Святая и грешник - Картленд Барбара - Страница 34

– Но каким образом я могу это сделать?

– Мне надо произнести ответ по буквам, чтобы вы его уразумели? Впрочем, любая женщина имеет право услышать сделанное ей брачное предложение.

Пандора вздрогнула и удивленно посмотрела на графа, а он очень тихо повторил:

– Так ты выйдешь за меня, моя прекрасная? Это будет странный союз – Святой и Грешника, но, может быть, мы сумеем найти середину между этими двумя крайностями.

Он сказал это так, словно был намерен сохранить привычный насмешливый и легкомысленный тон, однако взгляд его выразил совсем иные чувства, и Пандора затаила дыхание, но потом осмелела:

– Вы действительно этого хотите? – начала она, однако руки графа обвились вокруг ее талии, и он изо всех сил прижал ее к себе.

– Да, я этого хочу, – и он приник к ее губам.

Все было как во сне, и сначала Пандоре показалось, что она грезит, и лишь с трудом осознала, что все это происходит на самом деле, и происходит именно то, чего она так страстно желала, о чем молилась и что ей казалось совершенно невозможным и недостижимым.

Ее губы, очень мягкие, юные и невинные, заставили графа инстинктивно умерить пыл. Он начал целовать ее очень бережно и нежно и наконец почувствовал, что она отвечает его желанию и душой, и телом, затрепетавшим в его объятиях. Чудо его поцелуя пробудило у нее массу ощущений, которые она уже испытала, положив свою руку ему на грудь, под рубашку, когда он лежал без сознания.

Граф прижал ее к себе еще крепче, поцеловал снова, и с этим поцелуем – поняла Пандора – он отдавался ей целиком, отдавал ей Чарт и все то, что с ним нерасторжимо связано, всю его красоту, его сокровища, которые она почитала и ценила. Вся она, показалось Пандоре, тоже стала неотъемлемой частью того целого, чем являлся граф, и она трепетала от чудесной новизны и совершенства их единства. А когда граф приподнял голову и посмотрел прямо ей в глаза, у нее возникло ощущение, что он вознес ее на небо любви, с которого она уже никогда не вернется вниз, на землю.

– Я люблю тебя, – прошептала Пандора. Эти слова она много раз твердила мысленно, однако никогда не верила, что сможет когда-нибудь повторить их вслух.

– Что ты сотворила со мной, любимая? – спросил граф тихо и прочувствованно. – Наверное, я мог бы предвидеть это, когда ты впервые переступила порог Утренней комнаты и вид у тебя был такой испуганный, но ты была так невероятно прекрасна в своем скромном пуританском платьице.

– Ты меня вправду любишь?

– Я пытался тебя возненавидеть, ведь ты была одной из Чартов, то есть принадлежала к семейству, которое я проклинал. Я хотел тебя шокировать тем, какие у меня друзья, их поведением. И что же! Вместо всего этого я не видел ничего, кроме твоего лица и того, какие у тебя глаза. Они взяли меня в плен до конца моих дней, я уверен в этом.

– Это же не может быть правдой. Не может быть, чтобы ты желал меня, – пробормотала Пандора.

И слезы хлынули у нее из глаз – так была полна счастьем любви ее душа, но граф поцелуями осушил их, а потом снова нашел ее губы, и теперь поцелуи его стали страстнее и требовательнее, как будто он желал овладеть каждой частицей ее существа, сделать ее навсегда, безраздельно своей.

– Я тебя люблю! Я люблю тебя бесконечно, всезахватывающе и, подобно тебе, не в состоянии поверить, что это все происходит со мной наяву, мое сокровище, и, наверное, ты сейчас скажешь, будто это Чартхолл испытал на нас свою волшебную власть.

– Да, может быть, это его обаяние, может, память о тех, кто жил здесь до нас, а может быть, это собственное наше к нему отношение. Но когда я в тебя влюбилась, я и помыслить не смела о том, что ты тоже полюбишь меня.

– А теперь ты понимаешь, что я тебя действительно люблю?

Она прижалась лицом к его груди, но ответить была не в силах: тело опять охватил могучий трепет, а сердце пело.

Граф поцеловал ее волосы:

– Вот так же, фиалками, пахли твои волосы, когда я посадил тебя на лошадь впереди себя, после того как те свиньи похитили тебя, и тогда же я понял: вот аромат, который должен царить в моем доме, как он уже царит в моем сердце.

