Святая и грешник - Картленд Барбара - Страница 35

– Но ты уже прощен! – тихо отозвалась Пандора.

– Ты сейчас помышляешь о той радости, которая царит на небесах, когда какой-нибудь грешник чистосердечно раскаивается, – слегка улыбнувшись, возразил граф, – но, Пандора, я беспокоюсь не о небесах, а о тебе, – и он крепко сжал ее пальцы: – Ты так добродетельна, так добра и чиста, что это меня пугает.

– Чего же ты боишься?

– Что рано или поздно ты с отвращением от меня отвернешься и оставишь меня, потому что, как бы я ни старался – «Так труден путь, что нас ведет из Тьмы ко Свету!».

Тут голос его замер, и она поняла, что он ожидает ее ответа, словно уже предстал на Страшный Суд, избежать которого не властен.

Пандора поднялась с колен и села, обняв его, рядом на постели.

– Ты кое о чем забыл, – прошептала она.

– О чем же?

– О том, что́ есть главное в жизни! О том, что дороже всего на свете! И это есть единственное, что побеждает Тьму, греховность и даже смягчает расплату за прошлое!

Граф придвинулся к ней поближе:

– Неужели наша любовь может все искупить?

– А ты в этом еще сомневаешься? Истинная любовь просвещала и освящала жизни тех, кто шел этим путем – путем любви, – с первых дней сотворения мира.

– И это любовь, что связывает нас с тобой?

– Да, я люблю тебя именно такой любовью. Для меня ты всегда был человеком добрым и великодушным. Меня не касается то, как ты жил до нашей встречи: я могу думать сейчас только о том, что мы можем быть вместе в будущем.

Граф сжал ее так крепко в своих объятиях, что ей стало трудно дышать.

– Да, мы будем вместе, сокровище мое, чудо мое, хотя, конечно, любовь твоя мне дана не потому, что я ее заслужил, но потому, что сам тебя люблю.

– А тебе этого будет достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым?

– Да разве можно желать кого-нибудь, кроме тебя? Ну и, конечно, будущего графа Чартвудского, наследника.

Вот именно такого ответа она жаждала больше всего и поэтому подняла личико и поцеловала Норвина.

В то же мгновение их охватило пламя любви, и, крепко обняв Пандору, граф стал ее целовать, и целовать, и целовать, пока спальня не поплыла, словно в тумане, у нее в глазах.

– Я люблю тебя! О Норвин, как же я тебя люблю, – едва слышно прошептала Пандора, – но тебе нельзя, ты должен отдохнуть!

И, сделав над собой сверхъестественное усилие, Пандора снова вырвалась из спасительного убежища обнимающих ее рук и укоризненно сказала:

– Вот посмотри на Джуно! Сколько раз я ему твердила, что прыгать на кровать нельзя и миссис Мэдоуфилд придет от этого в ярость!

Граф рассмеялся и взглянул на собачку, а она, возревновав, потому что он не уделяет ей своего внимания безраздельно, уже уютно устраивалась рядом с ним.

– О чем ты больше всего сейчас беспокоишься, так это о том, как бы Джуно не поцарапал покрывало, которое было вышито в незапамятном году некоей владелицей Чартхолла, не нашедшей себе лучшего занятия!

– А это было в 1706 году – вот когда она трудилась над покрывалом, – уточнила Пандора, – и это была супруга второго графа Чартвудского, в то самое время сражавшегося под знаменами Мальборо.

Пандора произнесла это совершенно автоматически, и они внезапно расхохотались.

– Да, наверное, когда я буду тебя обнимать, – воскликнул граф, – ты будешь вести себя как нечто среднее между историческим справочником и путеводителем! – И Пандора несколько обеспокоенно взглянула на него: шутит ли он или все же несколько уязвлен в своих чувствах, но он взял ее руку и поцеловал. – Но я буду твоим очень послушным и старательным учеником, моя обожаемая маленькая Святая, а ты разрешишь мне научить тебя тому, что гораздо важнее даже истории всех добродетельных и респектабельных представителей Чартовского клана.

– А что же это?

– Я тебя научу любить меня: как бы ты ни была сведуща во многих других делах, полагаю, что в том предмете, который я тебе стану преподавать, ты будешь моей ученицей.

– Очень старательной и послушной, – прошептала Пандора. И не в силах больше противиться нахлынувшим чувствам, она позволила ему снова обнять ее и отдалась его безудержным, страстным, требовательным поцелуям.

А снаружи солнце красило волны озера в золотой цвет и ослепительно сверкало на окнах огромного дома, который несколько столетий охранял, защищал, вдохновлял и возвышал души своих обитателей.