Дурная слава (СИ) - Евсеева Мария - Страница 33

Я бесшумно прикрываю за собой дверь, но тут же распахиваю ее нарочито громко, имитируя свой выход из комнаты по будильнику, и в наипрекраснейшем расположении духа заглядываю на кухню. Там я пью, звеня стаканами, протираю от брызг столешницу, придвигаю стулья плотнее к столу и понимаю, что мне даже спать не хочется! Такой неописуемый прилив сил, что, кажется, сейчас я смогу свернуть горы, выполнить любые немыслимые поручения, проделать самую непосильную работу и ни разу не заикнуться о том, что пора бы передохнуть.

Я хватаю горстку орешков из чашки, кладу их в карман шорт, забираю из-под раковины мешок с мусором и уже собираюсь выйти на улицу, как на полпути, возле обувной полки в прихожей, замечаю что-то вроде… бретельки бюстгальтера? И испытываю некий конфуз, хотя стопроцентно уверена, что ничего подобного не теряла. Поэтому наклоняюсь и поднимаю, а потом, внимательно рассмотрев, осознаю, что эта деталь гардероба принадлежит явно не мне. Похоже, это мамино. Вероятно, когда она заносила в дом постиранное и высушенное белье, бретелька отвалилась. Надо бы вернуть. Но немного подумав, решаю положить пропажу туда, где я ее и нашла, иначе привлеку к себе ненужное внимание.

Я выношу мусор, захожу в загон к козам, чтобы напоить их и вывести на пастбище, но по жалобному блеянию животных понимаю, что я первая, кто к ним сегодня заглянул. Бедняги не доены.

Черт возьми, что происходит?!

— Мам, — поспешно вернувшись в дом, я легонько стучусь к родителям в комнату. — Мам! — негромко зову ее я. — Кажется, ты проспала.

За дверью слышится недовольное ворчание, а спустя несколько мгновений мама в шелковом халатике, запахнутом наскоро, уже бегает по коридору и в беспричинной панике хватается за все, что плохо лежит.

— Давай завтраком займусь я, — едва сдерживая улыбку, предлагаю и, не теряя времени, лезу в шкаф за сковородой. — Как насчет сырников? Можно со сметаной или свежими ягодами, — говорю и оборачиваюсь, потому что мама молчит. Мама вообще выглядит очень и очень странно! Я ни разу в жизни не видела ее такой: рассеянной и приятно-неловкой, смущенной и сонной, в бордовом коротеньком халатике-кимоно. Где она его взяла? И мне приходится снова отвернуться, чтобы перестать рассматривать ее конфузное лицо. — У нас козы не доены.

— Точно! Козы! — охает мама. И кидается, в чем есть, к дверям. Запоздало спохватывается и с прытью малолетней девчонки пускается в обратную сторону, в комнату.

Масло уже трещит на сковороде, а творожные заготовки, обваленные в муке, ждут своего заветного часа, чтобы стать румяными и загорелыми, когда мама в своем привычном обличии — в просторной тунике невзрачного цвета и трикотажных лосинах — пробегает мимо кухни к выходу.

Папа все еще спит, и я решаю, что мы с мамой можем позавтракать и на террасе. Поэтому поддеваю лопаткой сырники, снимаю их со сковороды и раскладываю на широком блюде, в центр которого помещаю розетку со сметаной, а по краям — ежевику и малину. Если мама такая необычная сегодня, пусть ее негласный праздник продолжается. По случаю у нас и чай особенный имеется — сладковато-терпкий, белый, с кусочками ананаса. Я завариваю его в прозрачном пузатом чайничке, который тот час же становится янтарным, и собираюсь вдоволь насладиться самым теплым и уютным утром.

Но на запах чая и сырников к нам заносит вездесущую тетю Любу.

— Смотрю, прям идиллия! — с порога отвешивает комментарий она. — Сидят, две кумушки!

— И ты присаживайся, — вежливо откликается мама.

— Да нет уж, — хмыкает соседка, а сама грузно плюхается на лавку, за стол. — Спасибо, я позавтракала. — Но глаз не сводит с блюда. — А с чем творожники-то, с изюмом?

— Нет, обыкновенные.

— А-а, — тянет нараспев она, — тогда можно. — И окунает самый толстенький в сметану. — А чаю не надо.

А чай вам никто и не предлагает!

