Хранитель древностей - Домбровский Юрий Осипович - Страница 27

– Яблоком, – ответил я и засмеялся.

– А, вот, значит, знаете, – засмеялся и он, – это хорошо, что знаете, сейчас из молодых это никто не знает. Нет, это точно, мы потом все боялись, как бы он нам все яблоки не перетравил.

– Да он же не ядовитый, – сказал я, – он кольцами давит.

В это время бригадир вдруг остановился, оглянулся и приветливо заулыбался. К нам шел высокий, стройный человек, на нем был легкий серый костюм, желтые туфли, голубое мохнатое полотенце он перевесил через плечо.

– Кто такой? – спросил я.

– А вот тот, что купался, – ответил бригадир и крикнул: – Михаил Степанович, что сегодня так скоро?

– Да вот вас увидел, – ответил Михаил Степанович приятным голосом, – побоялся, что без меня за стол сядете. – И он постукал по оттопыренным карманам.

– Умные речи приятно и слышать, – улыбнулся бригадир. – Знаете пословицу: «Садись за стол – гостем будешь, водку поставишь – хозяином будешь». Только вот выпивать-то сейчас мне… – Он опять поглядел на солнце.

– Ничего, у меня охотничья, от нее валерьяновой каплей шибает, – сказал Михаил Степанович.

Голос был молодой, звучный, и лицо у него тоже молодое, розовое. Подойдя, он улыбнулся и протянул мне руку.

Фамилии мы почему-то друг другу не назвали.

Втроем мы сидели за столом, покрытым белой скатертью, под большой старой яблоней с черно-сизыми листьями и обедали. Уже выпили по стопке.

– Интересные это люди – ученые, – сказал бригадир. – Кто их поймет, тот, наверно, еще тысячи лет проживет… – Он перегнулся через стол и налил мою стопку до краев.

– А все люди, хозяин, интересные, – сказал мирно Михаил Степанович и потянулся ко мне чокнуться, – неинтересных людей, дорогой Иван Семенович, на свете не бывает. За ваше здоровье.

– Будемте здоровеньки. – Бригадир поставил пустую стопку на стол. – Ну вот, например, вашу науку взять, – сказал он и повернулся ко мне. – Вот вы приехали к нам. Копать землю будете? У председателя рабочих будете просить, так ведь? Ну, выделим мы вам инвалидов, какие поплоше, покопаетесь вы неделю, раскопаете черепки, кости, пятаки и выставите их в музее. Вот, мол, наша находка. Хорошо! А вот у меня лежат два пятака в сундучке. Екатерина Вторая. Хотите – пожертвую на науку?

– Нет, спасибо, – сказал я. – Не надо.

– Ага, не надо, – обрадовался он. – А вот если бы вы их сами выкопали, тогда нужны они были бы вам или нет?

– А вот тогда нужны.

– Нужны! – Он даже ударил ладонью по столу. – Видишь, какое дело: даю готовые – не надо, а сами откопают – нужны. Почему же так? Ведь пятаки-то все одинаковые – что мои, что ваши, только мои почище, конечно.

Я поглядел на него и засмеялся.

– Да нет, тут смеяться нечего, – сказал он сердито. – Я правду говорю. И все хитрят, и все хитрят. – Повернулся он к Михаилу Степановичу: – Все выгоду какую-то ищут. Вот вы сколько жалованья получаете?

– Стой, стой, к чему тебе это? – перебил его Михаил Степанович. Бригадир сердито махнул рукой, налил себе еще стопку, опорожнил ее одним глотком и обтер ладонью рот.

– Тут все к чему, – сказал он хмуро. – А вот война? – спросил он меня в упор. – Вот вы пришли сейчас домой, а утром в семь часов повестка. Явиться на призывной пункт с вещами. Тогда что?

– Да ничего, встану, соберусь и пойду, – сказал я.

– Да ты чего-то уж не туда загибаешь, Иван Семенович, – сказал мой новый знакомый. – Война войной, а наука наукой, пятаки тут ни при чем.

– Опять пятаки ни при чем? Очень они при чем! Вот вы сказали: позовут – пойду. А что такое пойти на фронт, вы знаете? Стойте, стойте, я уж свое доскажу. Вот в пятнадцатом году нас из Большой станицы двенадцать человек пошло воевать. С музыкой провожали, с попами… И парни все были – во! А вернулось нас с фронта всего двое – я да Петька Карасев. И вот еще, видишь, сижу и водку пью с учеными, а Петька покашлял, покашлял, да через год его в Порт-Артур и стащили, легкое у него отвалилось. В болоте ночь просидел. Значит, было нас двенадцать, а остался один я, а над теми десятерыми, наверно, и до сих пор кресты в Польше торчат, сам тесины прибивал, знаю. А теперь вот и креста не поставят, одни столбы.

– Иван Семенович, ты больше не пей, – нахмурился мой новый знакомый. – Как это понимать – одни столбы… Добрая память останется, она что? Ничего тебе, что ли?

– А вот так – столбы! – ударил кулаком по столу бригадир. – А добрая память – это вот! Фу! – Он дунул и засмеялся. – Вот она, добрая память, полетела – вот-вот! Видишь ты ее? Где она? – И вдруг ожесточенно заговорил: – Мы ведь все на свете превзошли, и религии уж не придерживаемся, и открыли, что не Бог в небе, а пар. Ну, ладно, пускай пар, а не Бог, я не против. Но я ведь вот про что… – Он остановился, собираясь с мыслями. – Вот ученые приезжают, – продолжал он уже медленно и вдумчиво, – черепки собирают, ну что ж, мы уважаем науку, хорошо… Ну а вот если верно – завтра война? К чему эти кости и черепки, а? Вот я газеты читаю. Каждый день пишут: такую-то речь Гитлер грохнул, такую-то границу его войска перешли, и все ближе, ближе к нам война подбирается. Стали уже учить, как маски надевать, а вы все черепки собираете. Как же это понимать, а?

– Да что это ты, хозяин, больно развоевался? – сказал мой новый знакомый недовольно. – Заладил как сорока: война, война, война… Без тебя это каждый день слышим и читаем. Позовут – соберемся и пойдем. Но только война-то ведь не на целый век. Вот ученые сосчитали, что в старом мире, при царизме, на каждые десять лет мира приходилось одиннадцать лет войны. Так люди-то воевали, а пятаки-то лежали. И эта война пройдет, а все равно пятаки останутся. Наши внуки еще будут ими интересоваться.

– А останется кому интересоваться пятаками? – покачал головой хозяин. – Вот газ у них, говорят, особый есть, от него даже железо сыплется. Так вот, если они его на меня или на вас пустят, так что от нас тогда останется, а? А то еще есть такие прожектора – как поведут лучом, так и города нет!

– Лучи смерти, – засмеялся мой новый знакомый. – Ну-ну, читай вокруг света", читай, еще не то вычитаешь. Но вот что, хозяин, – он постучал пальцем по столу, – ты все-таки поменьше бы звонил. Ведь это пораженческая агитация называется, понимаешь? Что же – у них все есть, а мы голенькие? Нет, что у них, то и у вас есть, а может, есть и что похлеще. Очень может быть! И победить мы его победим. За него никто не пойдет – ни француз, ни англичанин, ты в этом не сомневайся.

– Да я не сомневаюсь, – сказал бригадир, – я ведь к тому, что… – Он вдруг сразу как-то сник и замолчал, взял стопку, валил ее доверху, но пить не стал, а оставил и вдруг заговорил, возбуждаясь все больше и больше: – Вот вы говорите «не пойдет». За столом-то все, конечно, можно сказать – и про ту войну тоже говорили, что ни за что никуда не пойдут. А нет – пошли, да еще как пошли-то, с песенками: «Соловей, соловей-пташечка», – запел он вдруг и рассмеялся. – Да и как было не пойти? Впереди пулемет и сзади пулемет. Не пойдет? Нет, как еще пойдут-то.

– Вы историк? – спросил меня мой новый знакомый.

Я кивнул головой.

– Я вот почему спрашиваю: этот пулемет в лоб, про который он сказал, ну что ж говорить, средство действительно очень сильное. Но скажите, могут войска под этими пулеметами выиграть войну? Ну, не только пулемет, конечно, а вообще одна жестокость сама по себе. Деревни жечь, дезертиров вешать, солдат пулеметами гнать. Вот это может выиграть войну?

– Ну, это смотря кто с кем воюет, – сказал я. – Но одно только можно сказать суверенностью: армия свободных всегда побьет армию рабов. Это еще Эсхил отлично понимал. В «Персах», например, престарелая царица Атосса спрашивает предводителя Хора о греках: «Кто гонит это войско в бой? Кто их царь?» И тот отвечает: «Никто их не гонит, нет у них царя, они свободны!» – «Так каковы же они в битве?» – спрашивает царица. «А таковы они в битве, – отвечает Хор, – что все войско твоего сына полегло под их мечами». И в заключение, после гибели персидского ополчения. Хор поет: «Персы, не идите против эллинов, сама земля им союзница». Земля – союзница! Подумайте, огромная армия, состоящая из двенадцати пленных народов – тут были и сирийцы, и египтяне, и финикийцы, – была разбита в прах одним свободным народом.