Пропавшая кузина (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 48

— Граф Шлиппенбах, боярин Левской, — начал его величество, когда обед завершился, — сейчас, когда заговор еще не искоренен, говорить о наградах было бы несколько преждевременно. Ваши подвиги, несомненно, будут должным образом отмечены, однако же сейчас привлекать к вам внимание имперцев и их пособников в моем королевстве не следует.

Не скажу, что мне такой подход сильно понравился, да и Альберт особо довольным не выглядел, но пришлось признать правоту его величества. Любые награды так или иначе оформляются через канцелярию, а кто там сейчас в ней заправляет, я, например, и представления не имел. А вот король, надо полагать, в этих раскладах ориентируется свободно… Впрочем, Катя-то свою награду получила — королева вручила ей небольшую изящную шкатулочку, из которой Катя с восторгом извлекла бриллиантовое колье.

…Остаток этого дня, как и два следующих, прошел во всяческих развлечениях. Ближе к вечеру мы стали зрителями в своего рода домашнем королевском театре — кронпринц Людвиг, его младший брат принц Отто и старшие сестры принцессы Амалия и Александра представили нашему вниманию нравоучительную комедию «Хитрые женихи и благоразумная невеста», как ни странно, довольно смешную. Из того, что авторство пьесы указано не было, я заключил, что и сочинил ее кто-то из королевской фамилии. А оба следующих дня мы активно развлекались на свежем воздухе, играя в волан, кегли, крокет, серсо и веттнагельн[38]. Признаюсь честно, на фоне королевского семейства смотрелись мы с Альбертом и Катей бледновато, разве что я и граф показали более-менее неплохие результаты в серсо и волане, Альберт почти на равных с королем валил кегли, а я неожиданно даже для себя блеснул в веттнагельне. Зато самую легкую, казалось бы, игру, крокет, мы безнадежно провалили, там борьба за лидерство шла исключительно среди прекрасной половины королевской фамилии, и в итоге абсолютной победительницей стала принцесса Александра.

Его величество проявил интерес к моей шашке и пришел в полный восторг от устроенной мной демонстрации с рубкой шелковых платков, палок и прочих предметов. А уж когда я нарубил салатику из гвоздей и проволоки, королю и обоим его сыновьям пришлось приложить немалые усилия, чтобы сохранить подобающие их положению выражения лиц. Но вот сабля Орманди, которой я похвастался как своим трофеем, короля совсем не впечатлила.

— Венгерский дюсак, — определил его величество. — Ваш враг, я смотрю, был большим любителем антиквариата. Такими уже давно никто не воюет.

…Все хорошее когда-то заканчивается, подошел к концу и наш отдых в гостях у короля. Тем не менее, когда мы с Альбертом сели в поезд до Мюнхена, настроение у меня было очень даже хорошим. А что? После всех наших приключений мы неплохо отдохнули, в Мюнхене, как хотелось мне верить, меня с нетерпением ждали Герта с Анькой, из истории с Катей удалось выйти без особых потерь и расстройств. Мы с ней, кстати, успели немного побеседовать наедине, выдалась такая возможность… Так, ничего особенного, подтвердили статус-кво и расстались друзьями. Только вот так и не удалось мне избавиться от впечатления, что Катя все-таки что-то от меня утаила. Ну да не так это теперь и важно было, утаила и утаила…

— Алекс, — не очень уверенно начал Альберт, когда поезд отошел от станции Прин, — не пойми меня превратно, но я полагаю, что вправе знать… У вас с Кати что-то было?

Хм, с чего бы вдруг такой интерес? Неужели не понимал, оставляя нас вдвоем, что такое почти наверняка произойдет? Или у него тут какой-то свой интерес?

— Альберт, ты же понимаешь, что ни «да», ни «нет» я тебе ответить не могу? — воззвал я к его рассудительности.

— Понимаю, конечно, — признал он. — Но… Мне показалось, она к тебе неравнодушна.

— И? — я подтолкнул его к продолжению.

— И я подумал, что если бы вы поженились…

— Так, — остановил я его. — А теперь признавайся, ты познакомить нас именно для этого и хотел?

