Няня для волшебника (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 32

— Хватило же наглости подписаться моей фамилией.

Огюст прочел послание и передал открытку Доре — та взглянула на ровные аккуратные буковки, ахнула и воскликнула:

— И она еще смеет тебе писать! Ждет в гости, словно ничего и не случилось! Вот же дрянь!

— Редкостная дрянь, да, — согласился я. Гнев бил в виски тяжелыми молотками, я старался держать себя в руках и не показывать вида, но не мог успокоиться. Инга прислала мне письмо, Инга использовала фамилию Цетше и делала вид, словно ничего особенного и не случилось.

Вспомнилось мое желание встретить ее и дать ей пощечину — детское желание ребенка, который хочет обидеть наказавшую его мать. Его продиктовали мое горе и слабость, но теперь я опомнился.

— Что будешь делать, братка? — глухо поинтересовался Огюст, словно хотел хватать меня за руки и в прямом смысле слова удерживать от неосмотрительных поступков. Я убрал послание в конверт и протянул его к огню свечи, украшавшей стол. Когда пламя жадно принялось лизать бумагу, я бросил конверт на пустую тарелку и равнодушно ответил:

— Ничего.

И это показалось мне правильным.

Глава 6

(Мартин)

Портной и куафер прибыли рано утром: проснувшись, я услышал восторженное аханье, которое долетало из гостиной, и память снова унесла меня в прошлое. Семья Цетше всегда ходила на балы, и утро перед праздником начиналось одинаково — сестры и матушка суетились вокруг своих платьев, портниха возилась с тканью, то что-то подрезая, то пришивая, то подкалывая, а сестры то заливались смехом, то принимались плакать от того, что Анетт заявляла о своем намерении стать королевой бала, а все остальные рядом с ней — просто ощипанные курицы.

Отец как-то сказал, что это часть праздника. Без этих писков, смеха и слез, без запаха духов и пудры, без всей суеты с примеркой бал можно считать неудачным.

Спустившись в гостиную, я обнаружил Огюста, который сегодня ночевал у меня, куафера с огромным растрепанным альбомом причесок и Дору — ее уже успели одеть в белое платье с пояском под грудью, по античной моде, и портной возился с лифом, прикрепляя к нему крошечные бриллиантовые звездочки. Огюст пил кофе и с видом бывалого знатока и женского пола, и балов говорил:

— Дебютантка должна быть только в белом, и даже не пытайтесь меня переубедить, господин Каруш. Персиковый? Она не какая-нибудь непромытая деревенщина!

Из огромного чемодана действительно выглядывал краешек персикового шелка. Портной закрепил очередную звездочку, пославшую Огюсту кокетливый сиреневый луч, и запустил пальцы в раскрытую шкатулку. Дора, кажется, не дышала — с таким трепетом она смотрела на платье.

Я понимал, что она чувствует в этот момент. Обитательница скучного мира, лишенного и волшебства, и воображения — для нее, конечно, все было чудом.

— Но, мирорд, — произнес портной с режущим восточным акцентом. — Сейчас искрючитерьно модно добавлат сиреневий дымка. Рёгкий паутинка поверх пратья, очень красиво. Ее веричество и их высочества добавряют.

Огюст только рукой махнул.

— Это их дело. Они могут хоть жабу на голову надеть, а наша гостья должна следовать правилам.

Дора вопросительно посмотрела на Огюста, а потом вдруг обнаружила, что я вошел в гостиную и пристально смотрю на нее — она сразу же смутилась, опустила глаза, снова став невероятно хорошенькой и трогательной, и сказала:

— Доброе утро. А я тут… с платьем.

— Доброе утро, — ободряюще улыбнулся я, сел на диван и спросил: — Помнишь, братка, как наши сестры собирались на балы?

— О да! — воскликнул Огюст и рассмеялся. — Еще бы я не помнил, Оливия однажды прижгла мне ухо щипцами для завивки!

Дора ахнула.

— Почему? Что ты сделал?

— Он сказал, что Оливия похожа на цаплю в юбке, — ответил я. — Весело у нас было, ничего не скажешь.

Портной прикрепил еще одну звездочку и сказал:

— Все, миреди может снимать пратье. Я приготоврю остарьное уже посре обеда, — он обернулся ко мне, прекрасно понимая, кто в доме хозяин и кому следует задавать вопросы, и поинтересовался: — Мирорд Мартин, но все-таки, может, стоит добаврат сиреневий дымка?

