Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл - Страница 41

Впечатления, полученные Садом во время итальянского путешествия, нашли отражение в его собственном литературном творчестве. Рим и Неаполь воссозданы им на страницах «Жюльетты». Готический налет, ярко выраженный в его повести «Лауренсия и Антонио», включенной им в «Преступления из-за любви» (1800), действие которой разворачивается в шестнадцатом веке, является результатом неизгладимого впечатления, оставленного экскурсией, предпринятой им из Флоренции в монастырь Валломброза.

«Прибыв в это уединенное, укромное место, укрытое в чаще темного леса, куда едва пробивались солнечные лучи, где отовсюду веяло религиозным ужасом, столь желанным для чувствительных душ, Лауренсия не могла не разразиться слезами… Злодейства всегда совершаются в таких мрачных местах. Сумрак узких лощин, поразительная торжественность лесов окружают преступника завесой загадочности и с новой силой вдохновляют его на осуществление задуманных им планов. Ужас, вселяемый этими лесами в души, неуклонно толкает их на те действия, которые имеют ту же тревожную окраску, которую природа придает этой местности. Можно сказать, что эта бездушная природа порабощает каждого, кто созерцает это ее настроение, толкая на безнравственное поведение, внушаемое ею».

Не удивительно, что именно такое окружение было выбрано в качестве места заточения героини, где ее содержат до приведения в исполнение отсроченного смертного приговора. В ожидании кровосмесительного насилия, она собственной кровью пишет сонет Петрарки.

Возможно, самой непредсказуемой его реакцией на жизнь во Флоренции стало отвращение, которое он проявлял к сексуальной испорченности итальянцев. Хотя Сад знал, что записи в дневнике, предназначаются не только для глаз Рене-Пелажи, тем не менее нравоучения и морализация в такой ханжеской форме совсем не свойственны характеру маркиза. Он клеймил патологическое сексуальное поведение актеров и их прихлебателей в театрах Флоренции. К трансвеститам, исполнявшим женские роли на сцене и предававшим собственную мужественность в реальной жизни, маркиз испытывал глубокое отвращение. Гнев Сада представляется странным, если учесть обвинения в содомии, выдвинутые против него и его слуги Латура во время марсельского скандала. Но не исключается возможность, что эти обвинения, в конце концов, были ложными. В таком случае, гетеросексуальные сетования маркиза по поводу итальянских извращений относятся к тому же разряду, что и комментарии, запечатленные в предыдущем веке Сэмюэлем Батлером в «Худибрасе» (Hudibras) в его описании пуритан, которые:

Но, если судить по оставленным им работам, негодование Сада распространялось не на содомию как таковую, а на мужчин, которые могут заниматься ею лишь с другими мужчинами. Представитель сильного пола, в первую очередь, должен быть способен одерживать сексуальные победы над женщинами и лишь потом поступать так, как ему заблагорассудится. Если он не способен выполнять свой первостепенный долг по отношению к противоположному полу, то его и мужчиной назвать нельзя. Вероятно, именно такая логика сексуального поведения и лежит в основе его комментариев относительно флорентийцев. В журнале, кроме негодования, нет иных высказываний относительно актеров на сцене. «Что касается кастратов, — замечает он, — то они в полной мере выявляют порочность местных актрис, отдающих им предпочтение перед нормальными мужчинами, поскольку их желание никогда не вознаграждается оргазмом… И другого такого города, который мог бы поспорить с этим в сексуальном грехопадении, я пока еще не видел. По ночам его улицы оказались бы погружены в полную тьму, если бы не обильный свет, льющийся из окон многочисленных борделей. Это позволяет пешеходам избежать ям и канав на дорогах, но неизменно влечет к падению морального духа».

