Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей - Страница 16

Одно за другим. Причины и следствия цепляются друг за друга, как вагоны в железнодорожном составе. Чтоб выполнить последнюю волю друга, мне нужна была власть. Причем, я и думать не смел о вхождении в Регентский Совет. Как говорится: не по Сеньке шапка. К тому же прекрасно себе представлял уровень, нет, не значимости - с этим у вельмож, назначенных вершить историю, как раз все было в полном порядке. А вот на счет способности как-то реально влиять на внутреннюю политику страны - тут можно и поспорить. Какие бы циркуляры, какие бы инструкции не сочинялись в высоких кабинетах, всегда оказывалось, что державой правят заместители. Товарищи министров, главы советов при губернаторах и председатели комиссий. Посредники. Последнее звено в бюрократической машине Империи, между господами в генеральских мундирах и шляпах с пышными плюмажами, и серыми, неприметными чинушами - проводниками решений в народ. Они, стоящие за плечами первых лиц государства, чаще всего и являются истинными авторами манифестов и декретов. Это они диктуют писарям в скромных засаленных мундирчиках тексты, изменяющие историю. И мне, в этой Великой армии реальных исполнителей было куда как комфортнее, чем за овальным столомГосударственного Совета, или в душных залах заседаний Комитета министров.

Но чтоб остаться на своем посту, нужно было чтоб Мария Федоровна стала Правителем. Хотя бы – одной из шести членов регентского совета. Что, в свою очередь, могло произойти лишь в том случае, если ее устремления поддержат большинство, хоть сколько-нибудь значимых в политике, Великих князей.

Дагмар, по простоте душевной, или от незнания реалий, искренне мне доказывала, будто бы это вполне реально. А вот я сомневался. Последнее время, я во многом стал сомневаться…

И части из моих сомнений явившийся, наконец, Куломзин принес подтверждение.

- Ну что тебе сказать, мой друг, - сокрушенно развел руками Анатолий, между обязательным ритуалом приветствий и заказом обеденной снеди у почтительно замершего возле стола человека. - Ты как всегда был прав. Днями он явственно выказал тобой неудовольствие.

- Вот как? - вскинул я бровь, когда человек, наконец, выслушал пространные пожелания управляющего канцелярией и удалился. Говорили мы, конечно же, на французском, и длинных ушей свидетеля могли не опасаться. И, тем не менее, оба, словно заразившись вирусом витающих в столичном воздухе вирусов стачек и заговоров, невольно понижали голос.

- Именно что так, Герман. Мне передавали, будто бы он высказался в том роде, что дескать… прости - это его слова, не мои. Дескать, везде этот Воробей, и все-то у него повязаны. И еще, мол, этот идиотский слушок, будто бы все, кто с этим Лерхе приятельствует, мигом становятся весьма состоятельными.

- Так считал Никса, - пробурчал я себе под нос. - И тогда это не считалось идиотским слушком. Что-то еще, что я должен знать?

- О, да. Собственно, за тем я и настоял на этой встрече. Я непременно должен был тебя предупредить. Мне кажется, мой друг, что тебе угрожает опасность!

- Какие-то новые сведения? Я снова приговорен какими-нибудь борцами за Свободу, Равенство и Братство? - улыбнулся я, хотя и был уверен, что подпольщики тут не причем. Я не был уверен, но вполне было возможно, что Анатолий Николаевич и вовсе не был на короткой ноге с генерал-адъютантом и, с недавних пор, графом Империи, Николаем Васильевичем Мезенцевым.

- Какое там, Герман. Какое! Ах если бы тебе грозили только эти недалекие идеалисты. Я Бога бы молил. Но вынужден тебя огорчить. Отнюдь. Я хотел упредить тебя об угрозе иного рода.

- Не томи уже, - поморщился я. - Мнится мне, что раз революционеры тут не причем, то ты станешь говорить обо мне, как о предмете торга для высоких договаривающихся сторон?! Это было бы…

- Так ты знаешь? - воскликнул Куломзин чуть громче, чем довольно для привлечения к нашему столику излишнего внимания публики.- Знаешь и так спокойно о том говоришь?

- Да полноте, Анатолий Николаевич, - горько усмехнулся я. - Я доносил тебе, какую клятву потребовала от меня Минни?

