Волшебница на грани (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 19

Я тотчас же напомнила себе, что у нас не свидание. Несмотря на хорошее вино и фрукты, несмотря на то, что в этой части кафе-пещеры мы совершенно одни, несмотря на то, что Генрих сидит так близко, и у него какой-то новый одеколон, с приятным травянистым запахом — нет, это не свидание.

И те женщины, которые ему нравились и отвечали взаимностью, тоже большой кусок не моего дела. Незачем и думать об этом.

— Твой дядя сразу понял, что дело нечисто, — продолжала я. — Он был уверен, что Виктор и Милена Готти повешены в халифатах, а тут мы свалились ему на голову! Кравен сказал, что Гвен Бринн курирует наркоторговлю по всему Фаринту, и мы его, мягко говоря, заставили насторожиться. Какой-то белый лед.

— О, — понимающе протянул Генрих. — Серьезная вещь. В Аланберге стоит баснословно дорого.

— Пробовал? — поинтересовалась я. Генрих посмотрел так, словно я сказала невероятно глупую и обидную вещь.

— Ни в коем случае, — ответил он. — Я не такой дурак, чтобы разрушать себя собственноручно.

Я ободряюще улыбнулась.

— Поэтому ты и выстоял.

Генрих сделал глоток вина и спросил:

— Как ты себя чувствуешь? Ты сильно ударилась?

— Ты об этом спрашиваешь уже восьмой раз, — с улыбкой заметила я. — Все в порядке. Ушиблась, конечно, но без последствий. Думаю, моему соотечественнику можно верить.

У нас не свидание. Я сказала себе об этом еще раз. Но Генрих смотрел на меня так, словно это было именно оно. Словно это было что-то намного важнее и глубже, чем свидание.

— У Кравена остался портрет Ланге, — сказала я жестче, чем планировала. — Мы получим его новое лицо и отправимся на поиски. Честно говоря, мне хочется держаться подальше от нашего с тобой доброго дяди.

— Мне тоже, — признался Генрих и вдруг рассмеялся. — Забавно получается! Гвен Бринн ведет свои дела, живет спокойно, и тут вдруг мы. Я понимаю, почему он так напрягся.

— Говорил с ним сегодня? — спросила я. Генрих кивнул, и я неожиданно обнаружила, что он держит меня за руку. Мягко, осторожно, словно боясь причинить боль.

Это прикосновение одновременно успокаивало и заставляло дрожать. С момента нашей встречи прошло совсем немного времени — и мы стали слишком близки друг к другу. Слишком быстро, слишком близко.

Мне стало страшно, и я сама не знала, чего так боюсь.

— Говорил, — ответил Генрих. — Мы вели вроде бы деловую беседу, но он умудрился полностью меня проверить. Задавал важные вопросы вроде бы вскользь, но так, что не ответить было нельзя.

Мне сделалось холодно. Я села поудобнее и попробовала освободить руку так, чтобы это выглядело максимально естественно. Внутренний голос сказал с интонациями одной из моих клиенток, что надо перестать ломаться, когда рядом с тобой мужчина, который, возможно, скоро наденет корону.

Королевой станешь! На трон сядешь! Ничего себе прыжок из провинциальной грязи в иномирные князи, правда?

— А ты? — спросила я. Сейчас мне было страшно и за себя, и за Генриха. Но, судя по тому, что мы сейчас сидели в кафе, а не лежали где-нибудь в подвале с простреленными головами, все прошло хорошо.

— А я не оплошал, — признался Генрих с довольным видом. — И почти дословно пересказал ему то, что однажды говорил настоящий Виктор Готти перед тем, как уехать из Фаринта.

— Что же это было?

— То, что человек, который заменил ему и Милли отца и мать, обязательно будет им гордиться, — произнес Генрих. — И сказал, что я и сейчас не подведу его.

Я понимающе кивнула. Что ж, нам пока везло. Возможно, Бринн успокоился.

— Знаешь, что я думаю? Что Эбернати свел меня с доктором Кравеном как раз для того, чтобы он меня осмотрел и опознал Милену Готти. Возможно, у нее был шрам или родинка. А Кравен понял, что я его соотечественница, подал мне знак и решил не выдавать, — я вдруг поняла, что мой бокал опустел. — Мы оба живы, Генрих. Нам пока верят.