21 октября 1775 года Сад выехал из Флоренции и направился в Рим. Святой Петр показался ему «более театральным, чем впечатляющим». Вскоре он уже посетил места, в которых будут происходить наиболее изощренные оргии, описанные в итальянских сценах в «Жюльетте». Если тогда его и посетило литературное вдохновение заставить папу исполнить черную мессу в Великой Базилике, как это описано в его книге, эту фантазию, он тем не менее в дневник он не занес. Действительно, единственный намек на его характерные вкусы содержится в описании собственной реакции на изображение мук святой Агнессы. Маркиза постигло разочарование. У женщины на картине в глазах недоставало страха, который мог бы сделать из нее величайший художественный шедевр.

Остальное время Сад провел в Риме. Там он отметил Рождество и встретил Новый, 1776, год. С места маркиз тронулся лишь в конце января. В целом, его заметки о городе практически ничем не отличались от записей любого туриста-аристократа. Он восхищался красотой классического и языческого искусства, славой христианских предшественников. Когда его журнал путешественника был закончен, он отправился в Неаполь. Все это время, по словам Рене-Пелажи, де Сад вел благопристойную жизнь и удостоился аудиенции папы. В Неаполе он впервые столкнулся с неприкрытой экстравагантностью и порочностью жизни южной Европы. Несмотря на то, что на девушках своего гарема в Ла-Косте маркиз сам рьяно использовал розги или плети, кровавые истязания флагеллантов во имя истинной религии потрясли его. Немало удивляло де Сада легкое отношение людей к проституции: мать в угоду клиенту могла предложить ему дочь или сына на выбор, сестра была способна торговать братом, отец — дочерью, муж — женой. В моральном смысле Флоренция и Рим не слишком отличались от Марселя или Лиона. Неаполь оказался таким же морально чуждым, как сексуальная тирания Ассама, которую Сад с таким смаком описывал Рене-Пелажи.

«Проституция в Неаполе имела такое широкое распространение, — писал Сад, — что благороднейшие дамы города сами с удовольствием готовы продаться, правда, при условии достаточно высокой цены». Позже это государство порнократии нашло отражение в его романе «Философия в будуаре», для персонажей которого проституция воспринималась в качестве гармонии с законом природы, а любая попытка пресечь ее рассматривалась как выступление против здравого смысла. Созданная фантазией Сада пародия на республику, в которой убийство, воровство, насилие, содомия и проституция санкционированы законом, является кошмарным видением моральной анархии, царившей в Неаполе во время его пребывания там. Но в этом царстве столь необычной философии узаконены не только преступления и порок: ярким проявлением нового порядка служат триумф вероломства и нравственный нигилизм.

В итальянском дневнике отсутствует сардонический тон «Философии в будуаре». Столкнувшись с реальностью неапольской жизни в первые месяцы 1776 года, Сад оказался раздавлен зрелищем социального коллапса. В той деградации человека, представшей его глазам, не могло быть места надежде на возрождение чести, достоинства и просто нормального физического существования.

В том городе он оставался до мая 1776 года. При этом, чтобы скрыть от поверенного в делах свою настоящую личность, при дворе он представился как французский полковник. Хотя Рене-Пелажи утверждала, что в Италии ее муж вел себя подобающим образом, все это время мадам де Монтрей и аббат де Сад по-прежнему пытались замять шум скандала предыдущего года. Пятнадцатилетняя девушка, скрывавшаяся в Сомане, подверглась осмотру преданного мадам де Монтрей доктора. Этой жертве в ноябре 1775 года подыскали нормальную работу у одного из фермеров в поместье Сада в Мазане, чтобы у нее не имелось возможности разговаривать с посторонними. Несмотря на все предпринятые меры, в июле следующего года юная особа сбежала, чем ужасно огорчила всех заинтересованных лиц. Но более ужасно было то, что, добравшись до Оранжа и представ перед судьей, она под присягой описала все, приключившееся с ней. Вторая пятнадцатилетняя девушка, нашедшая приют в монастыре Кадрусса, в сопровождении двух молодых людей, заявивших, что они ее родственники, уехала в Лион.