— Нет-нет, — Альберт даже руками замахал. — Ничего такого я не хотел! Но когда увидел, что она проявляет к тебе симпатию, решил, что было бы неплохо…

— Для кого неплохо? — самым невинным голосом, какой смог изобразить, поинтересовался я.

— Для вас обоих, — вывернулся Альберт.

— Дружище, — с мягкой укоризной сказал я, — Ты что-то не договариваешь.

— Кати очень легкомысленно относится к своему будущему замужеству, — выдал Альберт после несколько затянувшейся паузы. — Боюсь, она начнет отказывать всем подряд и дождется, что ее отдадут чуть ли не за первого встречного.

Ох, не того он боится, не того…

— Не отдадут, — заверил я его. — Этот вопрос она для себя уже решила. Не спрашивай, — я упредил попытку друга выяснить, что там решила Катарина, — все равно ответить не смогу. Со временем сам все узнаешь.

Надо же, кажется, он немного успокоился.

— Опять будешь с нашей хозяйкой и ее служанкой? — подмигнул Альберт.

— Ну, если они не нашли себе кого-то еще…

— Не нашли, не волнуйся, — Альберт широко улыбнулся. — Они, кстати, просили тебе привет передать.

— И ты молчал?! — взвился я.

— Во дворцах у стен бывают уши, — посерьезнел Альберт. — А иногда и глаза. Решил, что это не для них.

Да уж, это он прав… И решил правильно. Королю и без того забот хватает, чтобы еще и такое знать.

В Мюнхене я первым делом зашел в галантерейную лавку классом выше той, что располагалась в первом этаже нашего дома, и купил Герте с Анькой по две пары шелковых чулок, потратив почти все остававшиеся у меня деньги — предвидение подсказало, что с очередным переводом из дома, каковой должен был прийти дня четыре уже как, никаких проблем не будет. Так оно и оказалось, но прежде чем я это узнал, пришлось поучаствовать в бурном народном ликовании по поводу моего возвращения. Ну как народном? Того народа и было-то — Герта с Анькой, да виновник торжества. Но уж ликовали, так ликовали, я потом поднимался в столовую к обеду, как на Эльбрус какой-нибудь…

А через день стало ясно, что привезенная Катей бомба сработала. Я как раз отправился в университет, чтобы сдать дочитанный первый том Дюрнбергера и поменять его на второй, и выйдя из дома, сразу же проникся всей серьезностью момента. А что, тут проникнешься, понимаешь, когда на перекрестках конные патрули, у университета полсотни пехотинцев с двумя пушками, да по улицам то пехота топает с примкнутыми штыками, то легкоконники цокают с саблями наголо, а то и уланы с пиками, хорошо хоть, не наперевес. И среди всего этого милитаристского разгула снуют туда-сюда полицейские кареты с зарешеченными окошками. Кстати, ни в тот день, ни в последующие ни единого выстрела я не слышал. Должно быть, войска вывели на улицы исключительно для устрашения потенциальных или реальных, уж не знаю, какие они там были, заговорщиков. Что ж, вполне себе сработало — сопротивляться никто и не пытался. Есть, правда, вариант, что просто нужно было показать народу, что опасность заговора вполне реальна, вон, даже солдат пришлось привлечь. Если так, то стоило признать, что сработало и это — разговоры в пивных, в университете и даже дома с Гертой так или иначе сводились к тому, что проклятые заговорщики по наущению из Вены злоумышляли против короля и хотели взорвать порохом несколько зданий в Мюнхене, но его величество их упредил, а наши доблестные солдаты защитили любимый город от варварского разрушения. Сколько пива было за эти дни выпито за здоровье его величества, даже не рискну предположить…

Три дня спустя вышел королевский манифест, в котором в весьма обтекаемых выражениях сообщалось о раскрытии и пресечении заговора против династии (именно династии, а не короля!) во главе коего стоял гнусный изменник бывший первый министр Руфельд. Еще через седмицу объявили, что королевский трибунал признал Руфельда виновным в государственной измене, злоумышлении против королевской фамилии и растрате казенных денег в особо крупном размере, за что и лишил бывшего министра графского титула и приговорил его к смерти, а на следующий день известили о приведении приговора в исполнение. В тот же день я, Альберт и как раз вернувшийся из Ландсхута доктор Грубер получили приглашения в Мюнхенскую резиденцию.