Улей 2 (СИ) - Тодорова Елена - Страница 39

Софи вскакивает и, вытянув над головой руку, как супермен, несется через комнату. Накладные розовые волосы неестественно подпрыгивают на ее плечах.

— Очень-очень грубо, парень. Очень, — подобрав челюсть, негодующе отчитывает племянника Диана. Но на самом деле Адам ей благодарен за то, что она забивает тишину своим голосом. Пока он переводит дыхание, она уже подхватывает Марину Станиславовну под локоть. — Вы прекрасно выглядите.

— Спасибо, — машинально благодарит женщина. — Вы тоже.

— Меня зовут Диана, я жена Марка. А эта маленькая неугомонная девочка — наша дочь.

— Чудесная девочка, — на взволнованном лице Марины, наконец, появляется улыбка. Сжимая ладонь на плече хмурого худощавого мальчика, представляет: — Мой сын — Герман.

— Привет, Герман, — расталкивая всех, выступает София.

Протягивая мальчику пульт от телевизора, она подталкивает его к дивану.

— Так как ты наш гость, можешь выбирать, что мы будем смотреть, пока взрослые меряются сосисками…

— Боже мой, Со! Что за выражения?

— Адам сказал, так говорить можно. Сосиска — не ругательное слово.

Стрельнув в сторону ухмыляющегося племянника недовольным взглядом, Диана сурово смотрит на дочь.

— Да, но в данном контексте оно подразумевает ругательство.

— Адам говорит, это проблемы того, кто слушает, а не того, кто говорит. Я не имела в виду ничего такого… — заявляет девочка, состроив ангельское личико.

— Так, все! — восклицает нервозно Диана. — Просто не говори так.

— Почему это? — с деланным непониманием спрашивает Софи, отлично понимая, что в эту минуту у матери не найдется разумных аргументов.

— Со… Сейчас не время. Потом.

Герман останавливает выбор на прыгающих, как заведенные, коротконогих существах, имеющих себя викингами. На некоторое мгновение их спор о том, как решить возникший в поселении кризис заполняет все пространство. У Евы закладывает в ушах от воинственных кличей и фонового шума мультика, пока Терентий Дмитриевич не убавляет громкость. Прокашлявшись, он бормочет какое-то приветствие и предлагает бывшей жене вина.

Но хохот Марка Дмитриевича снова вгоняет всех в ступор и краски.

— Простите. Это, конечно, нервное, — говорит он. — Не думал, что еще когда-нибудь увижу, как Терентий обхаживает тебя, Мариночка. Только сейчас вспомнил, как приторно и бесполезно все это было. Кошмарный день… Все в кучу.

Присутствующие замирают в ожидании продолжения, словно почувствовав, что это было только вступление. Упираясь взглядом в непроницаемое лицо племянника, Марк Дмитриевич нервно прокручивает ремешок часов на запястье.

Ему чертовски надоело то, что Адам вытворяет. В своих эгоистичных стремлениях тот ни с кем не посчитался, подставляя под удар всю семью.

— Может, хватит? Все уже поняли, у кого сосиска толще, — раздраженно озвучивает свои мысли.

— Выбирай выражения, Марк! Здесь дети.

— Дети? Собственно, их лексикон я и использую.

— Марк…

— Поздравляю, — произносит с преувеличенным восторгом, не отводя гневного взгляда от помрачневшего Адама. — Ты таки переплюнул своего отца. Посягнул сразу на два отличительно исключительных домена Одессы. Самое святое — Припортовый. И самое символическое, несущее за собой дьявольское проклятье — кровавую южную принцессу.

Эти слова рассекают образовавшуюся тишину, как осколки после взрыва, который произошел настолько быстро и настолько неожиданно, что невольные очевидцы ощущают только последствия. Ужасный смысл сказанного. В той или иной степени он отражается внутри каждого из них.

Ева застывает, не только оглушённая услышанным. Разорванная на части. Марк Дмитриевич отозвался о ней не просто плохо. Он говорил о ней, будто о каком-то мерзком существе. Не человеке. Дьявольском отродье.

