Ever since we met (СИ) - "Clannes" - Страница 46

— Я настолько кошмар? — Саша смеется невесело. Смеяться не хочется совсем, хочется только виновато голову повесить. Взгляд, что она на себе ловит после этих слов, не то сердитый, не то недоуменный, и стыда больше вроде бы не могло быть, однако вот он.

— Ты безрассудная маленькая ведьма, — поправляет он ее. — И я волнуюсь за тебя.

«Как за сестру», добавил бы он раньше, она знает, а если не это, то что-то подобное. Больше не добавляет. Не после равноденствия. До того она была ему сестрой, сейчас же и этого нет. Что ей осталось? Да и вообще осталось ли ей хоть что-то? Он, в отличие от нее, жизнью своей кажется вполне довольным, и она правда не знает, зачем влезла между ним и Аленой.

Не знает, зачем, знает только что зря.

— Сегодня, — говорит, наконец, Ваня, — к нам теть Ира придет. Я тебя поэтому и искал, чтобы сказать, как только от мамы узнал.

— Вот и хорошо, — бормочет Саша себе под нос. У нее есть вопросы и есть догадки, и было бы хорошо, чтобы Верховная ей все прояснила. — Спасибо, Вань.

— Рано благодаришь, — заявляет он в ответ. — Я ей скажу про то, как ты себя безрассудно ведешь, не сомневайся.

— Вань, блин! — он прав, желание благодарить резко пропадает. — Это всего лишь ладонь! За пару дней заживет без следа и без шрама!

— А будешь вопить так, — замечает он спокойно, — Лизка услышит и придет узнавать, в чем дело. Тебе оно надо?

Предупреждение его срабатывает — Саша замолкает тут же. Лизу беспокоить не стоит. Лизу тетя Лена с дядей Андреем привезли почти месяц назад, через пару недель после равноденствия, и она как-то органично сразу влилась в семью. Тринадцатилетняя ведьмочка с пронзительными темными глазищами и едва проснувшейся магией стала для Саши неожиданно появившейся младшей сестричкой, везде норовящей сунуть свой любопытный носик, кроме, разве что, совсем уж личного пространства. Нет, ей не стоит этого видеть. Перепугается еще.

Узелок на ее запястье аккуратный, завязанный старательно — Ваня на нее наконец-то поднимает глаза и улыбается чуть кривовато.

— И больше так не делай, — требует он, тянется, чтобы ее по голове погладить. — Договорились?

— Не делать как? — от двери доносится. Лиза. Саша понимает отстраненно, что дверь-то Ваня за ними и не запер, даже не закрыл до конца, а значит, даже смысла нет ругаться на нее за то, что она в дверном проеме стоит, смотрит на них любопытно. — Саш, что с рукой?

— Саша у нас героиня, — отзывается Ваня до того, как она сама ответить успеет. Лиза ближе подходит, разглядывает, но руки не тянет, хотя видно, что хотелось бы. Ее дар, они уже знают, заключается в ощущениях — она бы смогла боль от пореза снять или же усилить, если бы очень постаралась. Ей пока приходится прилагать усилия, не стоящие результата, и все же. Так всегда поначалу. — А геройствовать не надо никогда. Даже если мир спасаешь, надо раз десять подумать, а стоит ли мир того.

— Как мир может того не стоить? — Лиза недоуменно хмурится. Забавная. — Саш, ты себя береги, а?

— Куда я денусь, — смеется она в ответ, вставая со стула. — Спасибо, Вань. Ты чудо.

— Всегда хотела понять, — заявляет Лиза, — почему братья и сестры постоянно ссорятся, особенно с небольшой разницей в возрасте. А вы не ссоритесь. Это как вообще?

— Это ты не видишь, — Саша фыркает. — А еще мы не родные брат и сестра, между нами нет долгих лет вражды за родительское внимание и любимую игрушку.

Между ними нет много того негатива, который мог бы быть, если бы они росли вместе с раннего детства, понимает она. Но чего еще между ними нет, так это неумения мириться. Вроде бы. Что бы ни произошло, они могут подойти друг к другу и попросить прощения за то, что произошло.

Если есть за что. Если это все не просто одна большая неловкая ситуация. Она думает об этом, и неудобная мысль появляется в ее голове, вопрос, на который у нее нет ответа — почему Ваня почти не дотрагивается до Лизы? Он с новенькой в семье поладил гораздо быстрее нее, но она может свою новоиспеченную младшую сестричку по голове погладить, обнять за плечи или взять за руку. Он этого всего почти не делает, и она бы решила, что дело в нем, если бы он вел себя так же и с ней, но нет.

