Смерти подобна (СИ) - Мелевич Яна - Страница 67

Лживая улыбка подполковника стала шире. Показное радушие вызывало раздражение, хотя я понимала: он делал это специально, а может, просто пытался быть вежливым. Скользнув взглядом по темно-синему мундиру, заметила карту младшего аркана в переднем кармане. Какая именно, видно не было, однако она активирована. Искры магии изредка пробегали по краям, не оставляя никаких сомнений.

Вот тебе, Кристина, императорская гвардия. Даже не ощутила его дар.

— Капитан Лисин очень лестно отзывался о вас и вашей неоценимой помощи во время расследования, — Баро Степанович махнул рукой, отдавая молчаливый приказ. Домовой мгновенно подскочил и бросился в сторону чайного сервиза, стоящего неподалеку от кадки с какой-то пальмой на столике.

— Благодарю, — отозвалась я.

Не успела моргнуть, передо мной появилась чашка, шоколадные конфеты в хрустальной вазочке и сахарница с ложечкой. Первый же глоток крепкого чая немного взбодрил, разгоняя усталость в мышцах.

— Я бы хотел узнать подробности. Несмотря на рассказы капитана, некоторые детали стоило пояснить лично. Вы же понимаете, — мягко произнес Баро Сергеевич, а домовой вернулся к планшету. — Нам нужно будет составить полный отчет и подать его высочеству.

— Почему не его величеству? Разве не императору докладывают о попытке переворота в стране? — брякнула я, затем испуганно стукнула чашкой о блюдце, давая себе мысленный пинок. Взгляд Светлакова мне совершенно не понравился. Более того, в кабинете стало неуютно, сомнения отпали начисто. Едва я заикнулась о революции, он очень быстро сбросил маску радушного человека.

— Не волнуйтесь, Кристина. Его величество в курсе всех дел, творящихся в вашем городе, — потянул подполковник, расслабленно устроившись в кресле и сплел пальцы в замок. — Как и я знаю, что дьяк Василий Шумский — носитель Хаоса. Не хотите прояснить этот вопрос?

Вот теперь все очень и очень плохо.

Глава 52

— Не понимаю, о чем вы, Баро Степанович, — в моем голосе ничего, кроме лживого недоумения.

— А вы не знали? Столько лет общаетесь. Насколько я понял, вы… близкие друзья? Любовники? — задал подполковник очередной провокационный вопрос, на который не было правильного ответа.

Сказать действительно нечего. Я не могла ни согласиться, ни опровергнуть его слова, только увиливать. Подтверждение поставило бы под удар меня и Васю, а отрицать — соврать и предать Шумского. Или правду скажет Лисин, способный расковырять человеческие мозги до основания. Однако я надеялась, что у него нет разрешения на подобное. Ведь я — свидетель. Так?

— Я обязана отвечать на вопрос о степени личности наших отношений с диаконом Василием? — раздраженно спросила я, бросая взгляд в сторону капитана.

Георгий Сергеевич молча повернулся к нам, прекратив изображать статую, и скрестил руки на груди. По его взгляду непонятно: он пытался прочесть меня или вообще не собирался участвовать в разговоре, приняв на себя роль независимого судьи.

Я прислушалась к собственным ощущениям. Нет, вроде ничего. Попыток залезть в голову пока не наблюдалось.

— Нет, не обязаны, — улыбнулся Баро Степанович. — Почему вы ввязались в это расследование? Вы — некромант, Кристина. Кладбище, духи, церковь всего этого не одобряет.

— Меня попросил друг, я оказала помощь, — вздернув подбородок, я отодвинула чашку с недопитым чаем, и услужливый домой быстро убрал ее с глаз.

— Вы всегда помогаете друзьям?

— А вы нет? — разговор напоминал бег по кругу.

Баро Степанович пытался поймать на чем-то, а я все никак не давалась. Он не задал ни одного вопроса по поводу Максима и его семьи. Не пытался узнать об обстоятельствах смерти отца Сергия Такое ощущение, будто военные вообще не интересовались мотивами Призванных. Вася и то вызывал больше любопытства. Оно неудивительно, для них Шумский стал преступником.

— У меня нет друзей, — отозвался Баро равнодушно. — Только подчиненные, за которых я несу ответственность.

— А у меня друзья, — раздраженно отозвалась я. — Весь город и призраки, за которых я тоже ответственна.

— Прямо как за Сергея Владиславовича?

