Блокада. Книга 3 - Чаковский Александр Борисович - Страница 35

«Чем я занимаюсь? — с недоумением и горечью подумал он. — Какие там памятники!.. Когда еще она придет, победа?!»

Федор Васильевич стал собираться в бомбоубежище.

Раньше он туда не ходил, а сидел в своем кабинете, прислушиваясь к стрельбе зениток и взрывам бомб. Но после того как к нему однажды явились дежурные из МПВО и предупредили, что привлекут его к ответственности за несоблюдение правил поведения гражданского населения, Валицкий смирился и стал спускаться во время тревоги в подвал.

В отличие от многих других, он никогда не брал с собой ни еды, ни подушки с одеялом, хотя обстрелы длились иногда по нескольку часов, — ничего, кроме заранее приготовленного портфеля, в котором лежали фотографии жены и Анатолия и письма сына с фронта. Отправляясь в убежище, Валицкий доставал из шкафа какую-нибудь книгу и тоже клал ее в портфель. Он брал книгу наугад, следя лишь за тем, чтобы она не имела отношения к архитектуре, — все, что напоминало Валицкому о его ненужной теперь профессии, вызывало у него горечь и раздражение.

На этот раз он также взял, не выбирая, одну из тех книг, к которым уже много лет не прикасался, сунул ее в портфель и пошел к двери.

Бомбоубежище — большой, плохо освещенный, сырой подвал, бывшая котельная, — было уже полно людьми. Женщины с детьми, старики сидели и лежали на скамейках и койках-раскладушках.

Каждый раз, когда Валицкий входил в этот подвал, он испытывал горькое чувство от сознания своей принадлежности к людям, никакого активного участия в обороне города не принимающим, обреченным лишь на страдания, связанные с войной.

Валицкий осмотрелся и, всем своим видом давая понять, что оказался здесь совершенно случайно, прошел между раскладушками, матрацами, расстеленными на каменном полу, к дальней скамье.

Там сидели женщина в косынке, инвалид с костылями, прислоненными к скамье, и какой-то старичок в металлических «дедовских» очках, на коленях его лежал сверток, очевидно, с чем-то съестным — масляные пятна уже проступили на оберточной бумаге.

Валицкий раскрыл свой портфель, вынул книгу и с удивлением обнаружил, что это томик Марка Твена на английском языке.

Марка Твена Валицкий читал лишь в юности и помнил только его повести о Томе Сойере и Гекльберри Финне. В памяти почему-то застряла также фраза писателя о том, что бросить курить очень легко, поскольку он, Марк Твен, делал это раз десять.

Федор Васильевич попытался сейчас припомнить, где и когда он купил эту прекрасно изданную книгу, — вероятно, еще до революции, за границей. Посмотрел оглавление. Одно из заглавий — «Таинственный незнакомец» — привлекло его внимание. Подумав, что именно подобного рода чтение поможет отвлечься от невеселых мыслей, Валицкий раскрыл книгу.

Однако едва он прочел первые строки, как услышал из-за двери громкий мальчишеский голос: «Нет, нет, не хочу, не пойду!»

Через минуту на пороге появился заплаканный мальчишка лет десяти, подталкиваемый сзади женщиной.

Все недовольно посмотрели в их сторону.

Женщина умоляюще сказала:

— Тише, Володя, тише! Не мешай людям отдыхать. Ты же видишь, люди тут…

Сидевший рядом с Валицким старичок чуть приподнялся и тем добродушно-ироническим тоном, которым обычно обращаются взрослые к напроказившим детям, сказал:

— Почему плачем, молодой человек по имени Володя?

Мальчик молчал, вытирая текущие по щекам слезы, а женщина торопливо проговорила:

— Вы уж извините, товарищи! Не хочет в убежище идти, ревет как оглашенный!

Она снова подтолкнула мальчишку:

— Иди, иди! Всполошил людей!..

Мальчик сделал шаг вперед и опять остановился, обводя присутствующих недружелюбным взглядом.

— Какова же причина подобного поведения молодого человека? — не унимался сосед Валицкого.

Женщина села на уголок скамьи, притянула к себе упрямо передергивающего плечами мальчишку и ответила:

— Видите, вот не хочет! Трyсы, говорит, только в убежище идут!.. Вы уж простите, — спохватилась она и добавила без всякого перехода: — Отец-то наш на фронте.