- Поразительно, - снова вспыхнул, успокоившийся было, друг. - Просто поразительно. "Клянитесь самым дорогим, что есть в вашей жизни"! Я прежде полагал, что этаким-то делам единственное место - на страницах популярных романов. Ты Герман, господин редкостной отваги, раз решился на такую клятву.

- Никогда не задумывался об этом в таком ключе, - признался я. - Но дав этот обет, я естественным образом стал разменной монетой в политике Ее Величества. Отказаться от клятвы, предать, перейти на иную сторону, какой бы она не была, ныне не позволит мне честь.

- Да-да, - полыхнул огнем в глазах Куломзин. - Именно так. Как всякий благородный человек…

- Ты мне льстишь, - отмахнулся я. - А что касается грозящим мне напастям … Дорогой мой Анатолий Николаевич, не подвергаешь ли ты опасности себя, встречаясь со мной в этом месте. Скажут, будто бы мы стакнулись…

- А если и так? Если и сговаривались? Прими же, Герман, мои обеты во всем быть тебе соратником и помощником. И слово дворянина тому порукой!

- Благодарю, - искренне обрадовался я. - По нынешним временам это дорогого стоит! Если же дело сие обернется так, что нам с тобой придется покинуть государеву службу, поверь, в России множество мест, куда можно еще приложить руки.

- Я никогда в том не сомневался, - улыбнулся тот. - Однако же не верю, что вездесущий Лерхе ныне опустит руки. Доносилось до меня, будто бы тебя называют вторым Сперанским, а Михаил Михайлович был известен светлым умом иредкостной изворотливостью. Что и ты сам не раз сие выказывал, и за которые ценил тебя покойный Государь. Думаю, не ошибусь, если скажу что у тебя давно готов план, как и тут обратить обстоятельства к своей пользе.

- Конечно, - вынужден был признаться я. - План имеется. Но ты же понимаешь, что все будет зависеть от того, каким именно образом они решат мою судьбу. Останусь ли я на службе, или буду вынужден просить отставки? И если останусь, то какое именно место мне уготовлено?

- Ха-ха! Именно так! Именно так. Но я прав! На милость победителя ты сдаваться не намерен. И думается мне, кое-кто еще сильно пожалеет о предвзятом к тебе отношении. А я в том тебе первый помощник!

- Ты, здравый смысл и много-много денег, - добавил я, веселясь. - Будем считать, что Сила с Правдой, на нашей стороне.

Плана не было. Даже наметок плана не могло появиться, пока в стране шло время безвластия. Слишком многое зависело не от меня, чтоб можно было что-либо замышлять. Но делиться своей растерянностью с, решившимся обозначить свою позицию, другом я конечно не стал.

На том наша "тайная" встреча в ресторации с глупым названием - "Фантазия", в общем-то, и закончилась. Куломзин заторопился в канцелярию, а у меня на тот день было назначено еще несколько встреч. В том числе и очень важная - с представителями Московского отделения Торгово-Промышленной палаты.

Дни текли мимо тревожно-серой чередой. Как я уже рассказывал, сгорела паровая мельница на Обводном канале. Редакции газет получили заранее нами приготовленные письма, выражающие официальное отношение правительства к вскрытым следователями фактам. Мутное, застоявшееся болото отечественных негоциантов всколыхнулось, осознав наконец, что никакие связи или капиталы не уберегут более от суровой руки Закона. А вот на высший свет арест Овсянникова не произвел никакого впечатления. Знаковое событие вельможи сочли обыкновенной для черни мышиной возней.

Через неделю после Сретенья в столицу прибыл долгожданный Великий князь Алексей. Явление строителя военно-морской базы на дальней Мурманской стороне сопровождалось небольшим курьезом, послужившим, к счастью, мне на пользу. Дело в том, что слабо знакомый с принятыми в Зимнем традициями, возница высадил своего высокородного пассажира не у Салтыковского подъезда дворца, а у Комендантского, предназначенного для прибывающих ко двору военных. И князь около получаса в нерешительности "прогуливался" возле, не в силах решить, чем вызван такой выбор. То ли это знак, подаваемый ему хозяевами Зимнего, и следует смириться. То ли - провокация, и он должен устроить скандал, потребовав уважения.