Терпи, неудачница! (СИ) - Иванова Ксюша - Страница 38

     Припарковаться вечером возле дома просто нереально - соседи заняли все места! Пытаясь втиснуться между столбом и малолитражкой Верочки из двадцать второй квартиры, я прямо своей кожей почувствовала, как боком задела столб! Вышла. С ужасом посмотрела на размер царапины - чуть ли не от фары до фары! Саша меня убьёт... Завтра! Он! Меня убьёт! И я радостно рассмеялась.

     - Женя, нашла повод радоваться! Ты что столб не заметила? - из окна квартиры на первом этаже высунулся молодой сосед с редким именем Макар. 

   - Заметила. Но он как-то подвинулся ко мне, что ли!

     - А чему радуешься?

     Я пожала плечами. Не хотелось делиться с ним. Завтра сам узнает. Ни с кем не хотелось делиться своим счастьем, страшно было расплескать, растратить его впустую. Достала с заднего сиденья кресло-переноску со спящей Машуней - укачало ребенка в пути. Прежде чем зайти в подъезд, привычно подняла глаза на окна нашей квартиры на пятом этаже. Во всех горел свет! Ну Варька, ну зараза! Сколько раз говорить, что счета за свет платить нечем? Ну сейчас я тебе задам!

   Лифт почему-то не приезжал. Идти с тяжёлой переноской на пятый этаж пешком не хотелось. Ждала, вдруг приедет. И вспоминала, как впервые принесла в этот дом младшую дочку. Это было в середине апреля, когда нас выписали из роддома. Встречали нас Олег, Паша с женой Олесей, Сашины друзья, с которыми и я дружила теперь тоже, Мария Васильевна и, конечно, Варька. С грустной улыбкой вспоминала, как медсестра, выносившая Машу, приняв Олега за папу, вручила ему, смущенному и молчаливому, розовый сверток. В тот день лифт тоже долго не приезжал. И мы поднимались пешком....

     С привычной глухой щемящей тоской подумала о Саше. В тот счастливый для нашей семьи день его не было рядом. Как не было и следующие пять месяцев Машиной жизни. 

     Ни мое выступление в суде, ни речь Ивана Матвеевича, приехавшего по собственной инициативе, узнавшего о суде над Сашей из нашей переписки в интернете, ни даже изменивший показания Игорь, ничем не смогли помочь моему мужу. Его признали виновным. Назначили выплатить китайцам компенсацию морального вреда в размере трехсот пятидесяти тысяч рублей и, самое ужасное, его осудили на год заключения в тюрьме общего режима. 

     Наш самый гуманный суд в мире почему-то посчитал, что самое важное для нашей страны - помогать соседям, жителям дружественных нам государств, поддерживать с ними добрые отношения. А вот своего гражданина можно и наказать для острастки, действуя, видимо, по известной поговорке: "Бей своих, чтобы чужие боялись".

     Поданная адвокатом аппеляция была отклонена. Дело получило огласку. И в газетах я прочла много странного, обидного, лживого, как о своем мужчине, так и, с другой стороны, о наших чиновниках, властях и правоохранительных органах, допустивших подобную несправедливость. Поначалу я плакала, читая местную новости в интернете, но потом сумела взять себя в руки и жить, не обращая внимания на косые взгляды. А потом родилась Маша. И мне стало как-то не до общественного мнения. 

    А впрочем, у меня была хорошая группа поддержки в лице Сашиных друзей, соседей, моих подруг - звонивших почти каждый день, Варьки и Марии Васильевны, моего доброго ангела, моей помощницы и Машкиной нянечки. Уже месяц как я вышла на работу - учителем в ту школу, где учится Варя. Вот-вот заплатят первую зарплату! И я, наконец-то, смогу позволить себе новые туфли. Целый год мы жили на детское пособие, алименты Вари и пенсию и доходы от сдаваемой квартиры Марии Васильевны. А ведь ещё приходилось платить ипотеку за мою квартиру! И продать ее, естественно, было нельзя. Но теперь я погасила кредит с помощью материнского капитала и почувствовала безумное облегчение. 

     Лифта все еще не было. И тяжело вздохнув, я медленно поползла по лестнице. Где-то вверху, этаже на пятом-шестом, послышались голоса, потом кто-то хлопнул дверью, а затем легко понесся вниз по ступенькам. Эх, мне бы так быстро! Только мне-то вверх, да еще и с Машуней! И кто это, интересно, такой резвый - быстрые шаги, чуть ли не бегом по лестнице, раздавались уже на третьем. Я остановилась на площадке второго этажа, чтобы бегун, поравнявшись с нами, ненароком не толкнул спящую Машу. Она заворочалась, просыпаясь. Бегун перешёл на шаг, видимо, услышав недовольное ворчание ребенка. Я поставила громоздкую переноску на пол и взяла Машу на руки. А потом, выпрямляясь, скользнула взглядом на ноги спускавшегося человека, как раз подходившего к нам.  

    Кроссовки... Сашины кроссовки! Я не могла их не узнать! Но он же только завтра... Взгляд метнулся вверх... Яростно завопела несчастная Машуня, сжатая моими, сейчас неконтролируемыми мозгом, руками. 

     - Саша? 

     Он улыбался. Я шагнула ближе, еще ближе. Неудержимо дрожали губы... Стали ватными ноги. Я даже зажмурилась на секунду - думала, что он исчезнет, что это просто наваждение. Только разве могла я не чувствовать его прикосновение - робкое, ласковое, будто впервые дозволенное, незабытое... по щеке.

    А потом сильные руки выхватили у меня внезапно притихшую дочку. И я распахнула глаза, я хотела видеть его реакцию на нашу девочку, которую папа видел впервые. И он - неуверенно и восхищенно, сначала на практически вытянутых руках, а потом прижимая к груди, все рассматривал маленькое детское личико, обрамленное смешным чепчиком - кошечкой. И личико это не кривилось, собираясь заплакать, а рассматривало его в ответ! 

      А потом мир, будто поставленный на паузу, внезапно включился. Варька, радостная, весёлая, в домашних тапочках схватила переноску. Мария Васильевна, перегнувшаяся через перила, звала всех домой. Откуда-то взявшийся Олег с пакетами, поднимающийся снизу и ругающий неработающий лифт. И ещё какие-то звуки, чьи-то голоса. Маша унесенная кем-то. 

    И только я стояла на одном и том же месте, не в силах сдвинуться, и видя только его глаза. Ожить я смогла только тогда, когда очутились наконец в его объятиях, когда вдохнула его запах, когда обхватив руками лицо, сама прижалась к его губам. 

     - Я так скучал... Так безумно скучал по тебе. Женечка моя. Любимая моя. 

     Под моей ладонью бешено билось его сердце, и сам он взволнованный, почему-то дрожащий, был весь, как оголенный провод, как натянутый нерв... Чего боялся он? Из-за чего так переживал?

    - Скажи мне. Нет, ничего не говори. Ты здесь, значит, ждала меня. 

     - Саша,  ты с ума сошёл? Мы же в прошлом месяце разговаривали по телефону! Конечно, я здесь! Где мне ещё быть?

   - Сам не знаю. Боялся, что приеду, а тебя не окажется дома. Устанешь ждать и уедешь...

    Я знала только один способ заставить его замолчать. И мне пришлось им воспользоваться. Я просто закрыла его рот поцелуем. И он тут же ответил, судорожно прижимая к себе. Руки заскользили по спине, согревая, наполняя уверенностью, что все теперь обязательно будет хорошо.

     Я не помнила вечер. Мария Васильевна, жившая весь год с нами, полностью избавила меня от ребенка, даже спать укладывала сама. Друзья, посидели час и с понимающими улыбками поспешили разойтись. А все потому, что мы не размыкали рук. И бесконечно замирали, взглянув друг на друга.  Все потому, что я думала только о том, что безумно хочу, наконец, остаться с ним наедине. Хочу, чтобы только мой, только вдвоем, слов хочу ласковых, нежности его хочу, и его хочу... 

     Рассматривала его и видела, что изменился - стал грубее, жестче. И черты лица немного заострились. И похудел. И морщинки в уголках глаз стали глубже. И волосы пострижены не так, как он любил. Но это все равно был он - мой безумно красивый, мой любимый... и тот же широкий разворот плеч, и те же глаза карие, и та же улыбка... И я боялась отпустить даже на секунду, боялась, что вот сейчас зазвонит ненавистный будильник и Саша исчезнет, вместе с утренним сном...

    Я часто вспоминала минуты нашей близости, нашу последнюю ночь вместе. Мне казалось, я помнила каждое прикосновение, каждую ласку. Но теперь он вёл меня за руку в нашу спальню, и поглаживание пальцем моей ладони казалось новым, неизведанным, но очень возбуждающим ощущением.