разных дам. Рэмсден (сердито). А вам какое до этого дело, хотел бы я знать? Октавиус. Как же так, Вайолет? Я считал, что вы с Мэлоуном были едва знакомы

до этой поездки? Вайолет (раздраженно). Этот человек, вероятно, служил в "Савое" метрдотелем. Мендоса. Официантом, мэм. У меня обо всех вас сохранились наилучшие

воспоминания. Судя по вашей щедрости ко мне, я мог заключить, что все

вы очень приятно проводили там время. Вайолет. Какая дерзость! (Поворачивается к нему спиной и, опираясь на руку

Гектора, начинает взбираться на скалу.) Рэмсден. Довольно, друг мой. Надеюсь, вы не рассчитываете, что эти дамы

отнесутся к вам как к знакомому на том основании, что вы им

прислуживали за столом? Мендоса. Простите, это вы первый заговорили о том, что мы знакомы, и дамы

последовали вашему примеру. Но так или иначе, после этого проявления

дурных манер, свойственных вашему классу, инцидент исчерпан. Впредь

потрудитесь обращаться ко мне со всем уважением, как к постороннему

человеку и такому же путешественнику, как вы. (Высокомерно

отворачивается и снова занимает свое президентское место.) Тэннер. Ну вот! За всю поездку мне впервые встретился человек, способный

здраво рассуждать, - и каждый из вас инстинктивно торопится оскорбить

его. Даже Новый человек и тот не лучше других. Генри! Вы вели себя, как

самый последний джентльмен! Стрэйкер. Джентльмен! Ну уж нет! Рэмсден. В самом деле, Тэннер, этот ваш тон... Энн. Не слушайте его, дединька. Неужели вы к нему еще не привыкли? (Берет

его под руку и ласково уводит к скале, куда уже взобрались Вайолет и

Гектор.)

Октавиус, как собачка, бежит за ними.

Вайолет (со скалы). А вот и солдаты. Они соскакивают с машин. Дюваль (в полном ужасе). О, nom de Dieu! [Черт возьми! (франц.)] Анархист. Дураки! Теперь государство раздавит вас только потому, что вы

пощадили его по наущению политических прихвостней буржуазии. Мрачный социал-демократ (готовый спорить до последней минуты). Напротив,

только через захват государственного аппарата... Анархист. Пока что этот аппарат сейчас вас захватит. Шумный социал-демократ (ополоумев от страха). Да бросьте! Что мы тут делаем?

Чего мы ждем? Мендоса (сквозь зубы). Продолжайте. Спорьте о политике, болваны; почтеннее

занятия не придумаешь. Продолжайте, говорят вам.

На участке дороги, господствующем над котловиной,

показывается отряд солдат. Бандиты, борясь с мучительным

желанием спрятаться друг за друга, стараются сохранить

по возможности непринужденный вид. Мендоса встает,

величественный в своей неустрашимости. Офицер,

командующий отрядом, спускается в котловину; он

подозрительно оглядывает бандитов; затем переводит

взгляд на Тэннера.

Офицер. Что это за люди, сеньор Ingles? Тэннер. Моя охрана.

Мендоса низко кланяется с мефистофельской улыбкой.

Невольная усмешка пробегает по лицам бандитов. Все

приподнимают шляпы, кроме анархиста, который, скрестив

руки на груди, бросает вызов государству.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сад перед виллой в Гренаде. Кто хочет знать, как это

выглядит, пусть поедет туда и посмотрит. Для общего

представления можно упомянуть цепь холмов, усеянных

виллами, Альгамбру на вершине одного из них и довольно

большой город в долине, куда сбегаются пыльные белые

дороги, кишащие ребятишками, которые, чем бы они ни были

заняты, машинально клянчат милостыню, протягивая цепкие

коричневые ручонки; впрочем, это описание, если не

считать Альгамбры, попрошаек и цвета дорог, так же

приложимо к Испании, как и к Сэррею. Разница только в

том, что сэррейские холмы невысоки и безобразны и с

большим правом могли бы называться сэррейскими

бородавками, тогда как испанские холмы сродни горам:

мягкость контуров, скрадывающая их высоту, не уменьшает

их величественности.

Сад, о котором идет речь, расположен на холме напротив

Альгамбры, а вилла отделана с дорогостоящей

претенциозностью, - как всякая вилла, предназначенная

для помесячной сдачи внаем с полной обстановкой богатым

американским и английским путешественникам. Если стать

на лужайке в нижнем конце сада и посмотреть на вершину,

линия горизонта совпадет с каменной балюстрадой

выложенной плитняком террасы на фоне бесконечного

пространства. Между нами и этой террасой будет тогда

находиться цветник с фонтаном в центре, вокруг которого

в строгом порядке размещены геометрически правильные

клумбы, дорожки, посыпанные гравием, и аккуратно

подстриженные тисовые деревья. Цветник расположен выше

нашей лужайки; туда ведет несколько ступеней в середине

уступа. Терраса, в свою очередь, выше цветника, и нужно

подняться еще на несколько ступеней, чтобы, облокотясь

на балюстраду, полюбоваться прекрасным зрелищем города в

долине и холмов, уходящих вдаль, где они вырастают в

горы. Вилла тогда будет слева от нас, и к ней тоже ведут

ступени, расположенные в левой части цветника.

Возвращаясь с террасы через цветник на нашу лужайку

(причем вилла тогда оказывается уже справа от нас), мы

узнаем, что обитатели виллы отличаются литературными

склонностями; нигде не заметно ни сетки для тенниса, ни

крокетных дужек, а небольшой садовый стол, слева от нас,

завален книгами, большей частью в желтых обложках. На

стуле справа тоже лежит несколько раскрытых книг. Газеты

не видно ни одной,и это обстоятельство, наряду с

отсутствием спортивного инвентаря, может привести

вдумчивого наблюдателя к самым многозначительным выводам

относительно обитателей виллы. Впрочем, в этот ясный

весенний день подобным размышлениям помешало бы

появление у боковой калитки Генри Стрэйкера в его

шоферском наряде. Он пропускает в сад неизвестного