Няня поневоле (СИ) - Волкова Виктория Борисовна - Страница 41

— Ты слишком нервная, малышечка, — шепчет Федор. Да еще по ноге гладит, скотина! — Хочешь, я тебе колыбельную спою?

— В соседнем купе едет Лира, — вздыхаю я и сама не понимаю, что на меня нашло. Решила до конца строить из себя капризную чику? Может, так заставлю Шмелева отделаться от меня и согласиться на развод. — Попросите ее, Федор Ильич. Или это невозможно? — всхлипываю снова. Вспоминаю, как мы с Сергеем ходили в театр. И будто наяву вижу его в темно-синем костюме и белой рубашке.

— Только галстук не заставляй надевать, — бурчал он тогда недовольно.

— Для тебя все, что пожелаешь, — пыхтит Шмелев и, достав из кармана айфон, звонит сыну в соседнее купе. — Не беспокойся, сейчас Илька ее уболтает, — бросает самодовольно.

Лира появляется через полчаса. В концертном платье и при макияже. Но даже через слой грима мне удается разглядеть синяки. Один на скуле, а два, помельче — на шее.

Илья? Или Федор?

Гадаю, пока Лира поет мою любимую песню. Кто-то из них… Вот только кто?

В коридоре останавливаются люди и самые нетерпеливые заглядывают в чуть открытую дверь купе. Федор со вздохом встает и отправляется разгонять крестьян, посмевших притормозить около господского купе. Воспользовавшись замешательством, мы с Лирой кидаемся друг к другу.

— Ты любишь того мужчину? — спрашивает она еле слышно.

— Да, — киваю. И тут же осекаюсь, наткнувшись на внимательный взгляд Федора, вернувшегося после разгона черни. Кажется, ничего не услышал. Но перестраховаться не повредит.

— Даа, давай пообедаем вместе, — предлагаю я Лире. Но она и Федор решительно пресекают мои попытки устроить мини-девичник.

— Мне хочется отдохнуть, — словно механическая кукла, твердит Лира, а Шмелев недвусмысленно намекает на интимный обед.

— Еще увидимся, — улыбается она на прощанье.

— Конечно, — уверенно киваю я, даже не подозревая, что вижу великую Лиру Амани в последний раз.

Пройдет немного времени, буквально месяц-другой, и она исчезнет с радаров. Отменит концерты и уедет неизвестно куда.

Ну а пока, покоренная ее необыкновенным голосом, я закрываю глаза и медленно проваливаюсь в оглушительную тишину сна.

— Аполла, а как же обед? — шипит обескураженно Шмелев.

— Покушай с Ильей, Федя, — отмахиваюсь я, отворачиваясь к стене. Осторожно под одеялом нащупываю тонкий металлический ободок, в одночасье ставший моим талисманом и надеждой на спасение.

«Сережка свой не снял, а значит, еще не все потеряно», — думаю, мечтая увидеть любимого хотя бы во сне. Трясина полудремы затягивает меня в свое спокойствие все глубже и глубже. Кажется, время останавливается или течет медленно, слишком медленно.

Я просыпаюсь поздно вечером. В купе горит слабый ночник, а за тонкой перегородкой слышатся пьяные голоса. Папа и сын решили расслабиться. Недовольно закрываю голову подушкой, пытаясь снова заснуть и хоть во сне встретиться с Назаретом. Но тихий шепот разговора нет-нет да и срывается на вопли.

— Я вообще не понимаю, на кой она тебе сдалась? И почему решил оставить приплод. Почистили бы в больнице, и все дела. Извините, мадам, но сохранить не удалось, — изгаляется за стенкой Илья.

— Ты у меня дурачок, — чуть тише хмыкает Федор Ильич. И в его голосе я чувствую легкое пренебрежение. — Да, я забрал Аполлу. И кроме чувств, мой дорогой, руководствовался еще соображениями бизнеса.

— Акции банка можно вернуть, — брякает сын, перебивая.

— Я сейчас не о ФИШТе, — рыкает нетерпеливо Федор, делая ударение на последнем слоге. — В оффшорах все компании зарегистрированы на Аполлинарию. Забыл, что ли? Переоформить вряд ли получится. Иначе весь капитал достанется местным. Не мне тебе объяснять…

— Она знает? — вкрадчиво спрашивает Илья.

— Нет, — ухмыляется муж. — Давным-давно подписала кипу бумаг, не глядя. Послушная девочка, — смеется довольно.

— Ну, это не меняет дела, — снова настаивает на своем Илья. — Чужой ребенок тебе зачем?