Ее реакция — запуск непонятного ею самой защитного механизма. Охваченную болью грудь обволакивает непробиваемая ледяная корка холодного безразличие. В черных глазах вспыхивают презрение и странная сила. Впервые после потери памяти она не боится сделать шаг вперед. В неизвестность. Упасть в пустоту или быть поглощенной чертовым болотом — без разницы!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Никчемно. Худший подбор слов. Повторять базарные сплетни — куда ни шло. Но так утрировать, словно мы персонажи дерьмового кинофильма… Побойтесь Бога, Марк Дмитриевич. Вы звучите мерзко.

Пронзительный взгляд окидывает мужчину с головы до ног. Он чувствует его физически. Дичайший дискомфорт охватывает тело, словно невидимый кокон.

— Если бы ты была нормальным человеком, то понимала бы, что тебе здесь не место.

— Оставь ее в покое, — с явственной угрозой в голосе произносит Адам.

Но в данный момент сама Ева не готова остановить этот обмен любезностями.

— Вы не знаете меня, так перестаньте судить.

Марк Дмитриевич натянуто смеется.

— Это ты себя не знаешь.

И эти слова — как пощечина. Беспощадные и правдивые. Именно после них Еве хочется закричать. Но она молчит, будто онемевшая.

— Дядя Марк!

Адам шагает вперед, пока Терентий Дмитриевич не преграждает ему путь, не давая подойди ближе.

— Сынок.

— Адам.

Парень совершенно отстраненно идентифицирует личность женщины, которая хватает его за руку. В глазах матери смешиваются беспокойство и шок.

Только ему плевать, каким ублюдком он выглядит в ее глазах. Его отношения с Марком Дмитриевичем всегда были натянутыми, но одно дело, когда тот оскорбляет его, и совершенно другое, если дело касается Евы.

— Адам? — повторно гундосит кто-то рядом.

Этих голосов несколько. Только Ева молчит, словно приговоренная к расстрелу. Не двигается.

— Адам!

— Что Адам? Я не собираюсь терпеть эту х*рню только потому, что все привыкли, что дядя Марк любит пустозвонить, поливая всех кого не лень дерьмом. К черту!

— Здесь же София. Успокойся!

Сжимая челюсти, Адам тяжело переводит дыхание. От напряжения каждый мускул в его теле дрожит. Но это незначительная проблема в сравнении с тем, как болезненно колотится его сердце.

Сглатывает несколько раз, ощущая, как резко и нервно двигается кадык. Ни черта! По-прежнему тяжело дышать. Глаза застилает безумная злость.

Марк Дмитриевич имеет наглость ухмыляться и разводит руками.

— Ты катишься ниже и ниже, Адам. Теперь на родню руки распускать станешь? Из-за этой девчонки?

— Заткнись, — выталкивает парень.

Прикусывает язык, пока не чувствует вкус крови.

— Прекрати, Марк!

— Так нельзя…

Но мужчина снова с презрением смотрит на Еву, и она с диким ужасом думает о том, что может быть той, кто размажет эту эмоции по его лицу. Ничто не удерживает ее. Никто не ожидает от нее агрессии. Никто не думает, что она способна на насилие.

— Здесь все делают вид, будто не знают, что с тобой. Делают вид, что сложившаяся ситуация для всех приемлема. Только нихр*на это не правда! Ты — бомба замедленного действия. Ты — чистое зло. Угроза для нас всех!

Сердце Евы застывает, словно за пазуху хлестнули пару литров формалина. Ей становится холодно. Ей становится безразлично.

И тогда это происходит. Двигаясь с удивительной скоростью, ее ладонь со свистом рассекает воздух и с яростью врезается в теплую мясистую плоть мужской щеки.

Первый удар, как первая кровь для зверя, перекрывает все ощущения, кроме одного — эмоционального голода.

Но… Детский крик пронзает сознание Евы насквозь. А следом несколько секунд застывшего шока, воцарившегося в помещении, резко сбрасывают накатившую на нее злость. Вместо нее приходит немое раскаяние.

Только отмотать назад уже нельзя.

[1]What a strain! — Какое напряжение!

[2]Wow! Houston, we have a problem. — Вау! Хьюстон, у нас проблемы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

[3]I’m so sorry. — Мне очень жаль.

Глава 39

Кожа Марка Дмитриевича краснеет пропорционально тому, как немеет ее ладонь.

— Возвращайся домой, если не хочешь, чтобы из-за тебя пострадали невинные люди. Ты не должна быть среди нас, — тихо произносит он и направляется к выходу.