, как в ссоре она умеет постоять за себя. Одновременно Рейно, другой адвокат, написал Гофриди: «Поездка в Париж для Сада равнозначна ловушке». Мадам де Монтрей задумала нанести «тонко рассчитанный удар и одолеть хитростью там, где не сумела взять силой». Маркиз с женой покинули Ла-Косту, взяв с собой Ла Женесса и Катрин Трилле, которая заверила Рене-Пелажи, что ни под каким предлогом не хочет вернуться в Монпелье, а желает оставаться в прислугах. 1 февраля путешественники достигли Валенса и неделю спустя оказались в Париже. Только тогда Саду стало известно о кончине матери, случившейся тремя неделями раньше.