— Во-первых, мой дорогой, я все-таки люблю Аполлинарию. Это моя последняя радость. И хочу еще парочку деток. Или сколько там смогу заделать. А если бы малышку поскребли Никитские коновалы, то последствия могли бы быть самые плачевные. Я не хочу здоровую фертильную девку превращать в сухое полено. Она у меня сейчас как кошка рожать будет. Одного за другим. И возвращаясь к твоему вопросу, мальчик, — вздыхает Шмелев. И на какое-то мгновение наступает тишина. Слышится слабый звон рюмок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Закусывай, Илья, — заботливо бубнит муж. — Вот, возьми огурчик. Даже не ожидал, что в этом клоповнике подают такой отличный коньяк.

— Отард, — довольно хмыкает Шмелев-джуниор, — Но его закусывать маринованным огурцом грех. Лучше яблоком…

— Ну, извини, трюфеля в этом медвежьем краю найти не удалось.

Отец с сыном хихикают и замолкают на время, занятые едой.

— Может, в ресторане заказать что-нибудь? — спрашивает Илья. Для Шмелева он, наверное, хороший сын. Вон, в такую даль вместе с ним потащился. И скорее всего, это Илья уговорил Лиру выступить. А потом избил. Скотина!

— Нет, мой дорогой, уже достаточно, — вздыхает Федор. — Вернемся к твоему главному вопросу. В такой ситуации у меня было несколько вариантов. Но, как ты сам понимаешь… вариант с разводом даже не рассматривался. Любой другой на моем месте поступил бы, как предположил ты. Я же выбрал другой путь и не прогадал. Самый лучший способ манипулировать человеком, это внушить ему чувство вины. Моя жена полностью в моих руках. Сейчас пройдет немного времени, и она осознает, чем обязана мне. И я тебя уверяю, что не будет более покладистой и покорной малышки. И чем дальше, тем больше. Это как дамоклов меч над головой. И с каждым годом ее преданность мне будет крепнуть. Она сделает все, как я захочу. Я просто уверен…

— Но для тебя же тоже этот ребенок станет неприятным напоминанием, — снова перебивает отца Илья.

— Нет, — шипит Федор. — Это мой главный инструмент. Кнут, которым время от времени придется стегать его мамашу, если ей вздумается взбрыкнуть. Это схема, сынок. Самая примитивная схема. И если первый ребенок незнамо от кого, то последующие — мои. Как якоря. Пусть знает, что я в любой момент могу сделать тест ДНК и развестись с ней, оставив детей себе. Лишу родительских прав за аморальное поведение. Выгнать из дома как собаку. Любой суд, Иля, встанет на мою сторону. Осознание собственной беспомощности делает человека покладистым.

— Красиво, — восторженно тянет Илья. — Ну ты, папа, и голова.

— Учись, малыш, — хрипло смеется муж, видимо, вставая из-за стола. Хлопает дверь в санузел. Слышится слабый шум воды.

— Мне бы твои мозги, папа, — тяжело вздыхает Илья. Звякает стекло. Скорее всего, Илья снова наливает себе коньяк. Выпивает со вздохом.

— Спокойной ночи, Илюша, — бухтит муж на прощанье. Дверь в наше купе тут же открывается.

— Ты не спишь? — удивляется Федор, сверля меня пьяными глазами.

— Нет, — мотаю головой и добавляю яростным шепотом. — Я все слышала.

Муж закашливается, пытаясь скрыть изумление, но, совладав с собой, заявляет беспристрастно.

— Это хорошо. Теперь ты знаешь, что тебя ждет. И перестанешь выделываться.

Стянув штаны и толстовку, откидывает их небрежно на кресло. В полутьме я вижу худое белесое тело на худых ножках и с небольшим животиком. Федор демонстративно поправляет боксеры.

«Только бы не снял!» — проносится в башке ужасающая мысль. Но муж задумчиво пялится в темноту окна, а затем решительно опустив шторку, спокойно ложится рядом. Прижав меня к себе, шепчет пьяненько.

— Смирись, сучка крашенная. Иначе пожалеешь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Задыхаюсь от коньячных паров и ненависти. Хочу заорать во все горло. Но как только открываю рот, ладонь мужа впечатывается в губы и подбородок.

— Молчи, стерва. Пожалей ребенка и этого недоумка-бандита. Его полиция уже приняла на семьдесят два часа. Поезд ему догнать не удастся. Подойти к нашему дому — тоже. Поэтому попрощайся с ним мысленно. Поплачь, что ли… И забывай. Навсегда забывай, малышечка. Может, тогда я смогу простить тебя.