И тетя Люба как чувствует, что я не больно-то расположена к ее компании: жуя, искоса смотрит на меня, будто изучает, будто я ей чем-то обязана. Ну и выдает под занавес:

— А ты, Женьк, чего такая помятая? Малина кислая или не выспалась? — глотая еще один румяный сырник, облизывает пальцы соседка. А потом гогочет, тряся двойным подбородком: — Мы с милёнком y метpа целовались до yтpа, целовались бы ещё, да болит седалищо! — И от ее развеселеньких напевок я в буквальном смысле закашливаюсь, в то время как тетя Люба все еще смеется, как ненормальная: — Га-га-га! Да это я так, — лупит меня с размаха по спине своей пудовой пятерней, — частушку одну вспомнила!

— Ну и юмор у вас… — сдавленно хмыкаю я, вымучивая улыбку. И мысленно молюсь, чтобы мама не провела никаких параллелей.

Но мама, кажется, и не собирается этого делать.

Ее лицо покрывается пунцовыми пятнами, она даже привстает из-за стола:

— Постеснялась бы такие частушки вслух вспоминать! — строго осекает утреннюю гостью.

И я замираю, в ожидании развязки ситуации. Только кошусь осторожно то на соседку, то на нее.

— Хых! — масляно улыбается склочница. — А чего мне стесняться? Мне-то как раз стесняться нечего. Я еще с самого ранья Ромку в город спровадила, — без мук совести тянется за очередным сырником она. — Нормальные люди с утра уже на ногах. Потому что ночью, как и положено, спят. В отличие от некоторых!

— Ага! — с неприкрытым презрением вспыхивает мама. — Нормальные-то, видно, спят, а ненормальные — за другими подсматривают!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍23. Антон

Хотел набрать Джонни, как только приехал домой, ведь за каких-то пятнадцать минут одиночества уже успел соскучиться до чертиков, но подумал, что она наверняка легла спать, и не стал ее беспокоить. А спустя полчаса сам прилег и вырубился, даже не слышал, как Степка в моей комнате погром устроил. Так, ничего криминального, но в ящиках компьютерного стола, в котором у меня флешки, всякие переходники и прочие провода, изрядно похозяйничал.

А вечером из бокса позвонили — срочно подорваться пришлось и помочь. Зато с надписью на моем мотоцикле похлопотали, да к тому же среди недели пообещали выходной. После трех дней непрерывной запары такой уик-энд сродни отпуску.

Около полуночи разделываемся с последними колесами, и я сразу же хватаюсь за телефон — мне не терпится услышать давно желанный голос, от которого внутри все в крепкий горячий узел завязывается:

— Привет!

— Привет.

— Не разбудил?

И если еще пару дней назад я думал о том, как не потревожить ее понапрасну, не застать врасплох или еще что-то подобное в том же духе, то сейчас мое безрассудное желание оказаться рядом, пусть даже посредством мобильной связи, гораздо сильнее всяческих разумных доводов.

— Нет, — мягко отзывается она, и по интонации ее голоса я чувствую, как моя рыжая бестия улыбается. И мне хочется прямо сейчас сорваться и лететь к ней вопреки здравому смыслу.

Но я держусь из последних сил.

— Скучала? — наигранно весело спрашиваю я, как будто собираюсь подурить или подначить ее. — Как сильно по шкале от одного до десяти, м? — А на самом-то деле жду максимально искренний ответ. И поэтому признаюсь ей первым: — Моя тоска по нашим кувыркашкам с трудом умещается в десяточку.

На что чертовка смеется:

— А у меня с кувыркашками как раз таки все в порядке.

— Эй! Как ты могла, Джонни? — показательно негодую я. — Как могла хулиганить где-то без меня? Или… у тебя появились новые фантазии, не терпящие ожидания?

— А что, если появились? Ты разрешил бы мне воплотить их в жизнь с кем-то еще?

— С кем-то еще?! — хохотнув, деланно вспыхиваю я. — Ты издеваешься? Да я отвинчу руки и башку любому, кто окажется рядом с тобой и поддастся на твои провокации! Только со мной! Слышишь? — А потом сменяю гнев на милость: — Но мне нравится, что ты такая неуемная, и не перестаешь генерировать ролевки, готовясь к нашему свиданию. Это ведь так? Ты уже измаялась от тоски и успела распланировать, чем мы могли бы заняться в ближайшие дни? — И вспомнив, как искрился воздух между нами, как обжигало кожу каждое прикосновение, какими разгоряченными были ее губки и мечты, негласно соглашаюсь на любые эксперименты. Поэтому добавляю: — Давай, не стесняйся идей! Мы реализуем все, что поселилось в твоей прелестной дурной головке…