— Больше так не делай, — терпеливо повторяет Ваня, за здоровую ладонь ее ловит и в глаза заглядывает. Мол, не отпущу, пока не обещаешь. Опять он это делает. — Договорились?

— Договорились, — вздыхает она в ответ. Знает, это ее обещание ничего не значит, кроме того, что теперь она будет аккуратнее и не позволит ему так легко ее поймать, но он смотрит так пытливо, что понятно становится — она и правда не сойдет с места без этого обещания.

С улицы, когда она заходит к себе в комнату, пахнет свежестью и веет прохладой — дождя еще не было, но тучи нависают низко, набухают почти угрожающе. Ей хочется, чтобы пошел дождь, чтобы засесть в домике на дереве и слушать, как он барабанит по крыше и по почти оголившимся ветвям старого бука, но она не погодница, она не чувствует, когда погоду стоит менять, стоит торопить или затормаживать, да и сил у нее уйдет на это больше, чем у Сони или тети Наташи. Саша замирает у окна, влажный воздух втягивает, легкие заполняя до отказа — похоже, будет гроза. Необычно для ноября. Электричество в воздухе заставляет что-то внутри искрить, будто она сама часть цепочки из тех, про которые им на физике объясняли, будто она громоотвод, и молния вот-вот в нее шибанет. На подоконник взобраться легко, и ноги из окна свесить — лес кажется совсем близко, мрачный, как всегда перед дождем, и его хочется нарисовать.

Она давно не рисовала, но сейчас тянется за карандашом и за обычным блокнотом в клеточку, и линии ложатся на бумагу легко и привычно.

— Когда ведьма слабеет, физически, не магически, она легче воспринимает изменения природы, — доносится до нее голос Верховной от двери, и она правда не знает, сколько времени прошло, минута или час. Тетя Ира подходит к ней, приглаживает волосы, из косы выбившиеся, улыбается мягко и заботливо, будто неразумному ребенку. — Ваня мне сказал, что ты из себя кровь цедила. У тебя искры по коже бегают, как будто тебя молнией ударило или ты пальцы в розетку сунула.

— Я бы обуглилась, — фыркает Саша. Тетя Ира смеется в ответ, пододвигает к окну стул, неподалеку стоящий, и на него садится.

— Ты ведьма, твои шансы обуглиться вдвое ниже, чем у человека. При нужном раскладе и при надлежащей готовности ты еще и поймаешь в себя это электричество и используешь как магию. Хотя для этого надо, скорее, быть очень продвинутой погодницей, чем, как мы, лекаркой.

— Разве мы можем только лечить? — выпаливает она то, что больше всего беспокоит ее в последнее время. Почти больше всего. Тетя Ира смеется снова, но как-то безрадостно.

— Мы ведьмы. Мы должны, в первую очередь, помогать тем, кто нас окружает, а не мешать им жить. Но ни одна наша сила не чисто хорошая или плохая. Магия вообще не бывает хорошей или плохой — только ведьма. А магия — наше оружие. Ты можешь приготовить на огне пищу для себя и своей семьи, а можешь сжечь чей-то дом, и дело будет не в огне, а в тебе. Ты можешь воздействовать на чужой организм, чтобы вылечить, а можешь покалечить.

— Получается, я… — Саша осекается, на руки свои смотрит недоверчиво. Покалечить? — Если не рассчитаю правильно, я могу…

— Можешь, — звучит почти жестко, и этот тон слышать от тети Иры непривычно. Даже когда она исполняет обязанности Верховной, она редко так говорит. — Ты можешь сделать что-то случайно, не рассчитав или упустив контроль. И я молюсь Матери о том, чтобы ты никогда без необходимости на то не поступила так специально.

— Я хочу лечить людей, — она головой качает, мол, нет, ни за что. — Я не хочу никого калечить. Не хочу вредить.

— Бывают, Сашунь, моменты, когда это необходимо, — говорит тетя Ира, и кажется она в этот момент на добрый десяток лет старше. Впрочем, эта иллюзия быстро исчезает, и улыбка ее снова любящая и теплая. — Ты хотела меня о чем-то спросить вроде бы?