— Это почему же трyсы? — явно обиженно проговорил сидевший на противоположной скамье мужчина средних лет с наголо обритой головой, в армейской хлопчатобумажной гимнастерке, но без петлиц.

Парнишка выпрямился и громким, срывающимся голосом закричал:

— Трyсы! Конечно, трyсы! Все вокруг говорят: смелым, смелым надо быть! А как же я смелым буду, если она чуть что — в убежище гонит?!

— А ты думаешь, смелость в том, чтобы фрицу башку под снаряд подставлять? — уже спокойнее спросил бритоголовый.

Несколько мгновений мальчик глядел на него в упор пристальным, недетским взглядом. Потом сказал с вызовом:

— А вам… а вам тоже на фронте надо быть!

— Я и был, — теперь уже совсем добродушно ответил бритоголовый. — На, гляди, если не веришь.

Он подтянул левую штанину, и все увидели, что нога — в гипсовой повязке.

— Стыдно, стыдно, Володя! — громким шепотом сказала женщина, снова притягивая к себе мальчика.

На этот раз он покорился, сел рядом, опустив голову.

В убежище снова наступила тишина.

«А меня никто не заподозрит в трусости. Никто не скажет, что мое место на фронте! — с горечью подумал Валицкий. — Старик! Все видят, что старик!..»

Чтобы не растравлять себя, он снова попытался читать.

Это была странная повесть. Действие происходило в 1500 году. Дьявол, принявший человеческий облик, явился к ничего не подозревающим, играющим в лесу мальчишкам. Сначала он продемонстрировал им несколько элементарных фокусов, которые тем не менее поразили детское воображение. Потом решил вмешаться в жизнь городка. Проделки следовали одна за другой…

Незаметно для себя Валицкий увлекся чтением и не заметил, что сидящий рядом неугомонный старичок время от времени заглядывает в его книгу.

Неожиданно тот спросил:

— На каком же это вы языке читаете?

— На английском, — буркнул, не поднимая головы, Валицкий.

— Великая вещь — знание иностранных языков, — со вздохом произнес старичок. — И о чем, извините, идет речь?

— О черте, — снова буркнул Валицкий, чувствуя, что от назойливого соседа не так легко отделаться.

— О че-ерте? — удивленно переспросил старик. — Гм-м… А я, грешным делом, когда вы сказали, что английским владеете, хотел вас спросить, не слышно ли что-нибудь о втором фронте?

Логика мышления соседа была более чем наивна.

Валицкий опустил раскрытую книгу на колени и иронически улыбнулся:

— Почему вы изволите полагать, что мне что-либо известно о втором фронте?

— Ну… — смущенно произнес старичок, — я думал… Ведь англичане теперь наши союзники. Говорят, что следует ожидать…

— Ничего не следует ожидать! — резко оборвал его Валицкий. — К вашему сведению, на протяжении всей своей истории Англия заботилась только о себе.

Увидев, как растерянно и даже испуганно заморгал сосед, Федор Васильевич, смягчившись, добавил:

— Кроме того, я читаю не английского, а американского писателя. И не современного.

— Так, так, понимаю, — закивал головой старик. — Как прозывается, позвольте полюбопытствовать?

— Марк Туэйн, — сухо ответил Валицкий, машинально произнося имя писателя по-английски.

— Понимаю, — снова закивал сосед и добавил виновато: — Не приходилось слышать.

Наконец старик угомонился.

В подвале было тихо, слышался только учащенный стук метронома, — обстрел там, наверху, продолжался.

Валицкий снова погрузился в чтение.

Повесть из остроумной сказки постепенно превращалась в философский трактат. Дьявол проповедовал взгляд на людей как на существа, в нравственном отношении стоящие ниже животных.

Старичок опять оторвал Валицкого от книги:

— Извините великодушно. Вот вы пояснили, что про черта читаете. Надо полагать, в фигуральном, так сказать, смысле?

Валицкий раздраженно захлопнул книгу. Сосед начинал ему явно надоедать. Кроме того, Федор Васильевич заметил, что люди, сидевшие рядом, стали прислушиваться к их разговору. Ему следовало бы промолчать, оставить вопрос старика без ответа. Но это было не в характере Валицкого.