— Вот и замечательно, — улыбнулся Генрих. Над морем что-то мелькнуло, и я подумала, что это драконы снова начинают свой танец. Но нет, просто пролетела птица. Внизу, на площадке, огороженной перилами, собирался оркестр, и музыканты потихоньку готовились к выступлению.

— Тут будут танцы? — спросила я. Генрих кивнул.

— Будут. Любишь танцевать?

— Я не умею, — призналась я. — Не пришлось научиться, а теперь уже поздно.

— Не поздно, — улыбнулся Генрих. — И это совсем нетрудно, я тебя научу. А начать можно…

Когда я поняла, что он меня целует, то, кажется, перестала дышать. Прикосновение чужих губ к моим губам было таким любящим, таким трепетным, что струна, которая натянулась в моей душе, зазвенела и оборвалась. Я откликнулась на поцелуй и вдруг почувствовала, что мы с Генрихом скользим куда-то в сторону, падая и сбивая столик с бокалами и фруктами.

Бутылка вина разбилась, я обмякла на полу, и стало совсем темно.

Глава 5

Сознание возвращалось постепенно.

Сперва я услышала какие-то далекие тени голосов. Потом из белого марева, в котором я плавала, стали проступать серые пятна. Потом я услышала голос доктора Кравена:

— Сейчас придет в себя.

Я выскользнула из обморока и сразу же закрыла глаза. Надо было сориентироваться и для начала понять, где я, и что происходит. Подвела нас с Генрихом та бутылка вина, ох, как подвела…

Меня похлопали по щекам, и доктор Кравен сказал:

— Милена, я вижу, что вы очнулись.

Пришлось открыть глаза. Я увидела, что лежу на грязном полу, поняла, что онемевшие руки связаны за спиной, и заерзала, пытаясь подняться. Доктор Кравен помог мне сесть, привалил спиной к стене, словно куль. Я увидела, что нахожусь в просторном помещении без окон. Свет разгоняла маленькая лампа, в которой кружились золотые светлячки.

Я видела в кино, как герои оказываются в подвале у злодея, но и представить не могла, что сама сюда попаду.

— Что случилось? — шепотом спросила я и сразу же услышала тяжелые удары откуда-то из-за стены и сдавленный стон Генриха.

Генрих!

— У нас мало времени, — едва слышно произнес Кравен и молниеносным движением провел по моим губам, вложив в рот пилюлю, которая сразу же растаяла. — Сейчас вас начнут допрашивать. Рассказывайте только правду, все, как есть. Иначе я ничем не смогу вам помочь.

— Правду? — переспросила я. — Дядюшка Гвен хочет услышать о том, что я попаданка?

Кравен кивнул.

— И это тоже. Нам нужно выгадать время. И обязательно попросите у него воды!

Я больше не успела ни о чем подумать: из-за стены вышел добрый дядюшка Гвен в компании Эбернати. Сейчас милашка Гектор не выглядел убогим и жалким неудачником: это был хищник. Пусть мелкий, но все же.

— Ну как она? — спросил Бринн. Кравен выпрямился, выдернул из кармана белоснежный носовой платок и принялся вытирать руки.

— Пришла в себя, как видите. Я еще раз осмотрел ее, шрама там и в самом деле нет.

Бринн нагнулся ко мне и, уткнув горячую мокрую ладонь в затылок, пригнул мою голову чуть ли не к полу.

— У Милли был шрам на шее, — угрюмо произнес он. — Вы правы, доктор.

— Что вы делаете? — прошептала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются вполне искренние слезы. — Что происходит?

Бринн выпрямился и некоторое время рассматривал меня с цепким интересом людоеда. Потом он поинтересовался:

— Хочешь выйти отсюда живой?

— Хочу, — с готовностью кивнула я. Еще бы я не хотела!

— А тогда рассказывай! — чуть ли не весело предложил Бринн. — Кто ты такая, кто он такой, что вам нужно на Фаринте, и кто вас сюда, таких ловких, отправил?

— Хорошо, — согласилась я. — Я все расскажу, только попить дайте.

— Дайте ей воды, — тотчас же поддержал меня Кравен. — Эфаол вызывает быстрое обезвоживание, она может умереть, ничего не рассказав.

Бринн кивнул, и Эбернати присел на корточки и поднес к моим губам флягу. Вода оказалась свежей и ледяной до ломоты в зубах. Я сделала несколько глотков и поклялась себе, что выберусь отсюда живой.