– О Норвин, – прошептала Пандора, вспомнив об одуряющем запахе духов, которыми так изобильно пользовалась Китти, а также другие актрисы.

И, словно угадав как всегда, о чем она только что подумала, он прибавил:

– Да забудь ты о них! Они сыграли свою главную роль в жизни: свели нас с тобой вместе. Поистине, судьба движется только ей одной известными путями!

– Однако если это правда, то я вечно буду им благодарна, глубоко благодарна за нашу встречу. Но Норвин?

– Что тебя тревожит?

– Ведь они такие все красивые, интересные, забавные. С ними всегда весело, и я боюсь, что покажусь тебе скучной.

Сказала она это, не глядя на него, а поэтому и не видела, как он улыбнулся, и улыбка эта была прощальная: он расставался с прошлым, он закрыл книгу былого навсегда.

– Да, свет рампы не подчеркивает ослепительно твою красоту, моя любимая, ты не носишь брюки, не упиваешься до рассвета шампанским. Но, знаешь, у меня такое ощущение, что драма и романтика, окутывающие существование Чарта, более интересны и захватывающи, чем «Опера нищих» или другая какая-нибудь пьеса, – и он обнял ее еще крепче. – А главное, обещаю тебе, что ни одна ведущая актриса никогда не покажется мне прекраснее и соблазнительнее тебя.

И, просияв улыбкой счастья, Пандора взглянула на графа, и он снова прижался поцелуем к ее губам, и теперь он целовал ее так настойчиво, что она ощутила во всем существе своем тот же огонь желания, что горел в его пламенном взгляде.

С усилием оттолкнув его от себя, Пандора встала с кровати.

– Ты же ведь, как все мы считаем, сейчас инвалид, – задыхаясь, проговорила она. – Ты не должен перевозбуждаться.

– Но я уже перевозбудился!

– И этому виной я?

– Да, я желаю тебя безумно! Мне хочется доказать тебе всю силу моей любви!

Он сказал это с такой страстью, что румянец окрасил ее щеки, и граф негромко рассмеялся:

– Моя ненаглядная, сокровище мое, невинная маленькая моя Святая, я не должен был, конечно, шокировать тебя необузданностью своих страстей, – и он опять попытался обнять ее, но она увернулась и отошла за пределы досягаемости, хотя взгляд ее был полон любви.

Сейчас, с щеками, покрытыми густым румянцем, с припухшими от его поцелуев губами, с прядками волос, выбившимися из аккуратной прически, она выглядела невероятно красивой: таких прекрасных женщин, привлекательных и соблазнительных, он еще никогда не встречал и умоляюще протянул к ней руки:

– Иди ко мне! Я хочу тебя!

– Пожалуйста, будь разумен, побереги себя, – и тут, словно какая-то невидимая сила толкнула ее вперед, и она упала – нет, не в его объятия, но на колени перед графом. – Ты действительно хочешь, чтобы я стала твоей женой? Именно этого и я жажду, именно этого пожелала бы мне мама: чтобы я опять стала жить в ее доме! Но это так чудесно и прекрасно, что кажется сном, и мне страшно, что я скоро проснусь.

– Да, все это правда, любимая, но ты должна мне помочь. Я жил беспорядочной, нехорошей жизнью до встречи с тобой, и ты сейчас мне очень, очень нужна. Один Бог знает, до какой степени ты мне необходима!

Пандора прижалась щекой к его руке.

– Наверное, то, что я сказал, мужчина всегда говорит женщине, когда желает обладать ее телом, завоевать ее любовь, но я от тебя хочу много больше.

Пандора сияющими глазами посмотрела на графа.

– Я так долго жил в ненависти, – продолжил граф, – что она пустила в душе моей глубокие корни. Эта ненависть окрашивала все мои поступки, слова и мысли.

Он помолчал, и внезапно голос его стал хриплым и резким:

– Называя себя грешником, я ничего не преувеличиваю, Пандора. Я совершал такие поступки, которых стыжусь и о которых, надеюсь, ты никогда не узнаешь, но ведь, как бы то ни было, я их не могу отменить и сделать вид, что ничего такого не было, и когда-либо совершенно освободить свою совесть или то, что ты называешь душой, от бремени подобных поступков.