Удар ниже пояса, способный выбить из равновесия. Я задохнулась, а воспоминания обрушились лавиной на незажившие раны. Невозможно забыть последние крики боли и стереть из памяти прощальную улыбку отца Сергия. Он пытался помогать, всегда и всем. Я не уверена, что осталась хотя бы частичка души для перерождения в чертогах Смерти, ведь тени Хаоса набросились на него, словно оголодавшие звери, раздирая на части.

Первая соленая капля упала на деревянную поверхность стола. За ней последовала вторая. Баро Степанович ждал, не предпринимая никаких попыток успокоить или надавить сильнее. Собравшись с силами, я втянула носом воздух и стерла влагу с лица тыльной стороной ладони.

— Все, что мы делали: спасали людей, — выдохнула я зло, стараясь справиться со своими эмоциями и не дать им выплеснуться на подполковника. Ничего, кроме лютой ненависти, он не вызывал. Ведь прекрасно видел, что все намеки я отлично поняла.

— Это преступление?

Светлаков щелкнул пальцами, и карта Таро выскочила из его кармана, точно черт из табакерки.

— Хотите погадаю? — я непонимающе вскинула брови, уставившись на рисунок.

Влюбленные — выбор между долгом и чувствами. В перевернутом виде карта предсказывала мучительные сомнения, большие переживания и внутренний конфликт, который может мешать отношениям развиваться. Следом из колоды выпал Повешенный — жертва, вынужденная подчиниться негативным обстоятельствам. Я разглядывала несчастного, чью правую лодыжку обхватила веревка, перекинутая через толстый сук. Мужчина висел вверх ногами, пряча руки за спиной.

Светлаков молча коснулся пальцем края последней карты, которую мне не суждено было увидеть. Он убрал её в карман быстрым движением, затем посмотрел на меня внимательным взглядом и повернулся к Лисину.

— Ты прав, это любопытно.

Или я дура, или лыжи поехали не туда. Не понимая ситуации, я смотрела то на капитана, то на подполковника. Странный допрос или опрос, уж не знаю. Карта Повешенного быстро переместилась от Баро ко мне и взлетела вверх, зависнув в воздухе.

— Вы влюблены, но не признаете этого. Злитесь, однако Таро говорит об освобождении, — протянул Светлаков, наклоняя голову. — Сколько вам осталось?

— Год, — выдохнула я, завороженно следя за действиями карты, опустившийся вновь на стол. Только сейчас дошло, о чем он спрашивал. От встречного вопроса спас Лисин, ответивший за подполковника.

— Офицер Ящинский отчитался перед военным министерством. В последнем докладе упоминается непосредственное участие вас и ваших друзей как свидетелей. Сергей Владиславович будет удостоен посмертной награды за выполнения долга перед страной.

— А… — начала я, но замолчала, едва Баро поднял руку.

— Осенью в Петербурге довольно дождливо. Советую взять зонт, — сказал он с улыбкой, кивая на выход. — Его высочество очень любит преданность. Надеюсь, Василий Шумский понимает это так же хорошо, как вы.

Я сорвалась с места, едва не уронив стул. Одних слов достаточно, чтобы понять все намеки. Вася в Санкт-Петербурге и судьба его только решается. Почему? Я не знаю. Политические игры слишком запутаны, да и мне плевать. Однако уверена, что Шумский не подведет. Не должен. Самое главное — он жив, с остальным мы как-нибудь разберемся по ходу дела.

— Баро Степанович, — я замерла, коснувшись ручки двери, а после резко повернулась к подполковнику.

— Да?

— Последняя карта? — крепко сжав пальцы, посмотрела Светлакову в глаза. — Это Смерть?

Он улыбнулся, коснувшись пальцем груди в том месте, где находился злополучный карман.

— Суд, Кристина. Вы возродитесь из пепла, закончив прошлый этап жизни.

Короткое прощание в церкви с отцом Сергием стало самым тяжелым испытанием за последние сутки. Мне все никак не хватало духу подойти к гробу, коснуться холодной руки, сжать её напоследок и попросить прощения. Я вздохнула, заставив себя сделать шаг вперед. Тело Сергея Владиславовича заботливо укрыли саваном в знак исполнения обета чистоты, непорочности и его жизни под покровом Церкви. В правую руку покойного вложили крест — символ вечности, а на грудь — икону Спасителя. Лоб увенчал бумажный венчик с изображением святых — предзнаменование Небесного Венца, который полагался всем, кто верен Богу.