Дора умоляюще посмотрела на меня. Сейчас она была настолько хорошей, что и у меня на душе сделалось хорошо.

— Давай хотя бы посмотрим! — попросила она. — Ведь ее можно будет и снять, если что.

Мне оставалось только кивнуть. Все это было таким трогательным и забавным, что я не хотел портить все веселье. Огюст лишь завел глаза к потолку и махнул рукой.

— Доставайте вашу дымку, — улыбнулся я, и портной нырнул в чемодан и вынул круглую бляху артефакта.

— Удивительно, — заметил я. — Швейных дел мастера теперь работают с артефактами?

Портной кивнул и ответил:

— Недавный изобретение. Очен удобный.

Артефакт с легким жужжанием начал работу, и над Дорой заискрились мелкие сиреневые звездочки. В воздухе запахло грозой и морем. Звезды становились крупнее, липли друг к другу, выбрасывая длинные тонкие лучики, и опускались на белую ткань платья. Спустя несколько мгновений бальный наряд Доры был накрыт невесомой сиреневой паутинкой, нити которой переплетались, создавая причудливые цветы и диковинные узоры. Портной опустил артефакт, Дора обернулась к зеркалу и восторженно ахнула, прижав ладони к губам.

Она действительно была красива — какой-то далекой, почти недостижимой красотой. Я вдруг поймал себя на том, что улыбаюсь так же, как когда-то давным-давно, в юности, так светло и беспечно, словно наша жизнь могла бы быть только хорошей. Портной правильно оценил мою улыбку, потому что сразу же уверенно произнес:

— Очен красивый. Очен. Все будут смотрет торько на миреди.

Я покосился на Огюста и кивнул.

— Тогда оставляем. Наша дебютантка будет в сиреневом.

Это было какое-то очень доброе и домашнее чувство. Отец всегда выносил вердикт по поводу платьев дочерей и жены, и сейчас я вдруг ощутил, что мое прошлое было не просто картинками в памяти — оно было настоящим и живым. Оно было хорошим.

Дора улыбнулась, и в ее глазах появился сиреневый отблеск.

— Спасибо, — негромко ответила она и повторила: — Спасибо.

Артефакты неторопливо вращались высоко под потолком, и на всех, входящих в бальный зал, сыпались золотые снежинки, напоминая: наступила зима, а с ней придут Новый год, санки, глинтвейн с яблоками и дольками апельсинов, снежные горы и колядки на Рождество. Про морозы, от которых трескаются стекла в окнах, сейчас никто не думал — всем было весело, на лицах девушек цвел румянец, и музыка была легкой-легкой, словно хотела подхватить и унести на волнах.

Дора, которая сейчас держала меня под руку, смотрела по сторонам с детским восторгом. Я видел, что ей нравится все — и гирлянды из белых роз, украшавшие стены и колонны бального зала, и тропические бабочки в прическах дам, и оркестр, который сейчас играл на балконе, и винные фонтанчики, окруженные горами сладостей. Огюст предложил:

Назад

123…9

Вперед

— Думаю, самое время для первого бокала шипучего.

И мы неторопливо направились к янтарному фонтану, по игристой поверхности которого прыгали золотые рыбки. Все, как в старые времена: король Георг всегда следовал традициям и не менял их, если они работали так, как надо. Нас провожали любопытные взгляды гостей — всех интересовал и я, которого считали мертвым при жизни, и моя спутница, о которой уже знали, что Дора иномирянка, невинная дева, которой удалось пробудить волшебника. Вдобавок, сиреневая дымка на белом платье сразу же выделила Дору из всех девушек, впервые выходящих в свет, и я краем уха услышал разговор возле соседнего фонтана:

— Думаешь, Цетше отпустит ее танцевать?

— Держи карман, братец. Эти Цетше, как драконы. Своего не отпустят.

«Конечно, не отпустим», — мрачно подумал я и, подставив бокал под одну из струй, покосился в сторону говоривших. Два молодых человека были явно из семьи герцогов Карносса, если судить по рыжим волосам, ранним залысинам и длинным носам, которые они мочили в бокалах с красным вином. Один из них, повыше ростом, поймал мой взгляд и с достоинством поклонился. Я улыбнулся и негромко сказал Доре: