Ever since we met (СИ) - "Clannes" - Страница 47

— Хотела, — кивает Саша, на подоконнике поворачивается, спрыгивает на пол, и долго роется в сумке, прежде чем выудить оттуда тетрадь со своими расчетами. — Мне казалось, я нашла, как именно рождаются магически одаренные дети, как это объяснить генетически. И это даже объясняет, как появляются первые в роду, вроде меня. Но тогда должно получиться, что не все дочери ведьм рождаются ведьмами, а вы мне говорили, что это всегда так.

Тетя Ира улыбается уголками губ, изучая ее каракули на тетрадном листе — ей пришлось потратить много времени и извести много бумаги на то, чтобы прийти к этому варианту, и он все равно далеко не идеален. Именно из-за этого она и не понимает этой улыбки. Она же явно где-то накосячила, зачем улыбаться так довольно? Из-за ее провала? Ей не стоило в это лезть?

— Ты просто не знаешь некоторых деталей, — говорит тетя Ира, наконец, возвращая ей тетрадь. — Я не буду спрашивать тебя, сколько ты времени пыталась прийти к этому результату, но он абсолютно правильный. Просто ты немного недооценила влияние магии на организм.

— В магии дело? — переспрашивает Саша, получает кивок в ответ. Знать бы еще, в чем именно.

— В магии. Даже если генетически девочка не ведьма, а мальчик не носитель, девять месяцев в окружении магии, формирование организма с нуля в этой среде влияют. Наша специализация не значит, что мы не можем делать то, на чем специализируются другие. Каждая ведьма может влиять на чужой организм, разве что от нее потребуется намного больше сил на это. Но не так много их уходит тогда, когда этот организм развивается в твоем теле, постоянно обмениваясь с тобой кровью. Можно сказать, мы меняем своих детей на генетическом уровне.

Голова идет кругом. Это как вообще возможно? Нормально ли это? Позволено ли им настолько вмешиваться в законы природы? Позволено, понимает она — иначе не было бы у них даже возможности так поступать. Иначе они не могли бы даже подумать о подобном.

— То есть, — уточняет она на всякий случай, — если у меня будет дочь, она будет ведьмой, несмотря ни на что?

— Если у тебя будет дочь, — тетя Ира руку тянет, чтобы щелкнуть ее по носу в шутку, — я надеюсь, она тоже будет в нашем ковене.

Саша не знает, что должно произойти, чтобы она покинула ковен. Она может хотеть уйти из этого дома — было у нее это желание сразу после ритуала, и она сама не знает, почему осталась — но другие ведьмы уже слишком близки ей, слишком важны. Есть те, которые уходят, по своей ли воле, или по чужой — она не хочет, и если кто-то пожелает ее отсюда забрать, ему придется серьезно повоевать с ней и очень постараться убедить ее в необходимости этого.

— Я не знаю, — говорит она, мысли свои озвучивая, — что должно произойти для обратного. Для меня нет других ковенов, и если у меня будет дочь, пока она не станет достаточно взрослой, чтобы решать все самостоятельно, так будет и для нее.

Дождь начинается, когда они допивают чай с принесенным теть Ирой печеньем — Саша почти успевает промокнуть, пока бежит к буку, но в домике сухо и даже тепло, особенно если завернуться в плед. Ей надо хотя бы пролистать свои конспекты к завтрашним парам, но капли мерно барабанят по крыше, и снаружи пахнет мокрыми листьями и озоном, а внутри — деревом и немного пылью, и она так и засыпает, сидя, привалившись к стене спиной. Ей снится магия, проходящая через ее тело, как при ритуалах, и сцепленные с другими ведьмами руки, и жар огня, и зарывающиеся во влажную землю босые ступни. Ей снятся срывающиеся с губ шепотом просьбы к Матери, раз за разом, и пересыхающее от этого шепота горло. Ей снится темная ткань, натягивающаяся на ее животе, слишком большом, но слишком привычном для той нее, что во сне — она вздрагивает от неожиданности, та часть нее, что понимает, что ей это снится, и просыпается от этого.

Лиза сидит рядом, с глазами, почти светящимися в полумраке, и смотрит на нее так, будто сама собой решилась самая важная проблема в ее жизни.

— Ты выглядела так, будто тебе снился кошмар, — говорит она. — Я хотела тебя разбудить, но боялась.

— Это не было кошмаром, — Саша качает головой, садится медленно, тянется к потолку так, будто хочет его коснуться ладонями. — Просто странный сон. Из-за того, что мы обсуждали с Верховной.

Что они обсуждали, Лиза не спрашивает — кивает, серьезная до чертиков, и устраивается у другой стены. Сон больше не идет, хотя дождь так же стучит по крышам, и Саша в тетрадь зарывается, конспекты зубря. Наверное, сна было достаточно, раз эта скукотища сейчас не усыпляет.

— Саш, — зовет Лиза неопределенное время спустя, — а что первое ты сделала своей магией? Как она проснулась у тебя?

Говорить на эту тему, признаться, интереснее, чем по десятому разу читать конспекты по экономике, не запоминая абсолютно ничего. Тетрадь откладывается с удовольствием, Саша улыбается невольно, вспоминая, как впервые услышала, кто она такая. Тогда ее это напугало, тогда она была в шоке от всей ситуации. Сейчас это кажется больше интересным приключением, чем казалось тогда, однозначно.

— Один мой очень хороший друг, — начинает она, — упал с лестницы и расшиб голову. Мне было одиннадцать, и я понятия не имела, что я ведьма. Зато я знала, что ему плохо и больно, и это очень опасно, и боялась, что он может умереть. Честно сказать, я вообще не понимала, что делаю. Просто вылечила его, отдав ему кучу жизненных сил и чуть не отбросив коньки в процессе.

— А вы еще дружите? — у Лизы глазки блестят заинтересованно. Саша смеется — смех раздается не только ее, но и ванин, из-под домика, доносится из открытого люка. На улице, конечно, холодновато, и было бы теплее внутри, закройся они тут, но, с другой стороны, не мерзнут они, а воздух свежее.

— Дружим, — заявляет Ваня, в люке показываясь, подтягивается на руках и садится на край. — И в одном доме живем, и вообще. Мама вас обыскалась уже, а вы тут сидите.

— Зачем нас искать? — Саша хмурится недоуменно. Ваня глаза закатывает, вздыхает демонстративно-громко.

— Ужинать пора, — поясняет он, как ребенку. — Или вы тут голодать намереваетесь? Перестанешь есть, как тогда?

— Я не переставала, — протест получается слабым, будто случайным. Будто она и не пытается с ним поспорить. Она пытается, потому что ну он серьезно будет ее попрекать тем случаем? Вроде бы все обговорили еще весной, вроде бы она объяснила свои причины и свои поступки, что опять? — Вань, ну серьезно, я похожа на кого-то, кто будет голодовку устраивать?

— Ты и тогда похожа не была, пока тебя к стенке не приперли, — заявляет он. — Давай, вперед. Вернешься потом к своим конспектам. Что выучила-то до моего прихода за вами, а?

Тут он прав, даже спорить нечего, смысла нет что-то ему пытаться противопоставлять — ничего она так и не выучила. Тетрадь так и лежит в стороне, она ее даже не берет в руки, прежде чем в сторону Вани двинуться. Потом вернется сюда, после ужина. Может быть, заставит его объяснять ей, как знать? Было бы неплохим способом эксплуатации старшего…

Нет, братом ей все-таки не удается его назвать больше. Даже в голове. Даже если очень постараться.

— Я, — говорит Лиза по пути к дому, рядышком идя, — человеку больно сделала, просто дотронувшись. Это было страшно. Не хочу так больше никогда. Как ты считаешь, я смогу так больше не делать?

— Сможешь, — обещает Саша ей. — Тетя Лена учит себя контролировать на раз-два.

Сможет, думает она. Но не передумает ли? Если знаешь темную сторону своей силы, намного сложнее удержаться от ее использования, потому что понимаешь, сколько власти она тебе дает. И чем раньше узнаешь, тем легче тебе в этом увязнуть. Лиза не плохая только потому, что первое, что она сделала, не было хорошим — они не судят людей так, и тем более не судят так своих. Лизе лишь придется быть аккуратнее и научиться разделять свои собственные намерения и понимать намерения других. Есть в жизни ситуации, когда боль причинить необходимо. Есть моменты, когда надо навредить кому-нибудь одному, чтобы помочь кому-то другому, а может быть, и многим другим.